Это было головокружительное ощущение, такое же странное и неприятное, как в тот момент, когда мы свернули не туда. Но ландшафт вновь стал знакомым и дружелюбным, я теперь знал свое место на нем – и мое облегчение было столь велико, что я расхохотался.
Я сел верхом на Пенька и пустил его по тропе; несколько часов спустя мы прибыли, грязные и замерзшие, в кастелло архиномо Сфона, где царил хаос, поскольку все семейство готовилось отправиться на мои поиски.
Куадра премиа был полон народу – отряд Сфона с Аганом Ханом во главе уже оседлал лошадей, отец с другой группой тоже собирались выезжать.
– Давико! – воскликнула Челия. – Где ты был?
Все обернулись, когда Челия кинулась через двор ко мне. Мой отец. Аган Хан. Каззетта. Мерио. Патриномо Сфона. Стражники.
– Посмотри на себя! Ты ужасно выглядишь! – упрекнула она, стаскивая меня с Пенька. – Что ты с собой сделал? Ты ранен?
Все потрясенно обернулись на ее возгласы, а затем с криками кинулись ко мне: Давико! Сфай! Дове сайяй сегретинато? Давико куи![30] – снова и снова, и каждый норовил притянуть меня к себе, посуетиться надо мной, осмотреть с головы до пят, словно я был древним Чиранайусом, восставшим из мертвых, и вопросы сыпались так быстро, что я не мог ответить ни на один, пока отец не положил этому конец и не дал мне шанс заговорить.
Когда я объяснил случившееся, Аган Хан рассердился, что мы с Пеньком так ловко провели его.
– Это не игра, Давико! Посмотрите, сколько людей вы переполошили! Заставили волноваться! – Он стянул перчатки для верховой езды и пошел было прочь, затем повернулся и погрозил мне ими. – Вы почти мужчина – а по-прежнему играете в детские игры!
Однако по лицу моего отца блуждала легкая улыбка.
– Не тревожьтесь, Аган Хан. Это не ваша вина. Нельзя защитить мальчишку, который не хочет, чтобы его защищали. Как вы сами сказали, он становится мужчиной. Мужчины самостоятельно выбирают свой путь.
– Молодые мужчины выбирают глупые пути, – кисло ответил Аган Хан. – Если бы он встретил бриганта[31] мы все сейчас пели бы иначе.
– Чи, – сказал патро Сфона. – Он потерялся – и нашелся. На что еще может надеяться человек в своей жизни? Вери э веро, най?
Мрачно хмыкнув, Аган Хан пошел прочь.
Отец кивнул в сторону кастелло:
– Иди приведи себя в порядок, Давико, и в следующий раз постарайся поменьше хитрить. Не стоит беспричинно поднимать тревогу.
Но, несмотря на выговор, я видел, что он мной гордится, и это меня грело.
Вечером за столом, воодушевленный своим успешным возвращением, я рассказал о полуночной встрече с теневой пантерой.
– Она была не дальше от меня, чем вон тот дверной проем.
– Чи. Можешь не приукрашивать свое деяние, – хмыкнула Челия. – Ты уже одурачил великого Агана Хана. Хватит с тебя величия.
– Я не приукрашиваю, – возразил я. – Я ее видел.
– Он меня не одурачил, – проворчал Аган Хан.
– Най? – На лице Челии появилось лукавое выражение. – Так, значит, вы его потеряли? Наследника Регулаи? Потеряли его?
– Я его не терял. – Аган Хан метнул в нее тяжелый взгляд. – Он сам потерялся. Что до вас, Давико, то, если бы теневая пантера увидела вас, съела бы.
– Мы смотрели друг на друга, – повторил я. – Не знаю, почему она меня не съела.
– Быть может, ты видел свою тень, – предположила Челия. – Обернулся – и вот она, гонится за тобой! Ай! Тень!
– Моя тень размером не с пол-лошади.
– Она размером с пол-Пенька, примерно как ты…
– Хватит, – вмешался отец.
– Я не хочу оскорбить Пенька, он милый пони…
– Челия!
В голосе отца слышалось предупреждение, и Челия закрыла рот, но ее глаза по-прежнему искрились весельем. С каждым годом этого в ней становилось все больше: больше уверенности, больше жизнерадостности, больше непокорства – и мне следовало бы испытать облегчение оттого, что отец хотя бы угомонил ее, но это заступничество не означало, что он мне поверил. По выражению его лица я понял, что сам избежал выговора лишь потому, что отец слишком добр, чтобы отчитывать меня за столом. Я пожалел, что вообще заговорил о своем ночном приключении.
Патро Сфона проявил большую снисходительность.
– Мы часто говорим, что Ромилья видит нас лучше, чем мы ее, и что она открывается лишь чистому сердцу. Быть может, он действительно видел пантеру.
– Повезло, что вы не встретили фату, – заметил Мерио. – Так близко к воде она могла бы утопить вас в водопаде.
– Фат не существует, – фыркнул Каззетта.
– Здесь, в Ромилье? – Мерио широко распахнул глаза. – Сфай. Что вы знаете о подобных вещах? Ваши игрушки – кинжалы и яды. Вы не разбираетесь в покровах и шепотах старых богов.
– Старых богов больше нет, – вмешался отец, явно радуясь смене темы. – Амо изгнал их, а Скуро поглотил их кости.
– Даже Калибы и его подружек? – с улыбкой спросил патро Сфона.
– Ну, Калиба всегда был другом Скуро, – ответил отец.
– Ну вот, – сказал Мерио. – Калиба всегда был другом Скуро, а куда идет Калиба, туда следуют фаты. Особенно в подобных лесах.
Патро засмеялся.
– Вы правы, нумерари. Если какая-то земля еще дышит вместе со старыми богами, так это наша. Однако не все фаты коварны. Девушки Калибы многочисленны и разнообразны. Некоторые высоки и красивы, как тончайшие фарфоровые вазы Ксима. Их Калиба собирает и делает своими наложницами. Они добры и щедры. Другие шаловливы и умны, с ними он устраивает шалости. Эти девицы учат мальчишек подглядывать в замочные скважины. – Он подмигнул мне, словно проник в мои самые постыдные воспоминания о подглядывании за служанками, и я покраснел, но, к моему облегчению, патро не обратил на это внимания. – И конечно же, есть те, кому нравится вкус крови, боевые девицы Калибы, которые ведут человека к смерти. Один мой знакомый утверждает, будто встретил милую спутницу Калибы, которая купалась в ручье, и та лишь улыбнулась ему, нырнула в воду и исчезла. А племянница другого знакомого разделила бутылочку вина с одной из девиц Калибы на согретом солнцем камне в старой роще, и вино причинило ей не больше вреда, чем обычно, когда выпьешь слишком много.
– Но вы когда-нибудь видели фату? – с вызовом спросил Каззетта. – Вы сами?
– Не видел. – Патриномо помолчал. – Однако слона я тоже никогда не видел, но знаю, что слоны существуют.
Я вспомнил драконий глаз на отцовском столе и крывшуюся внутри его силу.
– Что насчет драконов? – спросил я.
– А что насчет них? – резко отозвался Каззетта.
– Они тоже ушли в легенды, но мы знаем, что они существовали, – сказал я. – И знаем, что они обладали великими и необъяснимыми силами.
– Даже после смерти, – согласился Каззетта. – И все же они не боги и не подружки или наложницы богов. Мы находим их глаза. – Он многозначительно посмотрел на меня. – Это не доказательство правдивости мифов и легенд, когда лучшим доказательством является само отсутствие доказательств.
Аган Хан покачал головой:
– В Зуроме есть эфриты и джинны. Почему бы им не жить и здесь? Хотя, быть может, их пугает вода. Эфриты и джинны любят сухие земли, а не мокрые.
– Значит, вам доводилось встречать этих эфритов и джиннов? – спросил Каззетта.
Аган Хан сдвинул брови:
– Мое невезение не столь велико, но…
– Да-да, – нетерпеливо перебил Каззетта. – Мы все слышали истории. Слышали легенды. Слышали о человеке, который знал женщину, у которой был дядя, который видел что-то этакое. Я поверю в фат Калибы или зуромских джиннов, когда кто-нибудь принесет их глаз, который можно положить на стол Девоначи, рядом с символом калларино. Вот тогда я поверю.
Все рассмеялись.
– И все же я верю, – сказал патро Сфона. – Я не могу отмахнуться от них лишь потому, что мне не выпала честь встретиться с ними лично. Ромилья не похожа на земли вокруг Наволы, где каждый дюйм грязи занят, или возделан, или замощен человеком. Когда Амо вознесся и возвысился над другими богами, те бежали в Глубокую Ромилью, чтобы спастись от яростных огней Амо. Их укрыли темные пещеры и прохладные озера, далекие, уединенные места, до которых недели пути. – Он кивнул мне. – В таких местах они могли сбить со следа пылающих гончих Амо, так же, как вы сбили со следа вашего защитника Агана Хана, и потому здесь в большей степени, чем где-либо еще, старые боги живы, и мы их почитаем. В Глубокой Ромилье, истинной Ромилье… Что ж, мы живем на ее краю и даже здесь иногда видим странности, но я знаю людей, которые осмеливаются добывать в Глубокой Ромилье шкуры каменных медведей, мех туманных волков и когти теневых пантер, и они говорят, что там по-прежнему творятся загадочные вещи. Я сам ничего такого не видел, но эти люди не из любителей сельской магии и суеверий. Может, они неграмотны, но… – Он умолк, подбирая слова. – Они чувствуют, понимаете? Чувствуют то, что их окружает. Чувствуют Ромилью так, как, возможно, в некоторой степени почувствовал ее наш молодой Бык с его знанием леса. Как бы то ни было, я в них не сомневаюсь.
– Чи. – Каззетта покачал головой. – Я повидал немало вещей, которые люди считали волшебными, и существ, которых принимали за богов, но, приглядевшись, я видел лишь обман, лживые речи жрецов и суеверия. Меня нельзя убедить. В моих глазах все это – целование амулетов Амо.
– Правда? – спросил Мерио, разливая вино. – Даже в Парди мы знаем: если хочешь, чтобы сыр состарился как надо, отдай немного Калибе, ведь он любит коз и позаботится о том, чтобы с молоком все прошло как надо.
– Сыр? Вы используете сыр в качестве доказательства существования Калибы?
– А что вы имеете против сыра?
Беседа текла дальше, а я погрузился в уныние, жалея, что рядом нет Деллакавалло, который поверил бы мне. Деллакавалло спросил бы, какого размера был отпечаток лапы или ощутил ли я в тот момент Фирмос. А потом я задумался, было ли все правдой или самообманом, и снова пожалел, что вообще заговорил об этом.