Однако наше внимание в конечном итоге привлекла пара совсем иного рода: отец и Ашья, которые негромко беседовали.
И беседовали не о любви, а обо мне.
– Пора, Девоначи, – сказала Ашья. – Он достаточно взрослый.
– Ему еще нужно время.
– У тебя нет времени.
– Есть Челия, – ответил он.
Мы с Челией озадаченно переглянулись. Мы могли различить только их тени, но откуда-то я знал, что Ашья качает головой.
– Взгляни, как на него смотрят сестры ди Парди.
При их упоминании Челия ущипнула меня за руку. Я оттолкнул ее, пытаясь слушать. Ашья продолжила:
– Если ты ничего не сделаешь, он сам сделает. Ему уже достаточно лет. Более чем.
– Он не такой, – сказал отец.
– Все родители думают, будто их дети не испытывают приливов страсти, а потом удивляются, как быстро все происходит. Особенно вы, наволанцы. Вы одержимы сексом – а потом удивляетесь, когда молодежь следует вашему примеру.
– Возможно, у Давико и есть меч, но он еще не владеет им, – сказал мой отец. – Его не интересуют подобные вещи.
Я чувствовал, как рядом трясется от смеха Челия. Она прикусила себе ладонь, чтобы не расхохотаться. Я кинул на нее злобный взгляд.
– Чи. Это ты так говоришь. Что, если он найдет себе любовницу?
– У меня были любовницы. Что с того?
– У тебя были любовницы – а теперь есть бастард.
Мы с Челией изумленно вздрогнули.
– Бастард? – прошептала Челия. (Я покачал головой, смущенный не меньше нее. Я никогда не слышал о том, что у меня есть брат или сестра.) – Какой бастард?
– Кто там? – спросила Ашья.
Резким взмахом руки я заставил Челию умолкнуть. За живой изгородью отец и Ашья тоже замолчали. Они напряженно внимали звукам ночного сада, совсем как олень, замерев, слушает шорох листвы в Ромилье, опасаясь крадущейся пантеры.
Я не сомневался, что они почувствовали нас, ведь Челия буквально бурлила рядом со мной, не в силах сдержать возбуждения от этой странной тайны. Я же заставил себя не шевелиться и хотел, чтобы Челия тоже застыла. Я вспомнил, как охотился с Аганом Ханом, и вообразил себя частью сада, единым целым с розопадом, радостным журчанием далеких фонтанов и шелестом горячих ночных ветров. Однако рядом со мной Челия пыхтела, словно бык, приготовившийся к атаке, и даже не замечала этого. Я взглядом пытался заставить ее утихнуть. Настороженное молчание простерлось между отцом и Ашьей, между мной и Челией. Наши тени замерли.
Наконец отец пошевелился.
– У многих мужчин есть дети, – продолжил он. – Несколько бастардов – это знак мужской силы.
– И какая семья позволит нам перевязать цветами руки своей дочери, если увидит стаю бастардов, следующую за Давико подобно Ленивке?
– Стаю? – Отец фыркнул. – Тебя послушать, так он запускает свой член в каждое наволанское лоно. Нет. Давико скоро станет мужчиной, но он не похож на меня в юности. Его больше интересуют растения и цветы, чем доступные девицы. И даже если бы он вознамерился засеять все открытые поля в Наволе, я бы не лишил его радостей Калибы.
– Сфай, Девоначи, ты обращаешься со мной как с женой!
– Женой! – Отец изумленно расхохотался. – Женой! – Он потянулся к Ашье. – Ай, мити, у тебя острый язычок.
– Да, женой. – Ашья хлопнула его по рукам. – Наволанской женой. Прекрасным цветком из тех, которые вы, мужчины, якобы боготворите. – Она передразнила мужской голос: – Наволанец боготворит свою женщину, как боготворит Урулу, потому что знает: разгневать океан – верный способ накликать беду. Чи. – Она с отвращением фыркнула.
Отец затрясся от смеха:
– Ашья, мити… Неужели все наволанцы так ужасны?
Он попытался поймать ее, но она снова шлепнула его по рукам.
– Сладкая мити, – промурлыкал он, – я бы не посмел обращаться с тобой как с женой.
– Думаешь, я шучу!
– Вовсе нет.
– Тогда придержи свои руки и послушай.
– Разве я не слушаю? Разве не боготворю тебя, как моряки боготворят Урулу?
– А вот и знаменитая наволанская лесть.
Тут хлынул поток слов на ее родном языке, сплошные стаккато и шипящие звуки, столь чуждые в сравнении с возлюбленным языком Амо. Ее раздражение было несомненным. Если бы со мной заговорили таким тоном, я бы упал духом, однако отец лишь рассмеялся.
– О, как я люблю тебя, Ашья! Как ты греешь мне сердце!
– Прекрати смеяться.
– Я пытаюсь.
– И убери руку.
Отец вздохнул и наконец стал серьезным.
– Я слышу твои слова и внимаю им. Ты, как всегда, права. Но сейчас не время связывать наше имя с чужим. Видишь ли…
– Что?
– Наше положение неустойчиво.
– Мераи?
– Мы уязвимы. Потребуется немало усилий, чтобы договориться об отправке отрядов Сивиццы в Мераи. Мне нужен калларино…
– Этот пес?
– Он мне нужен.
– Он сфаччито. Он должен подчиняться.
– Мы оба знаем, что у подчинения и верности есть свои пределы. Публично оставить Наволу без защиты люпари, чтобы отправить их в Мераи, – это станет для него испытанием. Архиномо будут жаловаться, Фурия и ее псы – давить…
– Каззетте следовало давным-давно перерезать ей горло.
– Однако таково наше положение. Желать иного – все равно что закрыть глаза и мечтать, вместо того чтобы встретиться с тигром и его клыками.
– А Давико? – спросила она. – Как он вел переговоры?
Отец не ответил. В темноте я не видел его лица, но чувствовал, что он хмурится. Я ощущал на себе полный любопытства взгляд Челии. Это было едва ли не хуже, чем ее присутствие при обсуждении моих сексуальных предпочтений и талантов.
– Неразумно, – наконец сказал отец.
Это слово было как удар. Я знал, что повел себя неосмотрительно, но какая-то часть моего разума надеялась, что отец хотя бы увидел во мне крепкий стержень. Увидел, что мной нелегко управлять. Пусть я и разочаровал его, но воображал, что он сочтет какой-то аспект моего поведения достойным похвалы.
Таковы дети; мы всегда надеемся на любовь родителей, как бы непокорно себя ни вели. Но слово моего отца было приговором, окончательным, как кинжал султана, прижатый к горлу Перфинас. Он мог с тем же успехом продемонстрировать всем мою окровавленную голову.
Ашья шевельнулась в темноте, шурша шелками.
– Ты все еще относишься к нему как к ребенку.
– Он все еще учится.
– Он вот-вот станет мужчиной.
Вновь повисло долгое молчание. Рука Челии нашла мою руку и сжала.
– Он научится, – наконец сказала Ашья. – Дети ведут себя как дети, а потом, в мгновение ока, начинают вести себя как взрослые, и отцы гордятся ими. Это пройдет. В любом случае, уверена, что ты найдешь решение. Великий Девоначи ди Регулаи слишком умен, чтобы спасовать перед простыми трудностями отцовства.
– Не относись ко мне снисходительно.
При этих словах Ашья рассмеялась, и такого звонкого смеха я от нее никогда прежде не слышал. Она прижалась к моему отцу.
– Относиться снисходительно? К тебе? К Девоначи ди Регулаи? Сфай! Я бы не осмелилась. Великий ди Регулаи тотчас разгадал бы мои уловки, если бы я пожелала отнестись к нему снисходительно.
– Ашья…
– В конце концов, ты самый умный человек во всей Наволе, – сказала она. – Мастер политики и торговли…
– Ашья…
– С бесподобной проницательностью. Разум острый, как костяной нож, быстрый, как серебристая рыбка в воде…
– Прекрати.
– Прекратить что? Я говорю это не потому, что ты мой хозяин, а потому, что это правда.
– Не произноси это слово.
– Какое? Хозяин? Но разве я не твоя рабыня? Разве не ношу шрамы на щеках? Разве не служу и не повинуюсь? Я рабыня…
– Ашья…
– И я довольна, потому что человек, давший мне три-и-три, – мудрее древних отшельников Фусцы. Мой хозяин видит в мире людей больше, чем солнце и луна, вместе взятые. Он торгуется лучше, чем скипианец. Он сильнее, чем бык…
Внезапно отец сделал резкое движение. Ашья ахнула. Их тени слились.
– Рядом с тобой очень трудно мыслить ясно, мити. – Голос отца был низким и хриплым.
– Я… Ай… – Дыхание Ашьи стало прерывистым. – Я забыла свое место.
– Когда это ты забывала что-либо?
Зашуршали шелка, и Ашья задышала еще быстрее.
– Пощады, патро!
– О? Теперь ты молишь о пощаде?
Отец что-то сделал, и Ашья снова ахнула.
– Я была… дерзкой.
– И хочешь искупить свою вину?
– Да. – Ее дыхание было хриплым и отчаянным. – Ай. Да. Позволь мне ублажить тебя, патро.
– Ай, мити. Ты слишком хороша для меня. – Я слышал улыбку в отцовском голосе.
Ашья снова ахнула.
– Ты слишком хороша, – повторил он.
Зашуршали шелк и парча. Дышащие тени слились в единое целое.
Челия хотела задержаться, но я утащил ее прочь, оставив отца и Ашью заниматься любовью.
– Что ж, – сказала Челия, вынув из волос лепесток розопада, – это было в высшей степени познавательно.
– Не думаю, что нам следовало так поступать.
– Сфай, Давико. Ты знал, что у тебя есть брат?
– Нет.
На мой взгляд, это была самая малозначимая новость из тех, что я услышал в этот день. Сейчас мне хотелось только одного: сбежать с праздника. Оказаться подальше от всех этих людей, от их желаний, интриг, секретов – и в особенности от их мнений обо мне.
– Бастард… – Челия задумчиво прищелкнула языком.
– Ты все еще об этом думаешь?
– А ты нет? – Ее совершенно не тревожило, что мы подслушали интимную беседу отца с Ашьей. – Каззетта! – воскликнула она. – Он не может не знать сына твоего отца.
– Или дочь.
– Най. – Она покачала головой. – Бастард – это сын. Девочка… Мы не бастарды. Мы ничто.
– Это неправда.
Она пронзила меня взглядом.
– Чи, Давико. Ты ребенок. Бастард – это определенно мальчик.
– Ну, вернись и спроси отца, если тебе интересно.
– Это должен сделать ты, – серьезно возразила она. – Тебе следует выяснить. Однажды этот бастард может оспорить твое наследство. Объявится и займет твое место. Скоро твое Вступление, и тебе стоит подстраховаться.