— Темно, как в жо... — Лазарь осекся. — Стоп. Гор, стой!
Старший брат замер. В свете фонаря впереди блеснула вода. Подземная река, быстрая и черная.
— В обход?
— Нет. Но смотри — лодка.
Действительно, у берега покачивалась старая лодка. Дерево почернело от времени, но держалась на плаву.
— Слишком удобно, — Гордей проверил шест. — Ловушка?
— Или прадед действительно все продумал. Пошли, время поджимает.
Они сели в лодку. Та накренилась, но выдержала. Гордей оттолкнулся шестом, и течение подхватило их.
Река несла их в темноту. Фонарь выхватывал из мрака влажные стены, низкие своды, странные наросты на камнях.
Иногда в воде мелькало что-то — то ли рыба, то ли...
— Не смотри в воду, — предупредил Гордей. — Помнишь легенды о подземных реках?
— Угу. Души неупокоенных, бла-бла-бла. Детские сказки.
Но Лазарь отвёл взгляд, в тёмной воде действительно мелькали лица. Искаженные, кричащие, тянущие руки вверх.
Река вынесла их в пещеру. Огромную, с потерявшимся в темноте потолком.
А посередине...
— Вот это дуб, — присвистнул Лазарь.
Кривой Дуб был чудовищен. Ствол толщиной с дом изгибался немыслимыми углами. Ветви тянулись во все стороны, исчезая в темноте. Корни уходили глубоко в землю, местами выныривая на поверхность как спины морских змеев.
Но самым жутким были листья. Черные, шелестящие без ветра. И на каждом — лицо. Маленькое, искаженное в крике лицо.
— Души, — прошептал Гордей. — Это души тех, кто пытался пройти в Навь без разрешения.
— Веселуха. И как нам получить разрешение?
— Кровью. Всегда кровью.
Они подошли к стволу. В коре зияла расщелина — природный портал между мирами. Но затянутый чем-то мутным, похожим на пленку.
Гордей достал нож, полоснул по ладони. Кровь капнула на корни.
Дуб вздрогнул. Листья зашелестели громче, лица на них открыли рты в беззвучных криках.
— Морозовы идут в Навь, — громко сказал Гордей. — По праву крови. По праву рода. По праву мести.
Пленка дрогнула. Но не исчезла.
— Мало, — Лазарь тоже порезал ладонь. — Вместе.
Братья прижали окровавленные ладони к стволу. Холод и жар — лед Лазаря и внутренний огонь Гордея. Противоположности, но из одной крови.
Дуб взревел.
Да, именно взревел — звук шел из самой древесины. Пленка лопнула, открывая проход. За ней клубилась тьма. Живая, голодная тьма.
— Готов? — Гордей посмотрел на брата.
— Погнали! Дед там. Один. С психом-богом.
— Тогда пошли. И... Док?
— М?
— Что бы ни случилось — ты мой брат. Лучший брат, какой может быть.
— Гор, только без соплей. А то я подумаю, что ты Мара.
Гордей усмехнулся.
— Пошли спасать деда, придурок.
— Пошли, зануда.
Они шагнули в темноту.
Портал сомкнулся за их спинами с чавкающим звуком. Кривой Дуб остался в пустой пещере. Только листья шелестели, и лица на них улыбались.
Жутко, предвкушающе улыбались.
А высоко над землей, в мире живых, черный снег падал все гуще. Первая печать готовилась пасть.
И братья Морозовы неслись навстречу судьбе в мире, где мертвые правят, а живые — всего лишь гости.
Потому что Морозовы не бросают своих.
Даже в аду.
***
ᛈᛟᛋᛚᛖᛞᚾᛁᛃ ᛋᚾᛖᚷ ᚲᚨᛋᛏ ᛞᚹᚨ
Глава 2. Добро пожаловать в ад (Часть I)
«В Нави все врут. Даже правда.»
ᚹ ᚾᚨᚹᛁ ᚹᛋᛖ ᚹᚱᚢᛏ ᛞᚨᛃᛖ ᛈᚱᚨᚹᛞᚨ
***
Алина Сергеевна, двадцать восемь лет, менеджер среднего звена в банке «Открытие». Третий год в разводе, кот Барсик, ипотека на однушку в Бутово. Сегодня — особенный день. Максим с сайта знакомств наконец-то согласился прийти на ужин.
Готовила с утра. Борщ по маминому рецепту — со свеклой на сале, чтобы цвет был правильный. Котлеты из трех видов мяса, как учила бабушка. Наполеон из «Азбуки вкуса» — не успела испечь сам, но Максим не узнает.
— Очень вкусно, — улыбается он. Красивый, в меру небритый, глаза карие с искорками. — Прямо как дома в детстве.
— Правда? — Алина расцветает. Так давно никто не хвалил ее готовку. — Я так старалась! Еще добавки?
— С удовольствием.
Она встает, идет за чаем. В прихожей старое зеркало в резной раме — досталось от прабабки. Алина машинально глядит на отражение, поправляет прядь.
И замирает.
В зеркале на тарелке Максима копошатся черви. Жирные, белые, выползают из котлет, падают на скатерть, извиваются в борще. А сама она...
Кожа серая, местами отваливается кусками. Из левой глазницы течет что-то черное. Платье — то самое, любимое, синее в горошек — провисает на костях.
— Алиночка? — зовет Максим из кухни. — Ты там долго?
Она моргает. В зеркале — обычное отражение. Милая женщина, уставшая после работы, но старающаяся выглядеть хорошо для гостя.
Снова смотрит. Снова ужас.
— Да, иду! — кричит она, не отрывая взгляд от зеркала.
В отражении ее рот растягивается неестественно широко.
— Кушай, милый. Скоро станешь таким же сытым, как мы.
Максим в гостиной тянется за вилкой. Рука проходит насквозь. Он смотрит на ладонь — она полупрозрачная, сквозь кожу видны кости.
— Что за... — начинает он и осекается.
На пороге кухни стоит Алина. Милая, улыбчивая, с чайником в руках. Но за ее спиной в зеркале видна настоящая кухня — почерневшие стены, пол усеян костями, на плите варится что-то в человеческом черепе.
А за окном кухни, едва различимый в тумане — силуэт перевернутого дома с трубами, из которых валит черный снег.
— Чай будешь, дорогой? — спрашивает Алина. Челюсть отваливается и падает на пол. — Ой, прости. Я еще не привыкла.
Максим пытается встать. Ноги не слушаются — приросли к стулу. Нет, не приросли. Срослись. Он уже часть этой квартиры. Часть этого ужина. Часть Алины, которая так долго была одна.
— Не бойся, — шепчет она, наливая чай прямо сквозь его руку. Кипяток проходит насквозь, оставляя ощущение холода. — Скоро привыкнешь. У нас тут... уютно.
За окном медленно падает черный снег.
***
Портал выплюнул братьев как кость, которой подавился. Лазарь влетел лицом в грязь — теплую, пульсирующую, с прожилками как вены. Гордей приземлился сверху, выбив из младшего весь воздух.
— Слезь! — Лазарь попытался вытолкнуть брата. — Ты меня раздавишь, медведь!
— Не ори. Ориентируюсь.
— Ориентируйся не на мне!
Грязь под ними дернулась. Словно огромное существо вздохнуло во сне. Лазарь замер.
— Гор... это что подо мной?
— Не знаю. И знать не хочу. Вставай.
Они поднялись, отряхиваясь. Грязь липла к одежде, теплая и склизкая. Запах ударил в нос — сладковатая гниль с горьким привкусом. Как в морге, только хуже.
— Фу, блин! — Лазарь выплюнул черную жижу. — Это что, какашки мертвецов?
— Не смеши меня, — Гордей брезгливо стряхнул комок с рукава. — Хотя... пахнет похоже.
— Срань господня! Это реально какашки?!
— Док, заткнись и посмотри вокруг. У нас компания.
Лазарь поднял голову и замер.
Навь встретила их серым небом без солнца, без облаков. Просто пустота, излучающая тусклый свет. Под ногами — черная земля, местами покрытая той самой пульсирующей грязью. А вокруг...
Вместо деревьев из земли торчали скелеты. Огромные, явно не человеческие. Ребра великанов образовывали арки, черепа размером с дом смотрели пустыми глазницами. Некоторые шевелились — медленно, словно во сне, поворачивая головы вслед за движением.
— Нишутя себе, — выдохнул Лазарь. — Это что за кладбище гигантов?
— Это Навь, — Гордей проверил двустволку. Патроны на месте, но металл покрылся инеем. — Мир мертвых. Чего ты ждал, цветочки?
— Ну точно не это!
Вдалеке виднелся город. Обычные дома, пятиэтажки, даже телевышка торчала. Но что-то было не так. Присмотревшись, Лазарь понял — здания стояли под неправильными углами. Одни наклонились, другие висели в воздухе, третьи были перевернуты крышами вниз.
— Гравитация сломалась? — Лазарь потер глаза.
— Или архитектор был мертвым. Док, медальон!
Гордей схватился за грудь. Под рубашкой что-то грелось.
— Горячий! Прямо жжет!
— Рар говорил — защита от морока. Значит, морок уже пытается влезть в головы.
— Супер. День начинается отлично. Стоим по колено в дерьме мертвецов, вокруг скелеты машут ручками, а впереди город-перевертыш. Что дальше?
— Дальше? — раздался голос из-за ближайшего скелета. — Дальше либо сдохнете, либо станете как я. Третьего не дано!
Из-за гигантских ребер вышел мужик. Самый обычный русский мужик — ушанка со сломанным козырьком, ватник с прожженными дырками, кирзовые сапоги, стоптанные до невозможности. В руке — армейская фляжка. От него пахло водкой, табаком и еще чем-то... старым. Как от вещей с чердака.
— Опа, живые! — лицо мужика расплылось в улыбке. Не хватало половины зубов. — Давненько не видел! Сколько лет прошло... или веков? А, какая разница!
Братья переглянулись. Гордей незаметно передвинул палец на спусковой крючок.
— Ты еще кто? — спросил Лазарь.
— Степаныч я. Местный... как его... — мужик почесал затылок. Под ушанкой что-то зашевелилось. — Экскурсовод! Во, точно! По Нави вожу всяких идиотов.
— Почему идиотов? — обиделся Лазарь.
— А кто еще живым в Навь полезет? Нормальные люди дома сидят, детей растят, водку пьют. А вы вот приперлись. Значит, либо психи, либо герои. Но героев я лет сто не встречал. Все передохли.
— Обнадеживающе, — буркнул Гордей.
— А что вы хотели? — Степаныч сделал глоток из фляги. Запах спирта ударил в нос. — Тут Навь, детка! Тут все помирают. Даже мертвые.
— Как это — даже мертвые? — Лазарь шагнул ближе.
— А вот так! Помер ты, думаешь — все, конец мучениям? Хрен там! Попал в Навь — мучайся дальше. А если не повезет — помрешь еще раз. И попадешь еще глубже. А там... — Степаныч передернулся. — Там лучше не бывать.
— Ты давно здесь? — спросил Гордей.
— О, давно! При Александре Первом помер. От французской картечи. Бородино, мать его растак!