– Ты болен? Будто горишь.
Челия, девочка, игравшая в карталедже и всегда одерживавшая победу, вгляделась в мои глаза. Девочка, которая прятала все, что хотела спрятать, и показывала лишь то, что желала показать. Маэстра фаччиоскуро. Я убрал ее руки от своих щек. Всмотрелся ей в лицо, пытаясь прочесть ее, пытаясь понять, кто она в действительности.
– Давико, в чем дело? – Она попробовала высвободить руки, но я сжал их сильнее, все еще пытаясь увидеть. – Серьезно, Давико? – Челия неловко рассмеялась.
Я не мог ее прочесть. Я ее не знал.
– Пообещай мне кое-что, Челия.
– Пообещать? Давико, что произошло с Филиппо?..
Я еще крепче стиснул ее руки.
– Пообещай, что никогда не станешь мне лгать.
– Пообещать… – Она была готова обратить все в шутку, но увидела выражение моего лица и внезапно стала серьезной. – Каро синьифико[49] Давико. – На ее лице мелькнули эмоции, неуверенность, почти страдание. – Каромио, Давико. Ай. Это глупо.
– Обещай, – настаивал я.
– С чего это ты внезапно начал тревожиться о подобных вещах?
– Все вокруг меня – мастера по сокрытию истины. Вся моя жизнь – сплошное фаччиоскуро. Кто мой отец? Что он думает? Какие у него планы? Кто такая Ашья? А мои наставники? Они говорят за моей спиной, они обсуждают меня, измеряют, испытывают. Они придают мне форму, объезжают, словно лошадь…
– Они любят тебя, Давико…
– Они утаивают от меня правду. Точно так же, как утаивала ты.
– У всех есть секреты. Это естественно. Вспомни сиа Лисану, она написала множество стихов про тайны, про три лица человека…
– Пожалуйста, Челия! Я бы хотел думать, что хотя бы один человек не будет мне лгать. Пожалуйста, пообещай мне это.
Повисла долгая пауза: Челия изучала мое лицо. С жалостью.
– Но, Давико, откуда тебе знать? Если я дам обязательство, оно тоже может оказаться ложью. Я могу пообещать тебе луну с неба, и ты поверишь. У меня хорошо это получается. Зачем просить обязательство, истинность которого нельзя проверить?
– Пожалуйста, Челия. Не играй в свои хитроумные словесные игры. Пообещай, что никогда не станешь мне лгать.
Ее руки в моих скрючились, лицо исказилось сомнением.
– Не проси у меня этого, Давико.
– Пожалуйста.
– Я могу пообещать, Давико. Могу сказать, что никогда не солгу тебе. Но предупреждаю, иногда ложь – во благо. – Она высвободилась и взяла мои руки. – Ты уверен? Ты точно этого хочешь?
– Никогда не лги мне, – умолял я. – И я поклянусь, что тоже никогда не солгу тебе.
Но она медлила.
– Пожалуйста.
Ее глаза смотрели на меня, темные и печальные, преисполненные столь глубокого знания, что на мгновение я усомнился, понимаю ли, о чем прошу. Может, я поступил глупо, озвучив свое сокровенное желание, заговорив о страстной жажде обрести хотя бы одну безопасную гавань честности? Может, я глупец? Может, я прошу слишком многого? И все же упрямство, а также – буду честен перед Амо – отчаяние и одиночество заставили меня идти до конца.
– Пожалуйста, – повторил я.
Наконец Челия торжественно кивнула.
– Так тому и быть, – сказала она. – Я обещаю.
Я обнял ее.
– Спасибо, – прошептал я. – Спасибо.
Я уткнулся лицом ей в волосы, и она притянула меня к себе, гладя по голове, обнимая.
– Каро, Давико, – прошептала она. – Мой бедный Давико.
Мы долго так сидели, а когда разжали объятия, глаза Челии блестели, будто от слез, но потом она моргнула, и все исчезло, и я не был уверен, что видел слезы. Потом она улыбнулась – и вернулась прежняя Челия. Созданная для игр и шалостей.
– Что ж, – сказала она, – это было очень серьезно.
– Спасибо, – искренне произнес я. – От всей души.
– Мы с тобой одно целое, Давико. – Она сжала мне руку. – Мы навеки доверяем друг другу. Итак. – Она огляделась. – Что нам делать с этой вечеринкой, на которой мы оказались?
Из окон палаццо лился свет, пламя ламп и канделябров мерцало и отражалось от листовой меди, делая зал ярким и полным жизни, полным смеха. Мы переглянулись, и стало ясно, что никто из нас не хочет возвращаться. В саду за нашей спиной хихикнула женщина. Затем басовито хохотнул мужчина.
Челия тоже их услышала.
И улыбнулась.
– Ага…
– Челия, – предостерегающе сказал я, но она уже встала и тянула меня за руку.
– Идем, – прошептала она. – Давай пошпионим, как Каззетта шпионит из теней.
– Не думаю, что нам следует это делать.
– Конечно, не следует! В этом все веселье. – Она снова потянула меня. – В этих садах много укромных уголков. Палаццо Талья славится ими.
– Тебе об этом рассказала сиа Аллецция?
Челия подмигнула мне.
– Об этом и о многом другом. – Она потащила меня вперед. – Патро Талья погубил свою жизнь ради нее, он разбил для нее все эти сады. Она сказала, что лишь после его смерти научилась управлять своей властью над мужчинами. Так что идем, спрячемся, будем слушать – и узнаем, что за звуки издают наволанские архиномо под прикрытием алкоголя и темноты.
И конечно же, как и всегда, я последовал за ней.
Глава 21
Никогда не оскорбляй вкус торре-амонца в вопросе женщин.
Никогда не оскорбляй вкус пардийца в вопросе сыра.
Никогда не оскорбляй вкус весунца в вопросе кораблей.
Никогда не оскорбляй вкус наволанца в вопросе вин.
Никогда не оскорбляй боррагезца – он свиреп, он убьет тебя.
Садовый лабиринт действительно был легендарным: его построили под влиянием одержимости, на все деньги, которые одолжил архиномо Талья, отчаянно нуждавшийся в укромных местах для своей тайной жизни. Лабиринт изобиловал запутанными дорожками, секретными проходами и тупиками.
– Впечатляет, – прошептала Челия, когда мы исследовали лабиринт.
И это была правда. Изгороди из розопада и мраморные статуи Калибы и его нимф. Фаты и фавны. Фонтаны, изображавшие Урулу и Уруло: она – в окружении плюющихся рыб, вода брызжет из ее сосков; он – верхом на грозовых тучах, извергающих воду, а вокруг – рты и лица утонувших моряков. То были странные образы, наваждения. Они привели Талья к долгам, а потом к болезни.
Челия разглядывала позеленевший бронзовый фонтан, который изображал Калибу, преследующего своих нимф.
– Ашья говорит, что архиномо Талья – хороший урок для женщин. Мы не должны зависеть от мужчины, потому что в конечном итоге это нас погубит.
– Ашья так говорит?
– Да, говорит.
– Не сиа Аллецция?
– Они обе так говорят, если на то пошло.
Она взяла меня за руку и повела глубже в лабиринт. Цвел розопад, и дурманящий аромат живых изгородей кружил голову. Где-то среди листвы кто-то чихнул, тоже одурманенный. У меня засвербело в носу.
– Чему именно тебя учит сиа Аллецция?
– Ты по-прежнему считаешь, что мы предаемся разврату?
– Вовсе нет.
– Кажется, мы договорились не лгать друг другу.
– Ну…
Челия рассмеялась.
– Ай, Давико. Эта твоя одержимость тем, чем занимаются женщины и что у них под юбками. А когда сестры ди Парди положили на тебя глаз, ты покраснел и сбежал. Напоминаешь мне Ленивку, когда она и радуется охоте, и боится на самом деле поймать кролика.
Мы свернули за угол, потом снова свернули.
– Если перестанешь шарахаться и просто сделаешь шаг вперед, это пойдет тебе только на пользу. Быть может, тогда твой разум освободится и у него найдется время практиковаться в фаччиоскуро. Вместо этого ты всюду следуешь за своим членом.
– Я не следую!
– Все мужчины следуют за своим членом. И да, так говорит сиа Аллецция.
Я начал возражать, но Челия вскинула руку, призывая к молчанию.
– Слушай! – прошептала она.
Я прислушался. Отовсюду доносились шорохи и вздохи. Нас окружали парочки, поглощенные любовными дуэлями. Они были везде. Это тоже была Апексия, мгновение пыла, время, когда решались и предсказывались судьбы, когда любовники забывали о приличиях.
– Патро Талья хорошо построил эти сады, – прошептала Челия. – Он их вдохновил.
Тихие протесты и сладкие уступки. Вздохи удовольствия. Низкий смех. Шелест парчи и шелка, клацанье пуговиц. Повсюду вокруг нас. Сады гудели сексуальным желанием и соблазном; все это висело в воздухе, тяжелое, словно цветочный аромат. Я ощутил пульсацию в члене и отвернулся, внезапно смутившись. Челия со смехом прикрыла рот ладонью.
– Ай. Вот и он. Змей зашевелился.
Я стыдливо привел себя в порядок.
– Нам не следует здесь быть.
– Сфай, Давико. Хватит бежать от вещей, которые вызывают у тебя любопытство. Тебе это нравится не меньше, чем мне.
– Нет.
– Най? Я знаю, что ты разглядывал те рисунки в отцовской библиотеке. И я слышала, как Сиссия говорила, что ты часами на них таращился.
– Что-что она говорила?.. – промямлил я.
– О, не надо пугаться. У тебя такой вид, будто ждешь, что Уруло вот-вот поразит тебя молнией. Маленький господин Регулаи любит порадовать свой взгляд. И что с того? – При виде моего замешательства ее глаза сверкнули. – Мне тоже нравится смотреть. Это естественно. Позволь себе быть собой и прекрати делать вид, что хочешь стать монахом Амо. – Она взяла меня за руку. – А теперь идем. Мы будем шпионить. Поиграем в Каззетту и попробуем что-нибудь узнать.
Мы двигались, будто ночные фаты. Мы шпионили, ориентируясь по кряхтению и стонам великих наволанских имен. Мы видели тушу Гарагаццо, пыхтевшего над какой-то бедной куртизанкой, и слышали, как Мадрасалво молил о ласках своего любовника, а тот выставлял его дураком и вынуждал молить еще пуще. Мы видели, как мужчины и женщины нежно сплетались друг с другом, лицом к лицу, и видели, как они совокуплялись, словно собаки: запыхавшаяся женщина – с задранной юбкой, а мужчина лихорадочно дергается сзади. Мы видели тени мужчин, склонявшихся над членами своих юных спутников… Казалось, эротические книги из отцовской библиотеки ожили передо мной во всей своей чувственности.