Темная, как всегда, комната в пасмурный день казалась еще мрачнее. Арсланкул увидел, что Султанмурад, окруженный книгами, лежит на подушках, словно больной.
— Ай-ай, что случилось, господин? — взволнованно спросил Арсланкул, присаживаясь возле Султанмурада.
Глаза Султанмурада ввалились, цвет лица был болезненный, бледный. Он поднял голову и сел, опираясь локтем на подушку.
Два-три дня назад я заболел, но сегодня жар спал и мне легче, — сказал он.
— Позвать лекаря? — с искренним сочувствием спросил Арсланкул.
— Нет, я уже обращался к врачу. А вас я очень ждал. Вчера, к вечеру, я посылал за вами одного мальчика. Он приходил?
— Нет, господин. Вчера я рано ушел с работы домой, — ответил Арсланкул. — Скажите, какое у вас дело, я исполню, — добавил он с виноватым видом.
По истощенному лицу Султанмурада скользнула, болезненная улыбка.
— Я получил верные сведения о вашей подруге, — заговорил он, поднимая голову. — Она состоит в числе личных служанок Хадичи-бегим. С султаном она еще не встречалась.
Лицо Арсланкула просияло.
— Господин, из чьих благословенных уст вы это слышали? — дрожащим голосом спросил Арсланкул. — И в этом, и в том мире я буду вашим рабом. Господин, скажите, это правда? Вы осветили весь мир для меня.
Султанмурад, разумеется, скрыл от юноши свою любовь. Он сообщил Арсланкулу, что как-то раз поведал своему другу Зейн-ад-дину эту, похожую на сказку историю; тот заинтересовался, стал расспрашивать и сообщил то, что узнал.
— Ваш друг служит во дворце?
— Нет, — ответил Султанмурад, — но если он захочет, то узнает любую тайну. Можете ему верить.
— Ладно. Дворец, гарем для нас, бедняков, все равно, что гора Каф.[90] Что же делать? — изнемогая от своего бессилия, спросил Арсланкул.
— Действительно, перед вами воздвигнут вал Искандера,[91] — сказал Султанмурад, кивая головой. — Но до сих пор на вашем пути была непроглядная ночь. Теперь вдали загорелся светоч надежды. Если захочет аллах, ваши усилия не останутся бесплодными. Я думаю, вот с чего следует начать: вам нужно связаться с вашей прекрасной возлюбленной, рассказать ей, как вы страдаете и тоскуете, и узнать, как она относится к вам. Вы ничего не имеете против?
— Сущая истина. Я ни капельки не сомневаюсь в чистоте и благородстве Дильдор. Однако прошло много лет. Кто знает, о чем она думает, — сказал Арсланкул, опуская глаза.
— Я советовался с моим другом, каким образом связаться с ней, и мы нашли способ.
Арсланкул внимательно посмотрел на ученого. Султанмурад рассказал про старуху гадалку.
— Эта хитрая старуха, конечно, жадная тварь, лишенная всякого человеческого чувства, — сказал он. — Я уверен, что она потребует много денег. Если у вас нет, скажите, не стесняйтесь. Мы как-нибудь найдем средства.
— Если дело коснется денег, я самого себя заложу, но найду их. Об этом не беспокойтесь.
Арсланкул поспешно поднялся, намереваясь тотчас же отправиться на розыски гадалки. Султанмурад напомнил ему, что дело следует вести очень осторожно.
В полуоткрытое окно он увидел могучую фигуру Арсланкула, который мчался по двору медресе, и глубоко вздохнул. Проклиная жестокую жизнь, отравившую сердце простодушного благородного парня, который годами хранил в груди чистое, светлое пламя любви, он пожелал ему счастья. Старая боль могучей волной поднялась в его сердце; однако это не была зависть. То были муки неразделенной любви. Пленительный облик Дильдор рисовался перед взором ученого так ясно, словно он видел ее только вчера. Чтобы отвлечься, Султанмурад протянул к полке руку и, взяв толстую книгу, рассеянно начал ее перелистывать.
Глава восемнадцатая
Когда Дильдор проснулась, в окна уже вливался свет утра. Подруги ее, лежавшие рядом на тюфяках, спокойно спали, прижавшись друг к другу.
— Вставайте, не копайтесь, будут ругать! — закричала Дильдор, поднимая голову с подушки.
Двое девушек лениво открыли глаза и снова капризно зажмурились. Дильдор, зевая и потягиваясь, поднялась с постели. Быстро оделась и открыла дверь. Влажный холодный ветер охватил тело. Девушка вздрогнула.
Сыпал мелкий, словно просеянный сквозь сито, снег. Сады, лужайки побелели, изящные стволы кипарисов покрылись серебром. Долгожданный снег. Опять зима. Сколько раз Дильдор встречала здесь первый снег… Она уже даже и не помнила. Отдаваясь, как всегда, печальным мечтам, девушка быстро пробежала по саду. Снег набился ей в кавуши, но она не чувствовала этого. Вороны и галки летали, хрипло каркая, вдали сновали тени — рабов-надсмотрщиков.
Дильдор присела на берегу медленно сочившегося словно обессиленного зимой, арыка и умылась, набирая воду горстью. Пригладив мокрыми пальцами — волосы, она направилась обратно в комнату и вдруг услышала издали взволнованный голос Давлат-Бахт.
— Дильдор, беги! Беги сюда! — Что случилось? Опять крысу поймали?
— Беда пришла! — крикнула Давлаг-Бахт. Дильдор, на ходу вытряхивая снег из кавуш, побежала в комнату, где жила Давлат-Бахт. Девушка дрожала мелкой дрожью; в лице у нее не было ни кровинки.
— Чего ты испугалась, сестричка? — спросила Дильдор, взволнованно прижимаясь к Давлат-Бахт.
— Посмотри на Гуль-Санам. — Давлат-Бахт указала на тюфяк, лежавший на полу.
Дильдор прошла в дальний конец комнаты, нагнулась над тюфяком, испуганно раскрыла глаза и вскрикнула. Тусклый, холодный свет зимнего дня отражался на мертвом лице девушки туркменки Гуль-Санам.
— Подружка моя милая, что ты сделала, зачем нас оставила?
Дильдор обняла любимую подругу, поверенную ее тайн и печалей, и горько зарыдала. Давлат-Бахт присела у изголовья мертвой девушки и, дрожа, заговорила сквозь слезы:
— Сегодня я не ночевала дома. Сейчас вошла, кричу: «Вставай!»— не отвечает. Подошла ближе, посмотрела, толкнула ее — она мертвая. Отравилась отравилась! Разве не видишь? Уже синяя. Пусть бы я умерла! Зачем я оставила тебя одну, почему не узнала твоей тайны!
— Ах, Давлат-Бахт, ты говоришь так, как будто не знаешь, какие язвы и раны у нас в сердце, — сказала Дильдор, заливаясь слезами. Разве легко жить вдали от отца и матери, от родных мест, в плену, похоронить в груди любовь и желания, пожелтеть и увянуть в девушках! Ах, моя Гуль-Санам, подружка моя любимая! Я знаю, ты всегда желала смерти, но так бросить нас! — Дильдор прижалась щекой к холодному лицу подруги и еще горше зарыдала.
Комната наполнилась плачущими девушками. Вошла Гульчехра-биби. Старуха холодно посмотрела на умершую, скривила губы, нахмурилась и отвернулась. Хотя девушки плакали беззвучно, она быстро заговорила:
— Довольно! Плачьте потише, не беспокойте Хадичу-бегим. Идите, делайте свое дело. Мы сами все устроим и похороним ее там, где велел бог.
Служанки расходились неохотно, словно кто-то тянул их за шею.
Во время полуденной молитвы тело Гуль-Санам положили на носилки и понесли на кладбище. Товарки умершей повязали головы черными платками и три дня носили по покойнице траур.
Дильдор больше всех горевала о подруге. Каждый вечер она зажигала свечу и читала единственную известную ей суру корана в поминовение души Гуль-Санам. Ночами сон бежал от ее глаз, от мрачных мыслей стыла кровь в жилах. Ее перестала пугать черная пропасть, разделяющая жизнь и смерть.
Но через две недели после страшного события в сердце и Дильдор неожиданно пробудилась жажда жизни.
Однажды, устав от беготни на большом приеме у Хадичи-бегим, Дильдор отдыхала одна в своей комнате. Вдруг в окне появилась физиономия старой гадалки, похожая на страшные лица, которые видишь в кошмаре.
— Это ты, Дильдор? — спросила старуха, пристально глядя на девушку воспаленными глазами.
— Да, я. Разве вы меня первый раз видите? — равнодушно ответила девушка.
Через минуту гадалка вошла в комнату и присела рядом с Дильдор.
— Дай руку, погадаю.
Дильдор удивилась любезности старухи. Эта ловкая женщина получала от Хадичи-бегим за каждое гадание целые узлы платьев, но никогда не гадала невольницам, несмотря на все их мольбы. «За каждое слово — динар», — говорила она, и все прикусывали языки.
Глаза девушки заблестели, она быстро протянула руку. Обычно старуха, гадая, таращила на человека воспаленные глаза, а прежде чем сказать что-либо понятное, болтала всякий вздор. Теперь же она схватила руку Дильдор и быстро зашептала:
— У моей доченьки есть возлюбленный, посланный богом. Богатырь, подобный Рустаму. Он, словно Меджнун, блуждает в нашем городе и ищет свою Лейли.
— Что вы говорите, бабушка! — бледнея, промолвила Дильдор.
— Помолчи. Ты знаешь Арсланкула? Дильдор, задрожав всем телом, вырвала свою руку.
— Опомнись, что случилось? — прохрипела старуха.
— Каждое ваше слово — правда, — прерывающимся голосом сказала Дильдор.
— Я всегда верно гадаю, — ответила старуха.
— Нет, бабушка, вы знаете Арсланкула. Это негадание.
— Говори тише, — испуганно вытаращила глава старуха.
— Когда вы видели Арсланкула? Где? Что он сказал? Он здоров? — Дильдор, вне себя от радости, готова была обнять отвратительную старуху.
— Ты с ума сошла! Где ты находишься? — Гадалка гневно встряхнула Дильдор и, поднявшись, прикрыта окошко.
Потом шепотом рассказала, что Арсланкул приходил к ней домой и со слезами просил ее сообщить Дильдор, — что он в Герате, живет в квартале Кудук-Баши, у своей тетки.
— Бабушка, дорогая! Будь у меня все сокровища мира, я бы не пожалела их для вас, — плача, говорила Дильдор. — А еще что он сказал? Моя бабушка, наверно, умерла… А про отца он ничего не говорил? Письмеца вам не дал?
— Письмеца? Язык в тюрьму приведет, письмо — на виселицу, дочка. Я остерегаюсь брать такие вещи. Не плачь. Вечное перо записало твою судьбу и судьбу твоего милого в разных книгах. Все это — воля аллаха.
Я тоже осталась на всю жизнь без пары. Прощай, красавица! — Старуха поднялась с места.