— Новый мир ждет. И времени мало.
— Почему помогаешь?
— Не помогаю. Просто... любопытно. Что вы выберете в конце. — Отвернулся. — Идите. И... постарайтесь не стать мной.
Братья направились к порталу. У самого края Лазарь обернулся.
— Эй! А кто написал твою роль?
Чернобог замер.
— Что?
— Ты сказал — мы стали ролями. Кто-то же их написал. Кто?
Долгое молчание.
— Не знаю, — наконец ответил бог. — И это самое страшное.
Прошли сквозь портал. За спиной остался разрушенный морок, усталый бог и вопрос без ответа.
***
Вышли в знакомом месте. Поляна, догорающий костер, храпящий Степаныч.
Будто и не было ничего. Только лошадка в руках — целая теперь — доказывала реальность пережитого.
— Сколько прошло? — Лазарь проверил телефон. Мертвый, как всегда.
— Понятия не имею. В Нави время свое.
Сели у костра. Молчали, глядя на угли. Переваривали случившееся.
— Жалеешь? — спросил Гордей.
— О чем?
— Что не остались. Хотя бы на ночь.
— Каждую секунду. — Лазарь усмехнулся. — Но правильно сделали.
— Почему?
— Потому что жалею. Если бы остались — не жалел бы.
— Логика уровня «болит — значит, живой».
— Она и есть.
Степаныч всхрапнул, перевернулся.
— Французы... в обход... фланг держать...
— Даже во сне воюет, — покачал головой Гордей.
— Двести лет одно и то же сражение. — Лазарь подкинул веток в костер. — Думаешь, он помнит?
— Что?
— Ну... счастливые моменты. До войны. Семью, дом, обычную жизнь.
— Наверное. Иначе с чего бы ему возить нас?
— Может, мы напоминаем?
— Может.
Из темноты донесся вой. Далекий, но приближающийся.
Разбудили Степаныча. Тот вскочил, хватаясь за несуществующее ружье.
— А? Что? Где французы?
— Спокойно, воин. Пора в путь.
— Уже? — он потер глаза. — Я же только задремал...
— Ты три часа храпел.
— Клевета! Я не храплю!
Собрались быстро. Погасили костер, проверили снаряжение.
Пошли в темноту. Степаныч впереди, братья следом. Обычный марш по Нави.
Только теперь Лазарь то и дело оборачивался. Казалось, за спиной мелькают тени. Родители, провожающие в дорогу.
Но это были просто тени. Навь полна ими.
— Не оглядывайся, — тихо сказал Гордей.
— Не оглядываюсь.
— Врешь.
— Вру.
Улыбнулись. И пошли дальше. К новому миру, к судьбе, к концу пути.
А снег начал падать снова. Но теперь — прозрачный. И в каждой снежинке — крошечная вспышка. Как лампочка.
Как предупреждение.
— Гор, это не иллюзия?
— Нет. Это предупреждение.
— О чем?
— Узнаем. К сожалению, скоро узнаем.
***
Снег падал всю дорогу. Прозрачный, мерцающий, неправильный. Степаныч косился на него, но молчал. Видел такое раньше? Или просто устал удивляться?
Шли молча. Каждый думал о своем.
Лазарь — о маме. Настоящей, не идеальной. Которая пила, плакала, но любила. По-своему, как умела.
Гордей — об отце. Который умер слишком рано. Не успел научить главному. Или успел — самой смертью?
Степаныч — неизвестно о чем. Может, о французах. Может, о доме, которого нет уже двести лет.
А снег все падал. Прозрачные снежинки со вспышками внутри. Вестники чего-то большого. Страшного. Неизбежного.
Но пока они шли вместе — справятся.
Морозовы не бросают своих.
Особенно в аду.
Даже если ад — это твоя собственная память об идеальном мире, которого никогда не было.
И этого было достаточно.
***
ᚾᛟᚲ ᚲᛟᚷᛞᚨ ᚾᛁᚲᛖᚷᛟ ᚾᛖ ᛋᛚᚢᚲᛁᛚᛟᛋᛁ ᚲᚨᛋᛏᛁ ᛞᚹᚨ