— Неплохо, — изрекает, наконец он, и даже дарит мне мимолетную улыбку. Все-таки ему идет улыбаться, это выглядит слишком мило, настолько, что моя бы воля, я бы сделала фото и иногда поглядывала на него.
— Рада, что понравилось, — тихонько отвечаю, уткнувшись носом в свою тарелку. Теперь мой черед пробовать, а ведь, в самом деле, неплохо.
— Я вчера пошерстил разные сайты, — начинает он новую тему, при этом, не отвлекаясь от еды. — И нашел одного балетмейстера, который прошел через травмы и все такое. Я написал ему, предложил встретиться.
— Глеб… — у меня аж дыхание перехватывает, да и в целом, становится не по себе. Так страшно говорить о балете, тем более, кому он теперь нужен? У мамы новая прима есть.
— Я не знаю, чего ты хочешь, но чтобы снова вернутся в балет, тебе нужен кто-то, кто будет тебя тренировать, находиться рядом. — Пытается зачем-то убедить он меня.
— Мама списала со счетов свою приемную дочь. У нее новая девочка, — слова застревают комом в горле. Мне и есть-то больше не хочется.
— Да и пошла она к черту со своими закидонами. — Как-то резко отзывается он. Выражение лица у Глеба вмиг меняется на более напряженное, тяжелое. Он отодвигает тарелку, но взгляда на меня не поднимает.
— У меня вряд ли получится…
Между нами повисает пауза. Она такая запутанная, как клубок ниток, который невозможно размотать. Потому что каждый из нас пребывает в своих мыслях, решениях, проблемах. Но где-то внутри мне безумно приятно, что Глеб сейчас здесь, ест со мной и говорит все эти фразы, проявляет несвойственное ему участие
В этот момент я вижу в нем уже в который раз далеко не брата. А ведь когда-то я видела в Глебе исключительно человека, который должен стать родным, близким, семьёй, а уж не парня, от которого щемит в груди. И ведь действительно щемит…
Обхватываю кружку обоими руками, вдыхая приятный аромат кофе. Мы никогда не ели вместе. Я не помню, когда в последний раз разговаривала с кем-то во время приема пищи. Именно так, как поступают в нормальных семьях. И вдруг я ловлю себя на том, что мне хотелось быть завтракать всегда так. И даже готовка не смущает, наоборот, приятно смотреть, как кому-то нравится уплетать твою стряпню.
— На сцене передо мной ты отлично справлялась, — Глеб неожиданно поднимает голову и его горячий вспыхнувший, словно искра, взгляд заставляет отчего-то смутиться.
— Ты дарил мне букеты с черными розами, — напоминаю я, до сих пор, поражаюсь, где он находил эти цветы. Что странно, несмотря на цвет, бутоны всегда были безумно красивыми. — Мне казалось, тебе не нравиться, как я танцую.
— Кто знает, — неоднозначно отвечает Глеб. — Спасибо за завтрак. Было вкусно.
Он поднимается из-за стола, берет тарелки, но я тут же подскакиваю и хочу выхватить их. Наши пальцы случайно соприкасаются друг с другом, и меня словно током прошибает, хотя ощущение безумно приятное. Волнительное такое, аж сердце заходится волчком.
— Что ты делаешь? — Глеб почему-то не спешит отодвинуть пальцы, будто тоже оттягивает момент мимолетной близости.
— Хочу… помыть посуду, — с придыханием произношу, но кажется, будто признаюсь в любви. Да что за ерунда.
— Я сам, — он дотрагивается до моего запястья и так нежно, мамочки, просто безумно заботливо убирает мою руку. Его действия так и кричат: «ты мне нравишься», нет, иначе: «черт возьми, ты мне очень нравишься». Не может же человек быть таким с абсолютно любой или ненавистной ему девушкой? Раньше Глеб вел себя иначе.
— Ладно, — пытаюсь звучать уверенно, но голос выдает волнение.
Я с неохотой отстраняюсь, а потом, чтобы избежать неловкой паузу, ухожу к себе. А у самой щеки горят… и кажется, бабочки в животе порхают.
Глава 22 — Даша
В универ мы едем по отдельности, хотя я бы может и хотела поехать вместе, но Глеб не предлагает, да и пары у нас начинаются в разные время: ему к первой, мне к третьей, потому что лектор по философии заболел.
У входа в здание, я встречаю Кристину. Она делает снимки пасмурного осеннего неба, не замечая никого вокруг. Ее рыжие волосы, завязанные в два хвостика, мило лежат на плечах, а плиссированная юбка забавно развивается. Не устаю поражаться, насколько эта девушка выделяется среди толпы, она кажется такой яркой и запоминающейся, хотя есть ощущение, что многие не видит ничего в округе.
— Привет, — здороваюсь первой.
— О, да у тебя я смотрю, случилось что-то хорошее?
Я неловко улыбаюсь, прикусывая губу. На самом деле, мне реально лучше, чем все эти дни до этого. А может и не только дни, но и годы. Рядом с Глебом я ощутила поддержку, которую давно ни от кого не ощущала. Невероятное чувство.
— Ну… — смущенно пожимаю плечами.
— Надеюсь, это не Артем, — улыбается Кристина. — О! Какой ракурс! — она отходит от меня, пытаясь поймать на камеру сойку, которая присела на ветку. Правда, дерево находится прямо рядом с лужей и именно это становится фатальной ошибкой. На большой скорости мимо нас проносится парень на черном байке. И плевать ему, что вода испачкала одежду Крис.
— Придурок! — кричит подруга, пока мотоциклист паркуется и дальше, словно в замедленной съемке — он снимает шлем, проводя рукой вдоль коротко стриженных темных волос. Руслан Соболев собственной персоной.
Он слезает со своего байка, расстегивает кожаную куртку, да так у него это круто выходит, словно его снимает камера для рекламной компании по тв. Берет в руки шлем и уже собирается уходить, как Крис нагоняет его.
— Что ты… — только и успеваю прошептать, как Ивлева вытаскивает из рюкзака бутылку с водой газировки и выливает ее прямо на парня. Вот это заявочки: я в шоке прикрываю рот ладонью.
Руслан тоже явно удивлен, вон у него аж мускул на лице дрогнул и глаза расширились. Соболев поджимает губы, во взгляде его тот еще пожар из раздражения и негодования. Он в несколько шагов сокращает между ними расстояние, хватает Крис за запястье и дергает на себя.
— Эй… — я подбегаю к ним, но там кажется и без меня спокойно разобраться могут.
— Что не нравится? — рычит недовольно Ивлева, смотря с вызовом на Соболева. Он хмыкает, наклоняется к ней и что-то шепчет.
— Придурок! — она вырывается, и начинает ускоряться, при этом намеренно задев его плечом.
— Моя мокрая майка тебе с рук не сойдет, лисица, — кричит он ей в спину. Крис же показывает ему средний палец.
Мне кажется, они оба как бомбы замедленного действия: дерни за ниточку, и разнесут не только друг друга, но и все в округе.
— Ты ужасно себя ведешь, — говорю ему, окинув строгим взглядом. — Неужели хамство нынче в тренде?
— О, прима, — ухмыляется он. Его пальцы тянутся к моему подбородку, правда Руслан не дотрагивается, останавливается на середине пути. Я не сразу понимаю, почему он резко меняется в лице, а потом замечаю Глеба, выходящего из соседнего корпуса института. Они идут в компании с Арсением, о чем-то переговариваясь.
Уже предвкушаю, как еще раз поздороваюсь с Глебом, может, даже обменяюсь парой-тройкой фраз, вот только он не доходит до меня. Да в целом ведет себя также как и прежде — не замечает. Хотя может… мне только так кажется? В конце концов, мы уже здоровались, разговаривали, наверное, я просто себя накручиваю.
И чтобы не мусолить эту тему в голове, срываюсь с места, уходя на пару по истории.
Историк у нас мужчина возрастной, ему около семидесяти: строгий, требовательный, и объясняет интересно. Опаздывать к нему нельзя, поэтому мы с Кристиной уже за пять минут до начала стоим как штык у дверей. Народ тоже подтягивается мало-мальски, общаются между собой, кто-то вздыхает, не особо желая идти на пару.
Кристина кидает на пол рюкзак и садится у стенки. Я не сажусь, конечно, но встаю рядышком и тихонько спрашиваю:
— Ты как?
— Нормально. Думаешь, этот хам может испортить мое настроение? — хорохорится она, а сама отчего-то взгляд отводит.
— Ты права, плохие парни не должны портить настроение.
— Вот именно! — воодушевляет Ивлева, а меня подмывает узнать, что он шепнул ей на ухо. Но в итоге я не решаюсь.
Следующие пять минут, мы повторяем материал, потому что историк задерживается. Его нет, и через еще пять минут, и даже через десять. Народ, ясное дело, ждать не планирует, оказывается в институте есть негласное правило пятнадцати минут, после которого можно уходить.
— Начинаем отсчет! — кричит какой-то парень с потока. Мы не знакомы, на лекцию ходит более ста пятидесяти человек первого курса, сложно кого-то запомнить.
— Десять! — поддерживает Лейла Арзоева, наша одногруппница. Она одна из ярых прогульщиц, которая планирует закрывать сессию за деньги родителей. Арзоева не стесняется этой информации и буквально на каждой перемене хвастается подругам, как поедет отдыхать на зимние праздники в Таиланд, пока остальные будут учить предметы.
— Девять! — разлетается из толпы.
Кристина поднимается и шепчет мне на ухо:
— Ты как думаешь, историк реально пропустит пару? Он же до мозга костей весь такой правильный.
— Не знаю, — пожимаю плечами. — Может, приболел?
— Не, — качает она головой. — Я видела его сегодня в главном, он точно тут.
— Один! — радостно хлопает в ладони Лейла. — Собираемся, — теперь уже более командным басом добавляет.
Ребята как по команде начинают копошиться, планируя покинуть коридор.
— А если он придет прямо сейчас? — вдруг подает голос Крис. Народ оборачивается на нее, и у меня складывается стойкое ощущение предвестника беды.
— Да его проблемы, — отмахивается Арзоева.
— Если он не даст нам автоматы из-за прогула, это будут не его проблемы, — не унимается Кристина. Лейла хмыкает и подходит к нам, останавливаясь буквально в нескольких сантиметрах. Ростом она выше, в плечах шире. Мы с Ивлевой на фоне этой девушки тростинки, я уж точно. Арзоева грозно тыкает пальцем в Крис, и смотрит так, словно говорит: “тебе хана”.
— Мы уходим, — цедит по слогам она. — Понятно?