«Он начнет оправдываться, – говорил Каззетта. – Начнет лепетать. Станет объяснять. Раскроет свое истинное лицо. Фаччиоверо, фаччиочьяро».
«Нужно лишь подождать», – говорил Мерио.
Но сейчас, к моему недовольству, Делламон тоже ждал.
Я ждал.
Он ждал.
Я посмотрел вверх, на звезды. Рядом мой отец ничем не выдавал своего присутствия. Уголком глаза я едва различал его темную фигуру. Он наблюдал за нами. Наблюдал за мной. Молчание длилось.
Это проверка, осознал я. Скорее всего, следствие моего успеха – несколько недель назад я одолел торговца керамикой из Паньянополя. В случае с Пакасом я обладал информацией, которая давала мне преимущество. Конечно же, отец в своей бесконечной хитрости придумал для меня новый экзамен, и теперь я ничего не знаю, у меня нет никаких преимуществ.
Я испытал прилив неприязни к отцу за то, что он впутал меня в свою сеть, швырнул в пасть этому Делламону, который со всей его учтивостью кажется таким же опасным, как Аган Хан с мечом. Еще больше меня злила уверенность, что отец не станет извиняться. Такова его манера, это заложено в его природу, как в природу волка заложено проверять, не отперты ли двери овчарни. Девоначи ди Регулаи никогда не доверял. Вместо этого он проверял. Снова, и снова, и снова.
И все-таки Делламон переждал меня. Я пришел на праздник, а оказался за доской.
Я устал от испытаний. Устал барахтаться в чужих сетях. Я не карта, которую отец может разыгрывать, как пожелает. У меня есть собственные желания.
Я повернулся к Делламону:
– И чего вы хотите?
При этих словах отец напрягся, и это было настолько близко к крику, насколько я когда-либо чувствовал от него за доской. Моя досада лишь выросла. Я не просил, чтобы меня проверяли. Не просил, чтобы швыряли в переговоры без подготовки. Я не желал стоять здесь и играть в фаччиоскуро. Будь проклят отец и его игры. Но по крайней мере, Делламон ответил:
– Нам нужно нанять компаньи милити, чтобы убрать Чичека. Не меньше тысячи солдат.
– Тысяча? – Я почувствовал почву под ногами. – И вы хотите, чтобы Банка Регулаи ссудил вам необходимые средства.
– Разве я не стою перед вами и не прошу?
Я чувствовал, что отец недоволен, но мне было все равно.
– Будем откровенны. Сколько вам нужно?
– Тридцать тысяч нависоли.
Колоссальная сумма. Я ощущал, что отец испытывает сильнейшее желание перехватить разговор, вернуть в свои руки то, что столь небрежно мне бросил. Он походил на свернувшегося аспида, корчащегося от сдерживаемых эмоций, от желания нанести удар. Но по какой цели? И что за удар? И волновало ли меня это? Я почти радовался его беспокойству.
– Какие гарантии? – спросил я.
– Слово парла.
– Парл. – Я оставил этот титул висеть в воздухе, надеясь спровоцировать Делламона, но тот лишь кивнул. – Парл, – сказал я, – носит свое кольцо всего лишь три месяца. И у него уже проблемы со всех сторон. А кроме того, мерайцы прежде брали деньги у Банка Регулаи под обязательства Аветтона. Руле намерен сдержать слово отца?
– С вашей поддержкой Руле будет носить кольцо много десятилетий – и сдержит все обязательства своей семьи.
Я попытался вспомнить все, что знал про Мераи. Как гарантировать ссуду осажденному парлу? Все равно что выбивать долги из скипианцев. Положение Руле действительно опасное, и он едва ли способен вернуть уже взятые кредиты. Как гарантировать?..
– Думаю, мы должны…
Я умолк. Я сомневался. Я знал, что нельзя ничего делать под принуждением. Только в выбранное мной время и на моих условиях. Быть может, таков и был урок: не позволяй подталкивать себя… даже собственному отцу.
– Я обратился в Банка Регулаи исключительно из учтивости, – пошел в атаку Делламон. – Банка Серио давно ищут контактов с нами. Банка Кортеса. Архиномо Фурия.
Мне это совсем не понравилось. Особенно Фурия.
– Мне нужно немного времени, чтобы поразмыслить и проконсультироваться…
Отец откашлялся.
– В Чьелофриго есть медь. У Чичека там рудники.
Я почувствовал себя щенком, которого пинком отшвырнули прочь. Делламон замер. Посмотрел на отца, затем вновь на меня, и мне показалось, что я заметил удовлетворение.
– У него есть медь, – подтвердил Делламон.
Отец не церемонился.
– Именно так. Когда не станет Чичека, доходов от рудника хватит, чтобы оплатить наш заем – и стать его гарантией.
Теперь ощетинился первый министр:
– Это ценный рудник.
– Пока Чичек у власти, он недоступен. Потерян для вас в самом прямом смысле.
– Ди Регулаи – всего лишь первое семейство, к которому я обратился, – вспыльчиво заявил Делламон.
Отец пренебрежительно фыркнул:
– Фурия? Вы хотите сесть за доску с убийцей? Вам известно, какую плату она предпочитает.
– Будут предложения лучше, – упорствовал Делламон.
Отец покачал головой:
– За сколькими бы досками вы ни делили чай, столь же выгодного предложения вам не найти.
– Парлу не понравится идея лишиться рудников.
– У Руле нет рудников. Он слаб. Мераи слаба. Перед смертью Аветтон тратил деньги безрассудно. Покупал тигров из Хура и слонов из Хуса. Содержал дорогих куртизанок для собственного удовольствия. Построил дворец для Марии Асколакаска и еще один – для Симон Турню. Нам обоим известно, как уязвим ваш юный парл; ему в наследство досталось нездоровое государство. И потому я открыто говорю, что выдача ему новых ссуд сопряжена со значительным риском. Он молод. Он не проверен. У него нет наследника. Его сила – исключительно в вашей верности. А какова она, ваша верность? Как бесконечные льды верхнего Чьелофриго или как весенние талые снега нижнего?
Делламон нахмурился:
– Вы, как собаки, хотите распотрошить наш труп.
– Но мы не приказывали старому Аветтону потратить деньги на женщин, груды мрамора и слонов, которых он не мог накормить.
– Однако всем известно, что вианомо говорят о банках. Банк обдерет тебя донага, заморит голодом твою семью, обглодает твои кости дочиста – а потом пожалуется, что из этих костей получилась скверная зубочистка, чтобы ковырять в зубах после пира. Банки всегда заявляют, что выдают кредит с риском для себя, и все же банковские сундуки всегда наполняются, а детские желудки остаются пустыми.
– Вы говорите, как тот безумный священник, Магаре.
– Сфай. Тот лживый скотоложец? – Делламон с отвращением фыркнул. – Аристократов он тоже не любит.
Отец рассмеялся, потом вновь стал серьезным.
– Я могу сделать только предложение в интересах Банка Регулаи. Но оно хотя бы не причинит вреда Мераи. Идите, садитесь за доску с другими, пейте их чай и слушайте, что они вам предложат. Однако предупреждаю: к кому бы вы ни обратились, они предложат вам лучшие условия на бумаге, но потребуют нанять компаньи милити из числа их друзей, поскольку их не будет заботить, выживете вы или погибнете; они всяко окажутся в выигрыше. Предложат Черную компанью Канинеро или компаньи Боррага Франчино – и эти армии выпустят из вас кровь так же эффективно, как мясник выпускает кровь из свиньи. Они будут затягивать войну, избегать решающих боев, будут маршировать туда-сюда по всей Мераи. Они будут потрясать копьями, и выкрикивать боевые кличи, и трахать ваших женщин, и квартироваться в ваших городах, и есть ваш хлеб, а потом снова маршировать, утверждая, что нуждаются в маневре. Времена года будут сменять друг друга, а наемники требовать больше денег. От Мераи останется только бескровная мумия, вроде тех, что находят в песках Зурома.
Делламон неловко пошевелился. Я почувствовал, что момент заключения сделки близок.
– Поступайте как хотите, первый министр, – сказал отец. – Отбросьте нашу руку дружбы и вместо этого пожмите скользкую пятерню архиномо Серио, или Кортеса, или Фурия. А потом возвращайтесь к своему юному парлу с тем, кого выберете, и знайте: когда Чичек выступит против вас и вы будете сидеть в осажденном Палаццу Россо, проклиная Скуро и Амо, пенять вам придется только на собственный выбор.
Делламон посмотрел на моего отца чуть ли с ненавистью.
– А вы не потребуете, чтобы мы взяли вашего генерала? Я не пищащий младенец, только что вылезший из материнской утробы. Вы наверняка поставите такое условие.
Губы отца дрогнули:
– Ну конечно.
Делламон ждал ответа, как корова ждет удар молота.
– Генерал Сивицца, – с улыбкой сказал отец.
Делламон изумленно отпрянул.
– Вы предлагаете люпари? Наволанских люпари?
– Более того, я предлагаю голову Чичека на пике до наступления зимы.
Делламон снова уперся.
– Медный рудник на десять лет, – проворчал он. – Это окупит ваш кредит…
– Мне нравился Аветтон, пусть он и глупо тратил деньги, – перебил его отец. – Ради его сына я делаю вам предложение – но я пью чай не ради того, чтобы почувствовать сахар. Мое предложение окончательное. – Он поманил меня. – Идем, Давико. Без сомнения, нас заждались внизу.
– Подождите! – Делламон схватил его за рукав. – Ради Амо, дайте подумать!
Отец остановился, глядя на пальцы Делламона на своей руке. Первый министр поспешно отдернул руку. Это вновь продемонстрировало мне мастерство отца. Несколькими словами он изменил перевес сил в сторону. Он поймал то, что я отбросил в приступе досады, а потом взял еще больше.
– Так тому и быть, – прошептал первый министр, а затем коснулся обеих щек и поцеловал пальцы. – Составляйте бумагу.
Отец смягчился. Внезапно он просиял, словно лучи света Амо.
– Значит, мы союзники! – воскликнул он и притянул Делламона к себе прежде, чем тот успел опуститься на колени, чтобы формально приложиться щеками к отцовским сапогам. – Най. В этом нет нужды. Мы союзники, – повторил отец, расцеловав его. – Чичеку конец!
Делламон позвал ждавшего снаружи посла и велел принести вино. Мы выпили по стопке и скрепили сделку на месте, хотя позже Мерио все равно оформит бумаги с печатями.
– Вы должны посетить Вступление Давико, – сказал отец.
– Най, я должен вернуться с новостями в Мераи. Мой парл ждет с нетерпением.