– Почему тебя всегда так легко смутить?
У меня не было ответа. Пьеро – я испытал боль, вспомнив, каким он был, вечно пьяным и хвастливым, – Пьеро любил рассказывать о своих победах: о пекаре, которому наставил рога; о вдове, которую согрел; о дочери фермера, которой овладел в стогу. Антоно говорил, что его отец посещает молодую женщину в соседнем доме и каждый месяц выплачивает ее мужу сумму за ежедневные визиты в обеденное время. Дюмон, прежде чем сбежать, рассказывал о куртизанках и их секретах, об их фокусах с языками и пальцами, о том, сколько раз засевал их поля… И конечно же, мне это было интересно, но казалось чем-то личным, о чем не стоит болтать.
– Тебе не хватает секретных книг отца, верно? Но ведь теперь у тебя есть своя собственная.
Слово, которое она использовала, имело двойное значение. Либри сегрети – так можно назвать наши банковские гроссбухи для торговли и обязательств, хозяйские бухгалтерские книги, которые отец держал в библиотеке. Или, если вы не банкир, так можно было назвать эротические книги, которые хранил отец.
– Дело не в книгах, – сказал я.
– Я тебе не верю.
– До чего ж ты надоедливая, – проворчал я. – Жаль мне твоего будущего мужа. Ты высосешь его досуха, как та фата Калибы.
– А мне жаль твою жену. Она сама высохнет, точно мумия, дожидаясь, пока ты ее наполнишь. – Челия театрально прижала руку ко лбу. – Ай! Где мой Давико? Ему следует гладить мои бедра, но он оставляет меня одну в ночи, совсем одну, а сам гладит холодное дерево. Ай. Какая я несчастная, вечно одна.
– Ты считаешь себя такой умной.
– А я и есть умная.
– Я не глажу дерево, – сказал я и тут же об этом пожалел.
– Дергаешь корень, гоняешь шкурку, душишь священника…
– Почему бы тебе просто не уйти?
– Почему бы тебе не раскрыть мне свой секрет?
Она напоминала собаку, вцепившуюся зубами в крысу. От такой не избавишься. Я отошел к перилам балкона, желая оказаться подальше от дверей. Посмотрел на лежавший внизу куадра, гадая, чем бы ее отвлечь.
Челия приблизилась и оперлась о перила рядом со мной. Ее дыхание клубилось облачком в холодном ночном воздухе. Она плотнее закуталась в шаль.
– Однажды мы договорились, что не будем хранить друг от друга секретов. Что всегда будем говорить правду.
– Я не лгу.
– Но скрываешь. Это то же самое.
Я отвернулся.
– Неужели наши клятвы так мало значат? – спросила она. – Я рассказываю тебе все мои тайны. А ты мне – нет. – В ее голосе звучала обида. – Я твоя сестра, но ты все равно считаешь меня недостойной доверия.
– Дело не в этом.
– А в чем? По-твоему, я злая? Думаешь, стану осуждать тебя за твои желания? За пристрастия и одержимости? Мне все равно, Давико. Я просто хочу знать тебя, как ты знаешь меня.
Я не ответил, и она вздохнула.
– Что ж, храни свои тайны.
Челия закуталась в шаль и повернулась, чтобы уйти.
– Это драконий глаз.
Слова слетели с моих губ прежде, чем я осознал, что решил ей рассказать. Если бы она рассердилась на меня, я бы промолчал. Если бы ругала за лицемерие или терзала за скрытность, я бы возвел стены против нее. Но в ней чувствовалась лишь скорбь от утраты близости.
Или, может, это было мое собственное одиночество. Желание, чтобы меня по-настоящему знал хотя бы один человек. Давление на меня возросло, круг друзей сузился, внимательные глаза, казалось, были повсюду, и мое чувство изоляции усилилось. Я обнаружил, что люди, которых я считал друзьями, в действительности были врагами, а оставшиеся друзья видят во мне инструмент влияния на моего отца.
Я вспомнил, как Джованни просил, чтобы я заступился за его кузена. Мы словно сидели в разных лодках, плыли по разным рекам. Я – ди Регулаи. Он – тот, кто чего-то хочет от ди Регулаи. Мы были участниками сделки, а не друзьями. Со мной в лодке никого не было. У меня не осталось никаких связей.
Думаю, все это ослабило меня. Я отчаянно нуждался в человеке, которому мог бы признаться. В человеке, способном облегчить одиночество фаччиоскуро, унять подозрения, тревогу.
– Драконий глаз? – удивленно спросила Челия.
– Я… слушаю его. – Я избегал встречаться с ней взглядом. Внизу, в куадра, фонтан Калибы тускло блестел в лунном свете, лишенный воды из-за наступления холодов. – Слушаю дракона.
– Но… – Она нахмурилась. – Ты сказал, он для тебя мертв.
– Най. Он по-прежнему здесь. Если сосредоточиться, я его слышу.
– Ты… солгал отцу? – Челия изумленно рассмеялась. – Ты обманул Каззетту?
– Я этим не горжусь.
– Зато я горжусь тобой, Давико. Ты наконец стал мужчиной. – Она покосилась на дверь. – Хотя по-прежнему щупаешь деревянных нимф в темноте.
– Я не щупал. Я слушал.
– Ладонью?
– Не знаю, зачем я тебе рассказал.
Я повернулся, чтобы уйти, но она поймала меня за руку и притянула обратно.
– Сфай, Давико. Я просто шутила. Расскажи. Расскажи, и я выслушаю. Расскажи, и я услышу тебя. Я больше не стану дразниться.
– Тогда положи руку на дверь.
Челия озадаченно посмотрела на меня.
– Ладно.
Пожав плечами, она подошла к дверям библиотеки. Прижала ладонь к дереву рядом с огромной латунной скобой в виде Быка ди Регулаи. Рядом с ним ее рука казалась крошечной, а она сама – еще более хрупкой и ранимой.
– Вот так? Так ты слушаешь?
– Я не… – Я поискал подходящие слова. – На самом деле, я не слушаю. Я… чувствую.
– Что ж, я чувствую дуб.
– Это не дуб, а дерево катреданто.
– И кто теперь умничает?
– Тебе не нужно чувствовать дверь. Слушай то, что за дверью.
– Рукой?
– Просто попробуй.
На самом деле мне не нужно было даже пробовать. Это чувство щекотало мой разум уже несколько месяцев. Огромное создание в последнее время пробуждалось от сытого сна. А я за ним наблюдал.
Пока лето перетекало в осень и мы искореняли заговоры Авицци, дракон медленно шевелился, а я наблюдал за ним.
Когда мы отправляли люпари в Мераи, я наблюдал.
Когда мы получили донесение, что Чичека поймали в ловушку в открытом поле и он потерял много солдат, я наблюдал.
Пока воплощались в жизнь планы моего отца по созданию наволанской армии, я наблюдал.
И когда Чичек, хитрый лис, сбежал через болота, где утонули многие люпари, я наблюдал.
И когда Чичек благополучно укрылся в Чьелофриго – раненый, но под защитой стен своей крепости, чтобы зализать раны и создать новые проблемы, – я наблюдал.
И все это время дракон спал. Иногда он потягивался, будто огромная кошка, и я резко садился, изумленный мощью его движений. Но он затихал, и чувство угасало.
Однако сейчас, похоже, пробуждался.
– Что он тебе говорит? – спросила Челия.
– Он не… – Я тряхнул головой. – Это работает иначе. Он спит. Если прислушаться, можно проникнуть в его сны.
– Ты проникаешь в драконьи сны. И делаешь это своей рукой.
– Нет. Но это мне помогает…
Тянуться.
Помогает тянуться к твари, стремиться к ней. Однако в действительности я теперь часто чувствовал дракона. Ощущение исчезало, если я находился далеко от палаццо, но усиливалось, когда я лежал в постели в ночной темноте. Оно напоминало сердцебиение. Всегда есть – но ты редко обращаешь внимание в дневной суете. Когда я сосредотачивался на каком-то деле – например, скакал на Пеньке или подводил баланс в гроссбухе, – мое сердце не прекращало биться, потому что иначе я бы умер, – но и не особо проявляло себя. Однако с наступлением ночи, когда весь палаццо погружался в сон, стук моего сердца громко отдавался в ушах.
– Я ничего не чувствую.
– Потому что не можешь успокоиться. Нужно быть спокойным.
– Я спокойна.
– Нет, ты все время движешься. Словно бабочка. Успокойся для разнообразия.
– Как…
– Представь, что лежишь в постели и можешь услышать сердце, но только если будешь лежать очень тихо и неподвижно. Почувствуешь, как оно стучит в груди. Услышишь его биение в ушах. Ощутишь, как твоя собственная кровь пульсирует по телу. Даже в кончиках пальцев. Как она добирается до лица. Как пульсирует под кожей, как пробегает по всему телу, снова, и снова, и снова… – Я сделал паузу. – Слушай, как если бы слушала пульсацию жизни внутри себя.
Я прижал ладонь к дереву рядом с рукой Челии, пытаясь вернуться в то мгновение, когда она меня отвлекла. Это было все равно что собирать нитки распустившегося вязания. Я заставил себя успокоиться. Дышать. Ощущать ночную прохладу кожей лица. Холодный воздух, проникающий в ноздри. Слушать.
Где же он?
Я слышал потрескивание факелов. Дерево под моей ладонью было гладким. Мой пульс пробегал от сердца к кончикам пальцев и обратно. Дракон здесь. Спит, подобно Колоссу Гиппатскому. Он всегда был здесь. Как мое сердцебиение. Я потянулся…
Дверь под моей рукой ожила. Я чувствовал текстуру древесины, жизнь, которой когда-то обладала высокая сосна катреданто. А потом дерево будто раскрылось под моей ладонью – и внезапно дракон оказался со мной, его присутствие хлынуло в мой разум, заполнило голову, продолжая расти, хотя казалось, что там уже не осталось места.
Он был огромным.
Я вновь почувствовал, какие мы маленькие в сравнении с ним. Какие простые. Какие бессмысленные. Ощутил груз драконьих лет. Пустынные ветра шуршали над барханами. Возникали леса, незнакомые деревья вырастали выше сосен катреданто, – а потом падали на землю. Появлялись и ширились города, а потом съеживались, поглощаемые песком, или войной, или голодом. Льды наползали с гор и медленно укрывали землю, а потом так же медленно таяли, оставляя зеленые просторы. Передо мной словно проходили все эпохи, до самой древности. Каково это – прожить столько лет? Знания дракона казались шире и глубже Лазури. Мой отец был образованным человеком. Он читал мудрости древней империи и выслушивал каждого, от ремесленника или фермера до короля, в поисках новых мудростей, которые могли ему пригодиться, однако его жизненный опыт насчитывал всего лишь десятилетия…