– Вот это картина, – сказала Фурия.
Челия скосила глаза. Я поперхнулся вином.
– С вами все в порядке, маленький господин? – спросила госпожа Фурия.
Я откашлялся, пытаясь восстановить дыхание.
– Все хорошо.
– Но вы ничего не едите.
– Он нервничает! – встал на мою защиту Гарагаццо, хлопнув меня по спине. – Да и какой юноша не будет нервничать на пороге своей судьбы? Я помню собственное Вступление, и буду честен перед Амо, оно ужасало меня.
– Верно, – согласился калларино, отрываясь от беседы с Аганом Ханом. – Пройти сквозь покров возмужания – немалое дело. Мальчик становится мужчиной, у мужчины есть имя, он делит его с женой, становится отцом, передает свое имя… Немалое дело.
Другие мужчины за столом кивали, очевидно вспоминая собственные дни имени, собственные Вступления.
– Это великий день для патрономо, – сказал генерал Сивицца. – Великое дело для ди Регулаи – иметь названного наследника. И великий день для Наволы. Четкий путь сквозь дебри наволанской политики – великий дар городу.
Хотя он говорил обо мне, его взгляд не отрывался от отца, который в ответ поднял бокал.
– Лучше, чем боррагезцы, – сказал отец. – С их кинжалами и вечными драками за признание любимого архиномо.
– Хвала Амо, Скуро и всем фатам, что Навола – не Джеваццоа, а мы – не грязные боррагезцы, – откликнулся Гарагаццо.
– Отлично сказано, – одобрил калларино.
Фурия тоже скорчила согласную гримасу, и мы все выпили за нашу удачу, за то, что были избавлены от чудовищной доли – родиться грязными боррагезцами.
Когда бокалы вернулись на стол, отец сказал:
– Навола пришла к процветанию благодаря не только мне, но и всем вам, сидящим здесь и наслаждающимся миром.
Я удивился, что он сказал это при госпоже Фурии, которая никогда на моей памяти не желала мира. Она не стала спорить, а лишь подняла бокал в ответном тосте.
– За долгий мир, – сказала она. – Пусть он продлится дольше всех наших смертных жизней.
Мы выпили за это, а потом отец подался вперед, и я сразу понял, что настал момент, когда откроется истинная причина званого ужина. Все случившееся прежде было лишь прологом. Мой желудок сжался.
– Мы должны кое-что обсудить, – сказал отец.
– Мераи, – ответил Сивицца.
– Именно так. У них хаос.
– Плохо, что у них хаос. Шеру только и ждет удобной возможности. Андретон с радостью найдет повод «спасти» Красный город. А потом окажется на нашей границе.
– Вот именно, – кивнул отец и сделал паузу. – Вот почему я заключил соглашение об отправке люпари к ним на помощь.
Люди за столом зашевелились, обмениваясь изумленными и встревоженными взглядами.
– Но кто защитит Наволу? – спросил калларино. – Что, если пардийцы попробуют отделиться? Или Весуна двинет сюда свой флот? Герцог Умбруско будет счастлив увидеть, как пылают наши корабли.
– А что, если тот безумный священник, Магаре, поднимет бунт в сельской местности? – спросил Гарагаццо.
Отец отмахнулся от хора протестов:
– Не тревожьтесь, у меня есть план.
– А когда его у вас не было? – фыркнула Фурия.
– Верно. Я хочу обучить и вооружить новую армию, чтобы защищать Наволу.
Сивицца нахмурился:
– Вы хотите заменить люпари?
– Не заменить, а дополнить.
Фурия подняла брови.
– Вы дадите оружие… кому? Фермерам? Гильдийским рабочим? Каменщикам и ткачам? Художникам и резчикам по дереву? Лавочникам? – Она рассмеялась. – Вы всегда любили фантазировать.
Отец кинул на нее раздраженный взгляд:
– Не станете же вы утверждать, что такого никогда не было. Навола уже защищала себя сама. Прецедент имеется.
– Так было при вашем отце, – сказал Аган Хан. – Когда явились шеруанцы, мы вооружили вианомо и прогнали захватчиков.
– Да-да, мы все это знаем. Бык поднял крестьян и дал им оружие, Навола Валорис[55] Это намалевано на всех стенах вашего куадра премиа. Но победу нам принесли люпари, а не этот мусор.
– Я верю, что, если человек корнями уходит в землю Наволы, он один стоит сотни, – сказал отец. – Он будет сражаться за свою семью, за друзей, за жизнь, а для защиты этого достаточно.
– «Человек, защищающий свою дверь, подобен льву», – процитировал Гарагаццо, кивая.
– Но как насчет люпари? – спросил Сивицца. – Разве мы плохо служили? А теперь вы… изгоняете нас в Мераи?
– Изгоняем? Сфай! – воскликнул отец. – Мой генерал, мой старый друг, нет! Я имел в виду не это. Я имел в виду, что мы должны усилить свою мощь. Если мы вооружим наших людей, то получим еще одну армию.
– И намного дешевле, – сухо заметила Фурия.
Отец вновь раздраженно повернулся к ней.
– Мы знаем, что армия, вооруженная мечом и луком, намного опаснее армии, вооруженной чем-то одним. Как и армия с кавалерией и пехотой опаснее только пешей или только конной. Навола станет сильнее, если сможет вести войну за своими пределами – и одновременно защищать собственные стены. – Он обвел серьезным взглядом людей, сидевших за столом. – Мы знаем, что Шеру по-прежнему посягает на нас, после стольких лет.
– И их путь лежит через Мераи, – согласно взмахнул рукой Сивицца.
– Верно. Во времена моего отца Мераи была заодно с Шеру, – сказал отец, – и у них сохранились родственные связи.
– Я все равно не понимаю, почему вы хотите отослать люпари из Наволы, – проворчала Фурия.
– Или дать оружие ремесленникам и селянам, – добавил калларино. – Вооружать вианомо – огромный риск.
– Все получится, если церковь и Каллендра будут работать вместе. Мы можем предложить гарантии любви Амо всем, кто будет верно служить, и пообещать снижение налогов тем, кто вступит в армию.
– Это ведь не временная мера, не так ли? – спросила Фурия. – Вы хотите привязать к нам Мераи. Когда люпари разобьют Чичека, вы расквартируете их там.
– Да? – спросил Сивицца. – Надолго?
– Пока Мераи не согласится, что у нее общие интересы с Наволой. Если мы научимся защищать свои стены при помощи своих же людей, наши профессиональные воины смогут отправиться куда угодно. Когда Мераи перестанет задирать юбки перед Шеру по любому поводу, мы будем в большей безопасности. Привязав к себе Мераи, мы обеспечим настоящий мир, и ключ к нему – люпари.
– А также… – Фурия задумчиво умолкла. – Если Мераи покорится, а наши стены будут защищать ополченцы… остановятся ли профессиональные солдаты в Мераи? Ополчение будет означать, что люпари могут ходить куда пожелают. – Фурия прищурилась. – Империя. Вы мечтаете об империи.
Все повернулись к ней. На губах отца играла легкая улыбка, и я ощутил укол ревности. Я не разгадал того, что сразу поняла она. Я был на том балконе, когда отец заставил первого министра Мераи поверить, будто отправка люпари им на помощь станет даром. Даром, который будет сделан лишь в интересах Регулаи. И вот Фурия разглядела не только этот маневр моего отца, но и всю его игру, куда более сложную. Он словно собрал все карты из колоды карталедже, пока другие играли в свои пустяшные игры с остротами, мелкими оскорблениями, изменами и гамбитами.
Империя.
Слово повисло в воздухе.
В умах наволанцев – на самом деле в уме каждого, кто жил в том или ином герцогстве, городе-государстве или небольшом королевстве на шипах Лазурного полуострова, – это слово ассоциировалось с величием. Империкс Сивикс Амонезе[56] Эти три слова вызывали в воображении армии, которые маршируют, воздев сверкающие на солнце копья. Полированные бронзовые кирасы. Имперская хризантема. Осколки монументов Торре-Амо и Призефетеома. Легендарный Пиривидиум, сожженный и ушедший под воду. Рухнувшие статуи. Огромные гробницы. Величественные купола – мы до сих пор не научились строить такие же. Шелка, изготавливать которые теперь умеют разве что в Ксиме. Вволю бумаги, книги без счета, а в них поэзия и философия Соппроса, Тичиана, Плезиуса, Авиниксиуса, Эшиуса, Виттиуса и многих, многих других.
Головокружительная греза, рубиновое вино для тех из нас, кто вырос на легендах о нашем прошлом, об Империкс Сивикс Амонезе; для тех, кто ходил по ее руинам. Любой житель нашего крючковидного полуострова может рассказывать истории об империи. Эти три слова навевают воспоминания и ностальгию, горечь и желание.
Империя.
– Амонезе рассылала своих граждан по всему миру, – задумчиво произнес калларино.
– Амонезе сделала всех жителей мира своими гражданами, – поправил отец.
– Священники Шеру такие назойливые, – сказал Гарагаццо. – Утверждают, будто их переводы Либри-Люминари более точны, чем наши.
– И потому мы должны с ними воевать? – с сомнением спросил Сивицца.
– Шеруанцы никогда не скрывали, что хотят нас захватить, – ответил Гарагаццо. – Если бы не вы и люпари, не союзы мелких князей и наволанское оружие, мы бы уже наслаждались шепелявыми речами короля Андретона.
– Что ж, Девоначи ди Регулаи да Навола отважен, – сказала Фурия с легкой улыбкой. – Надо отдать ему должное.
– Так это правда? – спросил калларино. – Мераи – всего лишь начало?
– Если сможем обеспечить нам мир и процветание. – Отец склонил голову. – Мы, собравшиеся за этим столом, представляем величайшие силы не только города, но идеала. Мы – торговцы золотом, пастухи Амо, повелители стали, заклинатели политики. И здесь мы союзники. Мы уникальны. Мир можно объединить. Миру можно дать мир. Мир можно сделать наволанским, если мы этого захотим.
Стол вновь погрузился в молчание. Глаза Челии были такими же большими, как, должно быть, и мои собственные.
– Что ж, мне это нравится, – сказала Фурия.
– Вы просто хотите больше рабов, – проворчал Сивицца. – Империя будет стоить пленений и страданий, оплаченных кровью моих солдат.
– Я забочусь о своем деле, – невозмутимо возразила она. – Не делайте вид, будто это не принесет выгоды всем нам. Больше налогов, больше работников, больше величественных монументов в честь Амо, больше палаццо, больше земель в наследство сыновьям и приданое дочерям. Что же до ваших людей, зачем они стали солдатами? Чтобы толстеть и обдирать баклажаны в одиночестве – или чтобы снискать славу, владения, золото и женщин? Если люпари боятся сражений…