А дамы из Мераи — свой нефрит,
А Треппо сыновья — свою обувку,
А дочери Корреджи — свою спесь,
Мужи Ромильи — стрелы и свой лук,
Ай, ай, они как чудища в лесах.
Но хоть все земли обойди, мой друг,
Прекраснее детей Весуны нет,
Что бороздят прозрачную Лазурь,
Качаются Урулы на груди
И поклоняются ее красе —
Нет, никого прекрасней не найдешь.
Нет никого прекраснее. Ай! Ай!
Ревниво наволанец прячет золото,
А боррагезец кровью бредит смолоду,
Но нет людей прекрасней, чем весунцы,
Чьи ветер ловят свежий корабли,
Плывя за горизонт, за край земли.
Ай! Ай! Ай! Ай!
Земли за край!
Глава 13
Как и предсказывала Челия, у Ашьи, наложницы отца, были весьма конкретные мысли насчет моего образа. Я должен был выглядеть царственно, но не пафосно. Богато, но не пошло. Изысканно, но не тщеславно. Однако в первую очередь (к моей тревоге и веселью Челии) я должен был выглядеть достойным претендентом. Приняв имя, я официально стану наследником отца. Наследником его состояния. Его власти. И Ашья твердо намеревалась позаботиться о том, чтобы в глазах патро каждого архиномо я выглядел обстоятельно, а в глазах каждой матры — романтично.
А потому по мере приближения торжества Ашья все чаще кружила вокруг меня. Она приводила портных и выбирала наряды для грядущих мероприятий, и ее сверкающие глаза постоянно высматривали недочеты. Когда я пожаловался, что вышивка на воротнике натирает, Ашья шлепнула меня по ладони, предостерегающе цокая языком, как было принято на ее родине.
— Так и есть, — сказала она. — Вы будете терпеть. Ваша одежда не для комфорта. Это статус.
В тот день все окна были распахнуты настежь, потому что весна подходила к концу и стояла теплая погода. Ветерок с моря и реки дразнил и соблазнял, касался кожи, заставляя желать облегчения, но не приносил его. Вскоре наступит лето, которого так страшится Челия, — зной укутает город плотным, неподвижным одеялом.
— Где Челия? — спросил я, когда хмурая Ашья, ухватившись за высокий вышитый воротник моего камзола, заставляла меня поворачиваться то вправо, то влево.
— На уроках. — Ашья указала на мои рукава портному и неодобрительно щелкнула языком. — Слишком длинные. Он не какой-то веланский актер. Подшейте их.
— Да, госпожа, — ответил портной.
На щеках Ашьи выделялись рабские шрамы, по три пореза на каждой, как было принято в Наволе. Она попала в наш дом, когда ей было четырнадцать: отец купил ее в качестве наложницы, чтобы согревала постель после смерти моей матери. Хотя Ашью пометили еще в юности, шрамы были отчетливо видны даже по прошествии стольких лет. Она умрет с этими знаками на щеках, сколько бы ни прожила.
Тем не менее Ашья управляла нашим хозяйством с властностью истинной аристократки, которой была когда-то в своей далекой стране.
— И я хочу, чтобы его туфли соответствовали наряду, — сказала она.
— Разумеется. Я могу нашить бриллианты...
— Чи. — Она вновь щелкнула языком. — Только не на туфлях. Регулаи богаты, а не глупы, маэстро.
— Разумеется, сиана. Приношу извинения.
— Что за уроки у Челии? — спросил я. — Она обещала быть здесь.
— У нее есть свои обязанности, — ответила Ашья, продолжая возиться с покроем моего камзола. — Это вас не касается.
У меня создалось впечатление, что, пока меня ощупывали, тыкали пальцами и кололи портновскими булавками, Челия развлекалась.
— Но она сказала, что будет здесь и выскажет свое мнение.
— Мнение этой девочки не должно вас волновать. Теперь вы будете встречаться с архиномо.
— Архиномо и их дочерьми, — кисло сказал я.
— Прекрасными дочерьми, — уточнила Ашья, вместе с портным подрубая мне рукава. — Стойте смирно, иначе вас уколют.
Я покорился, но был расстроен. Челия делала подобные мероприятия терпимыми. Она хотя бы оживляла их остроумными замечаниями. Сейчас она бы дразнила меня, обещая, что дочери архиномо станут падать в обморок при виде моих длинных рукавов, или утверждая, что моя шея, растянутая высоким царапающимся воротником, похожа на цыплячью. Что угодно, лишь бы развеять скуку. А вместо этого она сбежала, оставив меня на растерзание Ашье.
Ашья обошла меня кругом. Подергала длинный камзол.
— Да. Так лучше. — Она потрогала ткань. — Но я не уверена насчет цвета. Кремовый...
— Это отменный ксимский шелк! — возразил маэстро. — Он лучше, чем производят наши собственные мануфактуры. Предназначался для королевских лиц и был вывезен контрабандистами с большим риском. Мы не можем изготовить ничего подобного даже здесь, в Наволе.
— Да, мы с вами знаем, что это лучший шелк, но наволанцы... — Она нахмурилась. — Они любят яркие цвета.
— Будь Челия здесь, она бы вам сказала, — вспылил я. — Она мыслит как истинная наволанка.
Ашья прищурилась, оценивая мой выпад:
— Однако вы тоже истинный наволанец, но помощи от вас никакой.
Она встала рядом с портным и мрачно оглядела меня, размышляя.
— Думаю, нам будет достаточно Мерио. Давико, сходите и покажите ему цвет. Быстро. — Она хлопнула в ладоши, словно я был слугой. — Быстро, молодой Бык. У нас мало времени. Маэстро должен сшить камзол и доделать вышивку, а он не сможет заняться этим, пока камзол на вас.
Надувшись, я вышел из апартаментов Ашьи и спустился по лестнице. Миновал длинный приемный зал, где мы проводили семейные торжества в окружении образов старых богов, и из тени колонн ступил на садовый куадра.
Здесь, на одной из стен, отец приказал поместить фреску в память о моей матери. Она была в образе Эростейи, спавшей рядом с каменным медведем в высоких горах, в то время как другие животные выглядывали из зарослей, чтобы полюбоваться ее красотой и защитить ее. Эта картина была сильнее моих воспоминаний о женщине, с которой у меня ассоциировались запахи кардамона и меда, мягкость прикосновений к моей щеке. Глядя на фреску, я ощутил подкрадывающийся стыд за то, что назвал Ашью не наволанкой. Я знал, что эти слова причинят ей боль, и не ошибся. Нужно будет извиниться. Ашья желала мне добра и любила моего отца. На свой лад она хотела для меня самого лучшего. Но все же она была чужой, и мне не нравилось, что она ведет себя будто моя настоящая мать. Хотя ин веритас37 другой матери у меня не было.
Я прошел через сад, размышляя о неприятных извинениях.
Сквозь шеренгу арок мне следовало пройти в наш куадра премиа, но вместо того, чтобы направиться в кабинеты банка, где стрекотали счеты, я остановился. Меня манила лестница, ведущая на верхние галереи. Там располагались мои комнаты.
Челия играла в «лягушку и лисицу».
Почему не я?
Прежде чем эта мысль оформилась, появилась Ленивка, которая шаловливо посмотрела на меня, виляя хвостом.
Свобода звала.
Последовать ли мне приказу Ашьи?
Или украсть свою свободу?
В мгновение ока мы взлетели по лестнице, пронеслись по галерее, выходившей во двор, и вот я уже у себя, скидываю тонкие шелка и натягиваю бриджи и льняную рубашку.
— Нужно торопиться, — сказал я Ленивке, вилявшей хвостом от радости. — Мы же не хотим, чтобы Ашья нас поймала.
Я сунул кинжал в наручные ножны, как учил Каззетта, и мы вновь спустились по лестнице, тихие, словно воры в квартале Сангро, принюхиваясь, чтобы не пропустить малейшее облачко духов Ашьи, прислушиваясь, чтобы различить шелест ее мягких туфель по камню.
Полонос сидел у ворот и подбрасывал в воздух кинжал. Заметив нас, с настороженным видом крадущихся вокруг фонтана Урулы, он разгадал наши намерения. Мгновенно вскочил, спрятав кинжал, и зашагал рядом.
— Больше никаких портных и шелков сегодня?
— Мы уходим из этого похожего на гробницу палаццо, уходим как можно дальше от Ашьи, — ответил я. — Не желаешь стакан холодного вина?
— Ла сиана рассердится.
— Она правит моим отцом, а не мной.
Полонос фыркнул, но не стал препятствовать нашему уходу из палаццо.
На самом деле, несмотря на браваду, мне было стыдно за свой побег. Теперь придется извиняться еще и за это. Ашья попала в наш палаццо в цепях, и не ее вина, что она была чужестранкой и иногда вела себя необычно. На самом деле, несмотря на иноземное происхождение, она мастерски разбиралась в политике и обычаях послов и архиномо, с которыми мой отец сидел за доской. Она наполнила наш дом интеллектом, культурой и изяществом. Немногие в Наволе могли сравниться с ней, несмотря на ее тройные метки. Однако сегодня по какой-то причине я не мог ее вынести. Кроме того, меня бесило, что Челия наслаждалась свободой, в то время как я был обречен на колкие воротнички и цокающий язык Ашьи.
— Ты видел, куда пошла Челия? — спросил я Полоноса.
Он поднял брови:
— Сказала, что идет за покупками. За тем шоколадом Этруаля. Ее сопровождала служанка Серафина.
— Когда она ушла?
— Быть может, полсвечи, полклепсидры назад.
— Отлично.
Я направился к улицам, где продавали модные товары и где торговал Этруаль.
Вскоре нас окружили конфеты, шоколад, цветы и любовные побрякушки — и мы увидели, как Челия покидает лавку Этруаля, а за ней следует Серафина.
Я уже собирался окликнуть Челию, но тут она вручила все свои покупки Серафине — просто впихнула коробочки и бумажные свертки с золотым гербом Этруаля в руки служанки — и зашагала прочь по улице.
Как это понимать?
Челия шла быстро и целеустремленно, пробиралась по узким переулкам, проскальзывала между дамами и кавалерами, между торговцами и служанками. Один раз оглянулась, но по счастливому стечению обстоятельств я это предвидел и успел затащить Полоноса за огромный куст красных ромашек.
Мгновение Челия обшаривала глазами улицу, и у меня возникло странное чувство, будто мы все-таки замечены, но затем, взмахнув зеленым подолом, она свернула в очередной переулок. Немного выждав, я последовал за ней. Этот переулок был почти пуст, и нам пришлось отстать сильнее, чем мне того хотелось, и, лишь когда Челия скрылась за очередным углом, я метнулся вдогонку, надеясь увидеть ее прежде, чем свернет опять.