[13] и любивший военную историю, говорил, что однажды станет великим генералом и примет участие в славных сражениях вроде Защиты Наволы, но мне не нравились ни кровь, заливающая поле боя, ни трупы, плавающие в Ливии. Это была победоносная картина – но неприятная.
– Взгляните сюда, высоко в небо, – продолжил Мерио, входя в роль учителя. – Не только мы сражаемся с захватчиками из Шеру. Видите, как Амо посылает нам божественное благоволение и поддержку? Как он едет в своей колеснице к нам на помощь? Амо благословляет и защищает нас, потому что мы праведники, а Шеру – царство псов. Видите, какое зеленое поле битвы и какие синие воды реки Ливии, где мы прижали шеруанцев? Это говорит о том, что Навола благословлена морем, речной торговлей и плодородными полями, что делает ее лакомым кусочком для Шеру. И посмотрите, псы-захватчики в смятении, они прыгают в реку, пытаются плыть и тонут под тяжестью своей брони. А здесь… – Он попробовал дотянуться, но, конечно же, не смог, потому что был низкорослым и тучным. – Здесь символ вашей семьи, Бык Регулаи, летящий среди знамен наволанской армии.
Он выжидающе смотрел на меня.
Я непонимающе смотрел в ответ.
– Чи! История! Мы должны лучше учить вас истории, Давико!
Мерио вытер пот с лысины. Его голова уже порозовела на солнце, но, похоже, он не собирался сдаваться. Я прижал к себе Ленивку и попытался сосредоточиться, когда он начал показывать разные знамена и символы; некоторые из них я знал по другим наволанским семьям.
– Архиномо ди Регулаи не всегда были такими гордыми, как сейчас, – сказал Мерио. – До вашего прадеда имя Регулаи носил торговец, но не ко всяким торговцам испытывают уважение – и уж точно не испытывали в те времена. В те времена Наволой правили архиномо нобили ансенс, утверждавшие, будто ведут свой род от старых амонцев. Им принадлежали ранг, и честь, и влияние.
– Как Пьеро и Чьерко.
– Да, как ваши друзья. Они из старинных родов. Ди Регулаи было уличным именем, вианомо. Но здесь, в это мгновение, ваш дед поднял знамя рядом со знаменами аристократов, чья родословная прослеживается до амонцев…
– Он это сделал? – перебил я.
Мерио осекся.
– Сделал что?
Я посмотрел на огромную картину, на людей и лошадей, на наше знамя, которое было больше других, на деда верхом на черном боевом скакуне Неро, на занесенный меч…
– Это правда было так? Все случилось, как здесь нарисовано?
– Почему вы спрашиваете?
Я сам не знал.
– Ну… мы написали эту фреску. Быть может…
– Да? – подтолкнул меня Мерио.
– Быть может, мы изобразили себя могущественными на картине? Вроде того, как архиномо Фурия вешают врагов на стенах своего палаццо, и трупы висят, пока не сгниют и не развалятся на куски. Чтобы пугать людей.
– Продолжайте.
– Когда люди приходят сюда, они видят это. Это первое, что они видят. И я замечал, как они смотрят. И как перешептываются. Это что-то значит для них. Быть может, это послание. Быть может, это скорее послание, чем истинная история.
– Да! – Просияв, Мерио ущипнул меня за щеку. – Стоит мне подумать, что у вас голова набита шерстью, как сквозь нее пробивается блеск отцовского ума.
– Так мы были впереди? – спросил я, приободренный. – Были в атаке?
– А это имеет значение?
Я помедлил.
– Не знаю.
– Так подумайте об этом. Подумайте хорошенько. Вам нравится читать легенды. Журналы Марселя из Биса. «Путешествия» Аввикко. Я знаю, что вам нравятся легенды о старых богах. Правдивы ли они? И имеет ли это значение? Или значение имеет лишь то, что они зажигают в вас истинное чувство?
Я не знал ответа. Я был счастлив, что ответил на вопрос Мерио, но теперь казалось, будто я заплыл в глубокие воды.
Мерио снисходительно улыбнулся.
– Подумайте об этом, Давико. Это достойный вопрос. Единственное, что я могу сказать вам с уверенностью: ваш дед не был трусом. Дестино прозвали Быком не без причины. Он участвовал в битве – а после нее участвовал в заключении мира. Что до остального, было ли его знамя таким ярким и высоким? – Мерио пожал плечами. – Возможно, мудрец бы ответил, что сейчас стяг вашей семьи реет высоко, а стяги древних родов становятся меньше с каждым годом. Но я хотел показать вам не это. Подойдите. Вот здесь, внизу.
Он повел меня за собой к самому левому краю стены. Там, далеко от Амо, наконец на уровне моих глаз оказался лесистый холм, где прятались люди и лошади. Темные силуэты, хитро скрытые среди деревьев, едва различимые, зловещие.
– Что делают эти люди?
– Ничего.
Мерио нахмурился, и я попробовал еще раз:
– Прячутся?
– Уже лучше. Вы видите символ на их щитах?
– Это волк.
– Действительно волк. Вы его узнаете?
Я покачал головой.
– Компаньи Милити Люпари[14] Могущественная армия наемников. Они в резерве у шеруанцев, ждут сигнала. Шеруанцы планировали выманить нас к реке и встать спиной к воде, чтобы мы атаковали. Люпари должны были выскочить из леса и обрушиться на нас сзади. И мы были бы сокрушены между наковальней шеруанцев и молотом люпари. Но люпари не стали нападать. Они просто наблюдали. Из-за этого человека.
Он постучал по фигуре в черном балахоне, со скрытым капюшоном лицом, которая кралась через лес. В одной руке нож, в другой – мешок, из которого сыплются золотые монеты. Фигура источала злобу.
– Это Везьо. Он был стилеттоторе[15] вашего деда.
Я втянул воздух:
– Как Каззетта?
– В точности.
Большего мне знать не требовалось.
– Он мне не нравится.
Мерио изумленно рассмеялся. Взъерошил мне волосы.
– Мне тоже, Давико! Мне тоже! – Он вновь усмехнулся, потом стал серьезным. – Но вы должны знать, что Каззетта целиком и полностью предан вашему отцу, а верный кинжальщик стоит больше своего веса в золоте, каким бы неприятным человеком он ни был.
Я с сомнением кивнул. Мерио меня не убедил.
Каззетта выполнял таинственные поручения – зловещая фигура, являвшаяся в любое время дня и ночи, влетавшая в наш палаццо на взмыленном черном чудище по кличке Авинчус высотой семнадцать ладоней, свирепом, как ураган. Каззетта спешивался, бросал повод стражнику и отправлялся на поиски отца. Я видел, как он ворвался к отцу в баню, распугав служанок. Видел, как он возник в разгар пира в честь калларино, потный и зловонный, своим мрачным присутствием заставив умолкнуть музыку и разговоры. И где бы ни появлялся Каззетта, отец сразу же уединялся с ним. А потом стилеттоторе вновь исчезал, часто той же самой ночью, подобно дыму, уносимому теми же злыми ветрами, что и призывали.
Но когда он оставался, все было намного хуже.
Каззетта любил жестокие игры, а я был его любимой мишенью. Он заставлял меня проверять свою скорость в игре в хлопки, и мои ладони немели от его ударов. Он внезапно выныривал из теней, грозя мне стилетом, который прятал в рукаве или сапоге, либо маленькими тычковыми ножами, которые держал за высоким и жестким воротником. Словно злобная фо́та[16] он выходил из-за колонны или из темного проема, и каждый раз хватал меня и прижимал стальное лезвие к яремной вене, а потом говорил, что я ди Регулаи, а значит, должен быть всегда настороже.
Но самым ужасным был тот раз, когда Каззетта принес белого голубя в клетке. Он вручил мне клетку с голубем и сказал, что это подарок, а потом продемонстрировал золотой с красным камнем перстень лучника. Он открыл камень, и появилась крошечная игла. Каззетта просунул руку в клетку и уколол голубя, и тот мгновенно упал и забился в судорогах.
Затем Каззетта отдал мне перстень и наказал быть с ним осторожным. Подарком было кольцо. Не голубь.
Каззетта не был добрым человеком и не был хорошим, и потому я его избегал.
Теперь я уставился на другого кинжальщика, Везьо, который крался по лесу со стилетом и мешком золота.
Мерио сказал:
– Эту битву выиграли не на открытой равнине, а в лесных тенях. Не звоном мечей, а росчерком пера. Ее выиграли, потому что договорные обязательства вашей семьи были известны своей крепостью. Холодные и неизменные, как льды Чьелофриго.
Мы оба смотрели на картину. Я, маленький мальчик, пытался понять; Мерио, нумерари, быть может, размышлял о том, как быстро сосчитал бы золото, пошедшее на подкуп люпари.
– Но где же прадедушка? – наконец спросил я. – Вы обещали рассказать про Дейамо. Однако эта картина – про моего деда, Быка.
– Ну почему же. Все это – работа вашего прадеда! – Мерио шагнул назад, обводя рукой всю фреску. – Его живой ум, его незыблемые обязательства и контракты, совсем как тот, что вы копируете. Поднимите глаза. Выше, в небеса. Видите, как наш господь Амо мчит на своей огненной колеснице сквозь облака в битву за Наволу? А теперь посмотрите, кто стоит в колеснице рядом с ним, вот этот крылатый винчи[17] Гордый нос, глубоко посаженные глаза…
– Дейамо?
Теперь, когда Мерио показал мне, я узнал деда, которого видел на других картинах. Художник уловил даже сутулость от долгих трудов за столом, хотя на этой картине Дейамо был крылатым и могущественным и метал молнию.
– Дейамо, – выдохнул Мерио. – Воистину. Бык поднимает меч и кидается в битву, а его отец швыряет огненные молнии и стоит по правую руку от Амо. Представьте себе. Бык заказал эту фреску – и поставил своего отца наравне с величайшим из богов. – На лице Мерио появилось лукавое выражение. – И могу сказать, что по этой причине Гарагаццо считает сию картину ересью.
– Правда?
Мерио подмигнул мне.
– Ну конечно! Понаблюдайте за ним в следующий раз, когда он придет. Посмотрите, как багровеет лицо нашего каноника. И все равно Дейамо здесь, потому что так хочет ваша семья. – Он присел на корточки передо мной. – Никогда не забывайте этого, Давико. Истинная сила вашей семьи происходит из нерушимой мощи ваших обязательств и крайне усердных трудов пера вашего прадеда. Это основа всего. – Он с улыбкой хлопнул меня по плечу. – А теперь бегите играть. Завтра вы скопируете контракт без единой помарки, совсем как когда-то Дейамо.