Но Империкс подвергся сильному принуждению – и был опасен.
Однако я не мог отрицать, что в этом создании было благородство. Которое превосходило благородство стоявшего рядом хозяина, злого мальчишки, изображавшего из себя короля. Главными актерами на сцене, куда заманил меня парл, были не сам парл и не Делламон. В действительности значение имели лишь двое.
Это была драма между Империксом и мной.
Я сделал шаг вперед. И еще один. Я приближался не как человек, желающий править, а как одно из множества созданий в плетении Вирги. Все эти создания были равны. Все были частью плетения. Мы с Империксом были единым целым. Не разными существами, а одним.
Человек выпал из плетения Вирги, но связь осталась; мы тоже были слеплены из глины Арго и обожжены светом Амо – и тоже являлись частью плетения. Я выпустил из легких застоявшийся воздух, дал телу расслабиться. Мы не хозяин и раб. Мы дружелюбные живые существа, делящие это стойло. Друзья в моменте, ни один из нас не правит, и ни один не подчиняется. Мы все создания Вирги: я и Империкс, Пенек и Ленивка, и величественный олень в Глубокой Ромилье. И разве все мы не хотим любви? Разве мы не подобны котятам? Не ищем материнского языка, не желаем, чтобы над нами мурлыкали, чтобы нас согревали, и умывали, и любили?
Я шагнул в круг жестокости Империкса.
На мгновение показалось, что он встанет на дыбы и затопчет меня. Он содрогнулся, и парл отступил от него, ожидая нападения, ожидая, что чудовище взовьется на дыбы и обрушит на меня копыта, накинется, чтобы рвать зубами… Но Империкс не шелохнулся.
Я стоял рядом с ним, гладил его благородную морду и смотрел в его огромные глаза.
Все мы создания плетения Вирги.
Я протянул ему сахар – на глазах у потрясенного парла и его первого министра угостил Империкса. Провел ладонями по шее, похлопал по огромной груди, шепотом выражая восхищение, предлагая не господство, которое люди всегда дают лошадям, а дружбу.
Империкс наклонил голову к моему лицу и тронул губами мою щеку. Я увидел, как вздрогнул парл, и рассмеялся.
– Какой он сильный! – сказал я.
Парл и Делламон неуверенно переглянулись. Я мог бы насладиться их растерянностью, но мне было все равно, потому что в Красном дворце Мераи, полном гадюк в человеческом обличье, я нашел друга.
– Империкс никогда не позволял другому человеку прикасаться к себе, – пробормотал парл.
– Быть может, он чует мое чистое сердце.
Делламон с сомнением хмыкнул. Парл выглядел встревоженным.
Глава 38
Не знаю, кто из них придумал проверку Империксом, но после того, как спектакль провалился, Делламон и парл стали намного более приятной компанией.
У нас с парлом нашлось немало общих интересов: лошади и ястребы, верховая езда и охота. Кроме того, парл накрыл роскошный стол. В честь моего визита с нами ужинали всевозможные аристократы, мужчины и женщины, управлявшие лоскутным процветанием города, и мы пили добрые мерайские вина, хотя им было далеко до наволанских. На столе были сыры, ветчина и маринованные плоды размером с мой мизинец, одновременно острые и сладкие, красные, как помидоры.
– Черупины, – объяснила красивая молодая женщина, сидевшая рядом со мной.
В ее волосы были вплетены павлиньи перья, синее шелковое платье с зеленой вышивкой туго обтягивало талию и открывало грудь.
– Я с ними незнаком.
– Члены херувимов, – громко произнес парл.
Он взял красный плод и надкусил. Гости захихикали.
– Попробуйте с вином.
Я попробовал – и с удивлением обнаружил, что уксус и плод прекрасно сочетались со вкусом вина.
– Отличный сорт, – похвалил я, делая глоток.
Девица с павлиньими перьями кокетливо улыбнулась.
– Лучший, что есть в подвалах, – сказала она. – В вашу честь.
– А. Ну конечно. – Я сделал еще глоток. – Я польщен.
– Правда? – Парл следил за мной. – Вы находите его великолепным?
Я разрывался между честностью и дипломатией; возможно, это была очередная проверка, чтобы сбить меня с толку. Действительно ли это вино лучшее? Если так, оно не слишком впечатляет. Если нет, не выставлю ли я себя дураком, перехвалив его? Я опять глотнул, притворяясь, будто оцениваю вино, и горько жалея, что рядом со мной нет Мерио, который никогда не скупился на похвалу доброй пище. Или Агана Хана с его грубоватой прямотой.
В итоге я решил уклониться от прямого ответа.
– С черупином оно восхитительно, – сказал я. – Возможно, я мог бы прислать из Наволы несколько бутылок для ваших подвалов.
Собравшиеся за столом хором ахнули.
Один мужчина поднялся.
– Вы оскорбляете Мераи.
Я посмотрел на него. Он был привлекательным и сильным, с мощной челюстью и толстым носом, который когда-то был сломан. Похоже, я оскорбил мужчину не только словами о вине. Он напомнил мне юных наволанских аристократов, любивших расхаживать по Куадраццо-Амо. Им очень нравилось быть на виду – и очень не нравилось, когда их заставляли что-то делать. Однако больше всего меня удивил кинжал его в руке.
– Неужели подарки считаются оскорблением в Мераи? – с наигранным смятением спросил я и посмотрел на парла. – Если так, я не хотел вас обидеть, ваше величество. – Я повернулся обратно к сердитому мужчине. – Что до вас, если вы не желаете пробовать наволанское вино, подслащенное солнцем на плодородных холмах Валле-Ливии, выжатое ногами смеющихся девушек, выдержанное в древесине дубов дикой Ромильи… что ж, вы удачливы, поскольку я предлагал его не вам.
Кто-то фыркнул.
Человек стиснул кинжал и побагровел. Я положил ладонь на скрытый в рукаве клинок, гадая, что это – очередная проверка или настоящий вызов, – и почему мерайцы так любят кровопролития. Они хуже боррагезцев.
– Сино предан мне, – сказал парл с улыбкой, жестом велев мужчине сесть. – Мы гордые люди.
Я был рад, что моя рука не дрогнула, когда я поднимал бокал.
– Что ж, вам повезло обладать верностью и гордостью ваших людей. Хотя вина у нас великолепны, наши люди не столь откровенны.
– Умы наволанцев изворотливы, как косы в прическах их женщин, – произнес парл.
Я слышал эту поговорку, и она мне не нравилась.
– Так говорят многие.
– Золото наволанца яркое, а сердце – черное, – сказала девушка с павлиньими перьями.
– Это я тоже слышал. – Я старался отвечать ровным голосом.
– Наволанцы темны и кривы, как их переулки, – внес свою лепту Сино.
– И так же прижимисты, – с усмешкой добавил парл.
– Чужеземцы часто так утверждают, – признал я сквозь зубы. – Но все не настолько плохо.
– Сфай. Вас самого чуть не убили ваши собственные друзья, – сказал Руле. – Разве они не были коварны, изворотливы и темны?
Я вспомнил Пьеро, кидающегося на меня с кинжалом, и отогнал этот образ.
– В Мераи тоже бывают интриги и заговоры.
– Не как в Наволе, – с неприязнью сказал Руле. – Даже псы вроде моего дяди Чичека имеют порядочность откровенно заявить о своих намерениях. А не являться убийцей под покровом ночи.
– Неужели Навола – такое коварное место? – спросила девушка, кладя ладонь на мою руку.
– Не для нас, – ответил я, пытаясь скрыть раздражение.
– Но ходит столько историй о предательстве, – сказала она. – Думаю, я бы побоялась туда ехать.
Ее ладонь так и лежала на моей руке. Девушка была красивой, с высоко забранными темными волосами и зелеными глазами, широко распахнутыми, невинными и любопытными. Среди всех мерайцев она выделялась тем, что в ней не было злобы, лишь одно любопытство. Быть может, она и впрямь ничего не знала о Наволе.
К собственному изумлению, я понял, что повторяю услышанное от Агана Хана:
– Пусть наши переулки кривы, а волосы наших женщин извилисто уложены, но наши сердца вернее самых верных стрел, и мы всегда летим прямо к тому, что любим.
Я смело удерживал взгляд соседки, пока она не покраснела и не отвернулась.
Меня шокировала собственная самонадеянность. Я уже хотел было извиниться, поскольку не следовало говорить столь откровенно и так посягать на честь дамы, но было видно, что мои слова попали в цель и я одержал победу. Потому что дама опустила взгляд и раскраснелась. Она явно была очарована мной. Каким-то образом, при помощи нескольких слов, я заставил ее поверить, будто я смелее, могущественнее и отважнее, чем на самом деле. Будто я разбираюсь в женщинах…
Парл со смехом хлопнул по столу, разбив мгновение. Другие гости одобрительно кивали, смеялись и повторяли мои слова, а девушка, которую звали Аллессана, смотрела на меня из-под ресниц отнюдь не оскорбленная, а румяная и довольная.
Слуги принесли новые блюда, и мне вдруг стало тепло и уютно.
Ужин и беседа текли гладко, парл рассказывал истории про охоту, и лишь тот мужчина с кинжалом бросал на меня мрачные взгляды. Но меня это не тревожило, потому что я заслужил внимание девушки с павлиньими перьями в волосах и мерайское вино грело меня изнутри.
Глава 39
Каззетта был рад моему возвращению, но перестал радоваться, когда я высказал свое мнение.
– Хотите отправить Челию в Мераи? – спросил я, скинув плащ и расстегнув петли на высоком воротнике. – К этим псам? Как вам могло прийти такое в голову?
Каззетта схватил меня за руку.
– Не здесь! – с яростью прошипел он.
Он выволок меня на улицу, на открытую куадраццо, где журчал маленький фонтан. Вокруг темнели покрывшие здания лианы. Вдалеке мерцали факелами стены дворца, мрачной громады в холоде весенней ночи. Я пожалел, что поторопился избавиться от плаща. В Мераи было тепло, однако ночи стояли прохладные.
– Вы хорошо справились, – сказал Каззетта, убедившись, что поблизости никого нет. – Но следите за тем, где и что говорите, мой господин.
– Откуда вам знать, как прошел мой вечер? – спросил я. – И что не так с нашим жильем? Там нет слуг, чтобы шпионить за нами.
– То, что мы никого не видим, не означает, что поблизости нет ничьих ушей, – ответил он. – Что до вашего вечера, я знаю, что вас не укусил конь и не заколол мужчина, что в вас влюбилась девица, а парл проникся уважением к вам.