ащиту.
Мой друг. Меня захлестнула волна облегчения.
– Джованни. – Я потянулся к нему, пытаясь отыскать, пытаясь нащупать его руку, но ничего не нашел. – Я не знал, что ты закончил обучение. Ты теперь литиджи? Больше не ученик? Я не знал.
– Мы отдалились, – ответил Джованни. – Это так.
Он говорил холодно, однако я все равно был счастлив, что он рядом. Джованни, всегда со своими книгами. Джованни, всегда такой порядочный.
– Я… я… – Мне не удавалось подыскать слова. – Джованни. – Я вновь попытался найти его и в этот раз коснулся пальцев. Схватил их. – Спасибо.
– Бовикуло![67] – Он стряхнул мою руку, словно она была покрыта экскрементами. – Отпусти меня! – Он перевел дыхание и более спокойным тоном сказал: – Не благодари. Союзники калларино хотят соблюсти формальности Леггуса, вот и все. Меня выбрали, потому что я самый младший законник в гильдии, а ты известный враг моей семьи. Мой долг очевиден. Я должен провалиться.
– Из-за твоего кузена, – понял я, и сердце упало.
– Именно так.
Я вспомнил ту встречу в наших садах, когда отказался помочь Джованни. Отказался заступиться за его кузена. Решил не сдерживать Каззетту. Я попытался вспомнить имя кузена и не смог.
– Он… мертв? – Я боялся услышать ответ.
– Веттино? Най. Он возвращается из Джеваццоа, из своего изгнания.
– Вместе со Спейньисси, – догадался я.
– Теперь они наши близкие союзники. И тоже возвращаются домой, поскольку твоей семьи больше нет.
– Я и помыслить не мог, что такое возможно.
– Я тоже, но времена меняются.
Я задумался, была бы наша встреча иной, если бы предыдущая тоже прошла по другому сценарию, или это ничего бы не изменило. Каким был бы голос Джованни? Встал бы друг рядом со мной? А потом я задумался, не пал бы Джованни жертвой нынешних событий, если бы я тогда помог его кузену, не обвинили бы его в опасных связях с нашей семьей?
– И какой монетой калларино отплатит тебе за неспособность защитить меня? – спросил я.
– Я получу пост второго министра в Министерстве дипломатии Каллендры.
– Но твоя семья нобили ансенс. Тебя не могут избрать.
– Нобили ансенс набирают силу в Наволе. Мы взяли много мест в правительстве, которые раньше принадлежали вианомо.
– Что ж, рад, что это кому-то пойдет на пользу. – Я пытался говорить небрежно, но не мог сдержать горечь.
– Это не имеет значения, – сказал Джованни. – Тебя в любом случае осудят. Это для зрелищности, для того, чтобы люди возненавидели вас. Некоторые до сих пор вам сочувствуют.
Я удивился:
– Я думал, все уже мертвы.
– Многие – да. Но осталось немало архиномо – и, конечно же, вианомо, – которые помнят старые услуги. И потому тебя публично унизят и признают изменником.
– Но это неправда! Как сможет калларино доказать ложь?
– Чи, о чистосердечный Давико. Мы здесь не для того, чтобы доказать истину или ложь. Мы ун спетакколо. Развлечение. У каждого из нас своя роль. Свои реплики. Свои песни и шаги. Все распланировано.
Прежде чем я смог ответить, с галереи донеся шорох, сопровождаемый нарастающим бормотанием.
– Калларино, – прошептал Джованни. – Он идет.
Посох первого министра гулко стукнул о мрамор. Другой раз, третий, призывая собрание к порядку. Раздался голос, председатель огласил цель заседания Каллендры:
– Архиномо ди Регулаи обвиняются в заговоре против Ла Читта Република да Навола[68] Обвиняются в том, что хотели получить выгоду Скуро, продав нас в подчинение империи Шеру.
Несколько голосов потребовали моей казни, но я услышал и громкий ропот, а потому воодушевился. Многие были обязаны нам своим состоянием – нашим ссудам, нашей поддержке, нашей дружбе, – и, услышав этот ропот, я подумал, уж не переиграл ли калларино сам себя.
– Этот человек, этот слуга Амо, Давико ди Регулаи да Навола, обвиняется в государственной измене, – закончил свою речь председатель.
Негодующий ропот усилился. Обвинение звучало надуманно и абсурдно. Сама мысль о том, что наша семья, столь тесно связанная с Наволой, продастся империи, которая более столетия враждовала с нами?
Послышался голос:
– Это серьезные слова, маэстро!
Архиномо затихли. Даже я замер от изумления. Голос принадлежал госпоже Фурии.
– С чего бы Регулаи вступать в такой заговор, – спросила она, – если они теснейшим образом привязаны к этому городу? – Ее голос, который всегда казался мне до омерзения хитрым, коварным и знающим, теперь обратился против калларино.
– У них глубокие корни, – продолжила она. – Архиномо ди Регулаи – такая же часть нашего города, как Великие пирсы, Монастырь скорби, Каллендра и эта галерея. Как Катреданто-Амо, для которого Дейамо ди Регулаи собственноручно заложил краеугольный камень. Само их имя есть Навола. Первый министр поддерживает это обвинение? Такова истинная воля калларино?
Послышались крики согласия.
– Айверо! Веритиссимо! – К первым голосам присоединились новые, кто-то принялся топать ногами. – Веритас. Веритас! Айверо!
Истина. Истина.
– Видишь? – шепнул я Джованни. – У меня еще остались друзья.
– Чи. Это пьеса, Давико. И у всех актеров свои роли. В том числе у сианы Фурии. Ай. – Он удовлетворенно хмыкнул. – Вот оно.
– Есть свидетели, – послышался голос первого министра. – Есть доказательства.
– Какие доказательства? – насмешливо спросила Фурия. – Я не водила дружбу с Девоначи ди Регулаи, но он не был предателем. Какие доказательства?
Последовали новые согласные крики. Мне показалось, что еще мгновение, и вся Каллендра восстанет и разорвет первого министра на куски, быть может, вместе с калларино. Но тут послышался новый голос.
– Я свидетель! – раздался крик. – Я свидетель!
Мое сердце перестало биться. Я узнал его.
Это был Мерио.
Глава 47
Каллендра погрузилась в тишину. Все мастера гильдий, все торговые представители, вианомо кварталов и городские архиномо умолкли, потрясенные не меньше меня.
В этом безмолвии я услышал гулкие шаги Мерио, идущего по главному проходу к центру Каллендры.
– Я свидетель! – вновь громко произнес он. – Я видел, что произошло! Вы хорошо меня знаете! Я Мерио Певечо да Парди! У Банка Регулаи нет секретов от меня. Я был его самым доверенным нумерари. Многие из вас знают меня, потому что мы сидели парлобанко и вели переговоры. Мне знакомы все ваши заговоры, и любовницы, и бастарды, и тайные жены, и хитрые сделки, и все прочее. Я знаю всю подноготную Регулаи – и я говорю, что это правда!
– Откуда нам знать? – спросил первый министр. – Откуда нам знать, что вы говорите правду?
– Прильнув щекой к ноге Амо, я даю эти показания. Я видел много планов, много интриг, видел, как Девоначи ди Регулаи и его сын пытались управлять этой Каллендрой, как он принимал услуги и помечал щеки, и, хотя я считал, что он слишком много на себя берет, я хранил молчание. Однако в этот раз не мог молчать. Не мог! – Его голос дрогнул. – Видеть, как он плетет козни с шеруанцами, читать его тайные послания! Выслушивать его замыслы! Это было слишком. Он хотел подчинить Наволу Шеру и добиться влияния, хотел использовать своего сына, связать его браком… Вот! – (Я понял, что Мерио показывает пальцем на меня.) – Вот колесница его амбиций. Мы все знаем, что Регулаи ведут дела во многих странах. Они уже не дерево, глубоко укоренившееся в родном городе, а ползучая лиана, готовая извиваться где угодно, готовая раскидываться и пускать корни повсюду. Они давным-давно утратили свой путь, свою любовь к Наволе и сговорились с шеруанцами, чтобы захватить власть и с их помощью искоренить все прочие банки и заставить весь мир приносить им доход…
– Это ложь! – прокричал я во тьму, вскочив на ноги. – Ложь!
Мои слова эхом отразились от холодных галерей Каллендры.
– И вот перед нами последний из них, – невозмутимо продолжил Мерио. – Пес, который продал бы всех нас в рабство Шеру.
– Это неправда!
– Правда!
Я повернулся на новый голос, донесшийся из другого места. Это был генерал Сивицца.
– Они отослали меня в Мераи, чтобы увести моих волков, оставить город без защиты, а потом вернуться – со мной, с армиями Мераи и Шеру – и осадить его. Я не мог так поступить. Это шло вразрез с моей честью.
Зал заполнился ревом ужаса, и мой голос потонул в нем.
– Мортис! Мортис! Мортис!..
Стук посоха первого министра наконец пробился сквозь шум и призвал галереи к порядку. Я вообразил калларино, наслаждающегося пьесой, которую он сочинил и отрепетировал до совершенства, взирающего, как актеры по очереди выходят на сцену. Я вообразил, как он направляет актеров, манипулирует зрителями, заставляет музыку нарастать…
Это был поистине блистательный спектакль, потому что к Мерио присоединились другие.
Юный нумерари из нашего банка, шпионивший на калларино. Дрожащим голосом он описал тайные приходы и уходы моего отца и зловещие привычки нашего стилеттоторе Каззетты.
Гарагаццо встал и рассказал, как наши домочадцы втайне явились к нему, боясь за свои души, и во всем признались. Нет, он не может назвать имен, но эти благословенные люди видели, что мы замышляем, и готовы подтвердить истинность нашего заговора.
И наконец, был парл Мераи собственной персоной, который встал и заявил, что тоже попал в сеть к моему отцу, ко мне, запутался в наших опасных интригах и лишь в самом конце обнаружил, что мы хотели отдать Шеру не только Наволу, но и Мераи.
Толпа взревела, требуя правосудия.
– Теперь я убеждена! – прозвенел голос Фурии. – Они предатели! Их тайные сделки, их банки, их секреты! Они хотели нажиться на торговле более ужасной, чем даже торговля рабами. Делайте с ним что хотите. Снимите с него шкуру, как с собаки. Сожгите его, как нериса релиджиа.
Толпа принялась скандировать, требуя огня:
– Инферно! Инферно! Инферно!