— Вы ему доверяете?
Каззетта пожал плечами. Луго фыркнул:
— Мы доверяем его неведению. Он не знает, кто приходит и кто уходит, не знает, кто ему платит. Не знает, когда мы наведаемся, и не знает, сколько пробудем. Не знает, что под очагом лежат мешки с золотом и серебром, а под нужником закопано оружие. Он берет наше золото и забывает. В этом мы ему доверяем.
Луго вытянул ноги и приложился к бутылке, глядя в огонь. И тогда я вновь увидел его ярость. Она напоминала отблески огня на его лице: появилась и погасла, появилась и погасла. Он увидел, что я на него смотрю. Ярость растаяла, как дым, вытесненная кривой улыбкой.
— Ай. Вы наблюдательный.
— О, у него есть свои таланты, — подтвердил Каззетта. — Отведите его в лес — и больше никогда не найдете.
— Правда? — Луго явно заинтересовался.
— Он обманул Агана Хана, — сказал Каззетта. — Когда был еще ребенком.
— Ай! Хорошо! Надо полагать, тот разозлился.
— Смутился чрезвычайно, — ухмыльнулся Каззетта.
— Леса. — Луго отрицательно покачал головой. — Переулки и таверны. Бордели. Склады. Порты. Вот моя радость. Мне следует поучиться у вас жизни в лесу, маленький господин.
— А вот в людях он ничего не смыслит, — добавил Каззетта.
Я сердито уставился на него. Луго весело фыркнул. Некоторое время мы сидели у огня и молчали.
— Это был каменный медведь? — наконец спросил я, коснувшись своей щеки. — Шрамы?
— Айверо64. Это был медведь. — Луго поморщился. — Крупный.
— Все шрамы?
— Он хочет знать, почему ты похож на раба, — вмешался Каззетта.
Я побагровел от стыда.
Луго небрежно отмахнулся.
— Сам расскажи. Мне надоело.
Каззетта забрал у него бутылку и сделал глоток, прежде чем передать ее мне.
— Луго продал себя в рабство, чтобы внедриться в дом архиномо. Он шпионил для вашего отца.
Луго улыбнулся, и его глаза вспыхнули:
— А потом я спалил их прямо в их башне. Спалил дотла.
— Спейньисси? — Я в замешательстве посмотрел на Каззетту. — В Наволе? Я думал, это были вы.
— Я? — рассмеялся Каззетта. — Как я мог это сделать? Я был снаружи.
— Но все говорят, это были вы.
— И потому все следят за ним, — ответил Луго, забирая у меня бутылку. — И все боятся его, и никто не ищет меня.
— Значит, мы в долгу перед вами. — Я коснулся своей щеки. — В огромном долгу.
— Най. Все долги выплачены.
— Но вы позволили порезать себя.
Рассеченные губы Луго растянулись в кошмарной ухмылке:
— Вы считаете меня рабом, потому что мои щеки помечены?
Это была почти угроза.
Я осторожно подобрал слова для ответа:
— Другие люди сочтут. Другие люди будут смотреть на вас свысока.
— Айверо. — Луго снова выпил. — Это верно. Иногда я их поправляю.
— Но что насчет медведя?
— Ай. Да. Гаденыш Спейньисси решил скормить меня своей домашней зверюшке. Спейньисси обожал зверюшек. Любил делать ставки на схватки людей и животных. Или разных животных. Однако я заключил сделку с медведем, и тот меня отпустил.
Луго произнес это так серьезно, что я не нашелся с ответом.
— Не верите? — спросил он. — Я говорил на его языке. Медвежий не слишком отличается от наволанского.
Теперь я не сомневался, что он шутит.
— Вы играете со словами.
— Вовсе нет. Медведь решил, что нам лучше быть товарищами. Мой хозяин оказался скверным переговорщиком в сравнении с моим серебряным языком.
— У него и вправду есть определенный талант негоции, — сказал Каззетта, когда я посмотрел на него, ожидая опровержения.
Я слышал про людей, умевших говорить с животными в лесах. В Наволе рассказывали о девушке, которая шепталась с волками, спала с белым тигром и годы прожила на Чьелофриго. Прекрасная бледная девушка бродила по снегу, не чувствуя холода, и призывала ястребов, волков и того огромного тигра. Пойиви в книгах о своих путешествиях утверждал, будто жители Ксима способны превращаться в ястребов и летать. Таких историй было множество, и подмывало верить им, но в то же время я мог этого и не делать.
Однако сидевший рядом со мной Луго утверждал, что заключил сделку с медведем.
— Вот бы и мне так уметь.
Луго вонзил в меня взгляд, и я ожидал услышать отповедь, но вместо этого он сказал:
— Вы договариваетесь с принцами. Это намного опасней. Медведи говорят правду. Язык принца сочится ложью. Договориться с медведем несложно. — Он покачал головой. — Я вам не завидую.
Если приедете в Торре-Амо, не принимайте питья у незнакомцев: местные жители извращены, они предложат вам эликсир, возбуждающий чувства. Я видел мужчину, который совокуплялся с ослом.
Марсель Виллу из Биса. Путешествия
Глава 36
На следующий день мы выехали к широким возделанным полям, и ту ночь, впервые за долгое время, провели в таверне.
— Мы больше не прячемся?
Каззетта покачал головой:
— Это главная дорога в Мераи. Мы заставим парла и его первого министра понервничать, потому что они не сразу нас заметили. Пусть тревожатся, что люди с такой легкостью разъезжают по их дорогам. Вдобавок те, кого нам следует опасаться больше всего, остались в Наволе.
И потому мы воспользовались огромными ваннами, которые грелись позади таверны, а позже, тщательно вымытые, сидели в зале, играя в скуро и карталедже.
Мне нравилось играть в скуро с его восходившими и падавшими принцами, тройными парами любовников и переменчивыми ворами. Монеты и замки, мечи и кубки. Но играть в карталедже означало играть не картами, а игроками.
Мерайцы поменяли масти, и у них были жезлы вместо мечей, а вместо замков — деревья. Я до сих пор не узнал причины — быть может, они хотели, чтобы игра казалась более мирной, — и поскольку мы находились в Мераи, то играли мерайской колодой. Кон за коном набирали карты и очки, в зависимости от масти принцев. Принцы деревьев уступали принцам жезлов, которые уступали принцам монет, которые, в свою очередь, уступали принцам кубков, а затем вновь поднимались по мастям, пока деревья опять не начинали править всеми.
У Каззетты была весьма потрепанная колода. Луго кинул на нее взгляд, полный презрения, и достал собственную.
— Не доверяешь? — спросил Каззетта.
— Даже Давико разглядит крап, — ответил Луго. — Мы будем играть моей колодой — хорошей, чистой.
И он раздал семьдесят семь карт. Мы выбирали, меняли, делали ставки и вообще приятно проводили время. Каззетте ужасающе везло.
Он снова выиграл, и Луго покачал головой:
— Не понимаю, как ты это делаешь.
— Жульничаю, — ответил Каззетта.
— Знаешь, старина, некоторые люди наслаждаются игрой в карты, не оскорбляя мастерства.
— Жульничество и есть мастерство, — сказал Каззетта.
— Ты знаешь, о чем я.
— Чи. Если в игре стоит выигрывать, значит в ней стоит жульничать, — сказал Каззетта, тасуя карты.
— Я не согласен, — возразил я. — В чем смысл игры, если игроки не соблюдают правила? В чем состязание?
Каззетта рассмеялся:
— Ай, Давико. Это глубокий вопрос. Глубокий, как Лазурь.
— Вы не можете хотя бы однажды довериться Сиа Фортуне? — спросил я. — Даже в чем-то столь малозначимом, как карточная игра?
— Сиа Фортуна — мерзкая сучка, — ответил Каззетта, раздавая карты. — Лучше поколотить ее хорошенько, иначе может укусить.
— А как насчет воли Амо?
— Воли Амо? — фыркнул Каззетта, тасуя карты. — С кем я говорю — с Давико ди Регулаи или с жирным хреном Гарагаццо?
— Называйте как хотите, — сказал я. — Боги, фаты, фортуна — есть такие вещи, как случай и удача, и вы знаете, что я имею в виду.
— Я знаю, что вы имеете в виду, и вот что я вам отвечу, Давико. Сиа Фортуна — слишком вздорная госпожа для таких, как мы. — Он погрозил пальцем. — И не следует за ней увиваться, потому что она непременно протянет руку, чтобы вознести тебя, а потом покажет скользкую ладонь. — Он теперь раскладывал свои карты. Открыл принца шутов. — Карталедже — это игра с Фортуной. Но что значит выигрывать в карталедже? Это все равно что шлепать Сиа Фортуну по заднице, пока не подчинится.
— Никто не управляет Сиа Фортуной, — возразил я. — Такова ее природа, ее сущность. Она не подчиняется людям. Она не в нашей власти. Это напоминание о смирении, потому что мы не боги. Мы люди.
Каззетта поднял глаза:
— Вы так думаете? Серьезно? Думаете, у вас нет власти над этой дамочкой?
— Она либо с вами, либо против вас, — твердо произнес я. — Но не в вашей власти.
Каззетта задумался, трогая карты, пробегая пальцами по их краям. Задержался на одной, потом на другой, наконец сделал выбор. Выложил карту на расщепленное дерево стола. Это была Урула, море, вздымавшееся огромной волной над берегом.
— Вот, — сказал он. — Давайте сыграем на понимание.
— Мы все еще играем?
— Мы всегда играем, — резко ответил он. — Предположим, что море — это Фортуна. Сегодня могучая и сердитая, иногда поглощающая целый город, как в древности Наволу. А назавтра — голубая и покладистая, зовущая пройти под парусом по ее мягким грудям. Возможно, бывают времена, когда мы полностью в ее власти, в ее синих глубинах, которыми не можем управлять.
— Но именно это я и имею в виду.
Каззетта взглядом заставил меня умолкнуть.
— Бык кидается на тени. Выслушайте меня, Давико. А что насчет моря у побережья Наволы, где по отмелям бродят журавли? Вы замечали, что в тех местах вода не только из океана? Иногда она соленая, а иногда пресная?
— Да, из-за Каскада-Ливии, — нетерпеливо ответил я. — Воды смешиваются в устье реки.
— Именно так, морская вода — с пресной, сладкой водой из Глубокой Ромильи. Луго, разыграй, пожалуйста, реку.
Луго с подозрением посмотрел на Каззетту:
— Ты снова жульничаешь.
— Мне не нужно жульничать, чтобы прочесть твои карты. Давай сюда реку. В любом случае только она имеет смысл.
Одарив его очередным мрачным взглядом, Луго выложил карту.
— Замечательно. Давайте наз