– Очень сомневаюсь.
– Однако это правда.
– Парл сказал, что хочет завтра отправиться на охоту.
– Он возьмет с собой Сино? Человека, который хотел вашей крови?
Я постарался не выказать изумления от осведомленности Каззетты.
– Я не знаю. Но они близки. Парл не шелохнулся, когда он схватил кинжал.
Каззетта одобрительно вскинул бровь:
– Ай. Вы мудрее, чем считает Мерио.
– Спасибо, что сообщили.
– Не говорите о деле в присутствии Сино. Он желает парлу зла.
– Он ведет себя как лучший друг парла.
– Он и есть лучший друг парла.
Я перебрал в уме события вечера, пытаясь отыскать какое-либо основание для утверждения Каззетты.
– Он выглядел заносчивым. И демонстративно преданным. Но я решил, что он восхищается парлом.
– Он одной крови с Чичеком.
Я удивился.
– Парл не знает?
– Парл выглядел настороженным?
– Най. – Я покачал головой. – Видят фаты, он полностью доверяет этому человеку. Он глуп, – понял я.
– И это нам на руку. Парлу нужны настоящие друзья.
Я невольно снова вспомнил Пьеро, вспомнил боль от его предательства. Я почти жалел парла, и мне это не нравилось, потому что я вовсе не хотел тревожиться о нем. Но я подумал, что отчасти понимаю его желание бросать вызов и пугать. Он начеку, совсем как я. Мне было неприятно видеть в нем отражение самого себя.
Я сменил тему.
– Вы правда думаете, что стены в нашем жилище слушают нас?
Каззетта с укором посмотрел на меня:
– Жилище предоставили почти мгновенно. Как только наш капо ди банко попросил. Выселенный нами патро – иждивенец Делламона. Если в стенах нет пустот, значит Делламон не справляется со своей работой. Там есть и глаза, и уши, чтобы подглядывать и подслушивать.
Я мрачно покачал головой:
– Мне не нравится это место. Оно жестокое.
– Жестокость есть везде, – пожал плечами Каззетта.
– Най, – возразил я. – Тут все иначе. Как будто…
Что-то не так с нравами Мераи. Даже здесь, на куадраццо, воздух словно вибрирует от злобы. А как вели себя люди за столом парла? Как сам парл вел себя в конюшне? Им нравится запугивать. Нравится доминировать. Нравится рисоваться. Даже Пьеро не казался таким жестоким. Если и желал мне смерти, то лишь из-за своей глупой страстности и жажды славы. А не из любви к террору и насилию.
– Для мерайцев все сводится к надменности и вызову, – сказал я. – Они выставляют напоказ свое богатство. Контролируют свои улицы и куадраццо. И давят, и проверяют тебя. А потом снова давят. Им нравится смотреть, как люди склоняются перед ними. Если встанешь на колени, чтобы пометить щеку, они наступят тебе на шею и крепче прижмут к своему сапогу.
Это лучше всего описывало мои впечатления от прошедшего дня. Внезапно я поверил – всем сердцем поверил, – что в мире есть больные места. Торре-Амо называют вместилищем упадка и разврата, Джеваццоа – мести и кровопролития, Парди – тепла и гостеприимства, Наволу – интриг.
Но Мераи… Здесь знают о своих язвах, однако не желают их исцелять, а желают язвить других. Что архиномо, контролировавший какую-то улицу, что парл, проверявший меня, – все они хотели унижать и доминировать. Все события этого дня были распланированы, чтобы давить и испытывать, чтобы посмотреть, не сломаюсь ли я.
Лишь та девушка вела себя иначе.
– Что за особа сидела рядом со мной?
– Сиа Аллессана Д’Евангелина дю Тессе.
– Она показалась мне не такой, как все.
– Спутница графини Улейн. Ее прислали ко двору парла в надежде на выгодное замужество.
– Почему ее посадили рядом со мной?
– Она не слишком родовита и богата. А значит, полезная пешка. – Каззетта пожал плечами. – Скорее всего, Делламон закинул леску – хочет посмотреть, клюнете ли вы на приманку. Девица хороша собой, верно?
– Да, – признал я.
– Значит, это наживка.
Я задумался, так ли это. И задумался, знает ли она сама.
– Она выглядит наивной.
– Может, так и есть, – кивнул Каззетта. – Но у ее семьи нет могущественных союзников, а потому Аллессана окажется во власти Делламона, если тот решит ею воспользоваться.
– Не парла?
Каззетта вновь смерил меня укоряющим взглядом:
– Вам показалось, что парл способен быть главным?
– Нет, – признал я. – Он слишком прост. Слишком прямолинеен.
– Верно.
– Вы же не думаете, что Челия заслуживает такой партии.
– Большинство людей не заслуживают того, что с ними происходит. И все же оно происходит.
– Милосерднее будет скормить Челию волку.
Каззетта рассмеялся и хлопнул меня ладонью по колену:
– Вы слишком низкого мнения о сиа.
Он встал, чтобы вернуться в дом, но я остался сидеть у фонтана.
– Мне не нравится это место, – сказал я. – Оно жестокое – и делает людей жестокими.
– Чи. Вы провели здесь всего один день, – сказал Каззетта. – Если вас заинтересовала эта Аллессана, каковы бы ни были ее истинные мотивы, быть может, в мерайцах есть что-то, чего вы не видите.
– В парле нет ничего хорошего для Челии, – сказал я.
– Это говорит господин Регулаи? Или ревнивый мальчишка? – Он поднял руку, сдерживая мой резкий ответ. – Най. Ничего не говорите, Давико. Используйте ум. Быть ди Регулаи – значит думать. Планировать. Видеть далекую цель и плыть к ней, даже если она скрывается за горизонтом. В любом случае сиа Челия не принадлежит вам – вы не можете ни отдать ее, ни оставить себе. Она – обязательство, которое ваш отец дал ди Балкоси. И ваш отец не потерпит, чтобы вы нарушали его обязательства – ни ди Балкоси, ни кому-либо другому. А если вам этого недостаточно, вспомните о Шеру, которое подбирается к нашему парлу, затягивает его в союз и смотрит на юг, в нашу сторону. Я знаю, это сложно, но мы малы, а требования к нам бывают велики. А теперь идемте, становится холодно, и нас ждет очаг. Завтра вы отправитесь на охоту и, быть может, увидите юного парла с другой стороны.
Мы вошли в дом, однако очаг не согрел меня. Я напряженно размышлял над словами Каззетты, над обязанностями и обязательствами, над ролями семей – и все это казалось мне спутанным черным клубком. Я не видел хороших решений и правильных вариантов выбора, и на сердце было тяжело. Не от этого ли защищал меня отец в детстве? Меня научили работать со счётами, сидеть за доской, обращаться с мечом – но не научили приносить в жертву собственную любовь и желания ради политики и семьи. Никто не предупредил, что в наследство я получу не власть, а боль. Что останется от меня, если я не сверну с этого жестокого пути? И что осталось от моего отца?
А потом я подумал о Мераи с ее мелочной жестокостью, с неутолимой жаждой превосходства – и решил, что мы все больны, потому что продолжаем играть, несмотря на страдания.
Глава 40
Утро было серым под стать моему настроению, когда я отправился с парлом на ястребиную охоту. Вскоре пошел дождь.
– Не волнуйтесь, – сказал парл. – Как только солнце поднимется высоко, дождь прекратится. Так всегда бывает. По утрам мокро, но недолго.
– Как скажете, ваше величество.
– Руле, прошу вас. Руле.
– Хорошо, Руле.
Сино ехал рядом с нами. Я вспомнил слова Каззетты. Сино силен и красив, он легко смеется и всегда держится поблизости от парла. Но рядом с ним Руле кажется маленьким. Парл энергичен и отнюдь не слаб, но у него есть изъян. Я заметил это в конюшне, когда он подговаривал меня прикоснуться к коню. Руле полон бравады, которую я сперва принял за силу, однако после, увидев его рядом с Сино, который перешучивался со стражниками и придворными, я понял, что он зажат.
Когда Сино ехал рядом с парлом, я высматривал признаки презрения или отвращения. Прищуренный глаз, дернувшиеся губы или нос… Отец и Каззетта учили меня искать в людях мелкие детали, заглядывать за фаччиоскуро, однако казалось, что Сино не держит на парла зла. Он даже был заботлив. А парл, в свою очередь, желал заслужить его одобрение.
Некоторое время спустя небо действительно очистилось. Мы отправили вперед загонщиков, и вскоре ястребы поднялись в небо, а собаки с лаем понеслись перед нами. Мы держали наготове луки. Я подстрелил фазана, и мой ястреб поймал его в воздухе, однако принес не мне, а парлу.
– Хорошая птица, ваше… Руле. Преданная.
Парл слабо улыбнулся:
– Если бы люди были такими же преданными.
Он дал знак нашему охотничьему отряду остановиться на привал. Слуги быстро установили шатер и расставили стулья, а мы с Руле сидели верхом и наблюдали. Парл велел своим людям спешиться, но, когда я приготовился спуститься на землю, он хлопнул меня по бедру и покачал головой.
Мгновение спустя, когда все наши спутники привязывали лошадей, он внезапно развернул Империкса и пустил его галопом.
– За мной, наволанец! – выкрикнул он. – Проверим, на что вы способны!
И понесся по тропе, а я – за ним, предоставив всем прочим – Сино, Делламону и другим – изумленно смотреть нам вслед.
Мы мчались, лавируя между тесно стоящими деревьями, пригибаясь под ветвями, проламывая кустарник, перелетая через ручьи и поваленные лесины. Это была безрассудная, головокружительная скачка. Я призвал на помощь все свое мастерство, чтобы не отстать. Вот когда пригодились годы тренировок у Агана Хана. Я также был благодарен Руле за то, что он решил проверить меня в седле, а не на охоте. Парл умел ездить верхом – но я тоже умел, и конь, которого он мне дал, оказался отменным. Его звали Неро, и я чувствовал его желание нестись, лететь сломя голову – и сам, по горло сытый долгом и его ловушками, был готов делать то же самое.
Мы промчались через заросли. Перед нами раскинулись луга. Парл скакал впереди, криками подгоняя Империкса. Я рванулся вдогонку. Империкс увеличил отрыв, но я не упускал его из вида, и Неро не сбавлял ход.
Я привстал в седле и, склонившись к голове Неро, ободряюще закричал ему в ухо. Быстрый и гордый конь не желал уступать парлу и его фавориту, а потому мы тоже неслись как ветер. Это было потрясающе: скорость, риск и просторы. А потом пер