— Спасибо, — шепчу, смотря снизу вверх на Глеба. Он игриво дергает за края шарфа, заставив меня сделать шаг навстречу ему. Затем наклоняется и вот между нами считанные сантиметры. Все в округе теряет смысл: и осенняя прохлада, и голоса студентов. Есть только два человека, которые не могут перестать смотреть друг на друга. Кажется, будто переживания уходят на второй план не только у меня.
— Хочешь меня поцеловать? — зачем-то спрашиваю я, до ужаса смутившись собственного вопроса.
— Может быть, — отвечает запросто Глеб, будто для нас в обыденность такие разговорчики. Он касается пальцем моей нижней губы, проводя вдоль нее, и останавливается в середине, словно чего-то ждет. Этот жест выглядит больно интимным и даже немного пошлым. А может, я просто слишком смущена. Ведь мы не дома, нас могут увидеть, и тогда слухами не оберешься.
— Мм, ну…
Ответить он мне не дает, опережает поцелуем. И делает это так трепетно, совсем не как в прошлый раз. Сейчас его поцелуй напоминает легкое дуновение летнего ветерка. Почти неуловимо, но в то же время безумно нежно, у меня аж ноги подкашиваются. И я вдруг ловлю себя на мысли, что готова потратить целую жизнь ради этого человека. Испытать все то, что никогда не испытывала впервые с ним: прогулки по хрустящему снегу, прятаться под крышей во время весенних дождей и сидеть в тени ветвей, знойным летом. Меня вихрем закручивают какие-то необузданные чувства, бесконтрольные, вселяющие веру в прекрасное, в то, что впереди нас ждет только лучшее.
Глеб отрывается от моих губ, ведет носом вдоль шее и шепчет мне на ушко:
— Порой мне кажется, что я схожу с ума без тебя, Дашка. Ты — мой дурман, не иначе.
Его слова отражаются вспышками звезд в моем сердце. И я поддаюсь порыву, обнимаю Глеба, прижимаясь крепче к его груди. Вдыхаю теперь уже любимый аромат с нотками дубового мха и мускуса. Наслаждаюсь тем мгновением, что есть сейчас и будет завтра.
Я так хочу наше завтра. Оно же будет? Правда?..
— Ты офигел! — мужской недовольный голос врезается в нашу прекрасную идиллию. Как бы ни хотелось, я отодвигаюсь от Гордеева и замечаю на тропинке Руслана, Арсения и Артема. Друзья Глеба перегородили дорогу Нестерову, а Соболев так вообще толкнул Артема, грозно прожигая его взглядом.
— Черт! — рычит Гордеев. Он срывается с места и мчит к ребятам, позабыв обо мне.
Я тоже иду туда, жутко переживаю, но к счастью, парни расходятся довольно быстро. Глеб разрешает ситуацию, а уж как и чем, остается для меня загадкой.
— Надо было рожу ему сломать, — недовольно хмыкает Руслан.
— Как мило, — Гордеев бьет по плечу Соболева. Они толкаются между собой, как мальчишки лет десяти, а Арсений периодически влезает между ними и строго наказывает, чтобы те вели себя хорошо. Это настолько забавно, что мне даже немного завидно: у Глеба всегда были друзья. В то время пока я пыталась дружить со сценой.
— Ты чего задумалась, Дашка? — Гордеев приобнимает меня, позабыв о своих товарищах и тех десяти пар глаз, которые в шоке сейчас разглядывают нас. Меня накрывает волна смущения, я будто оказалась в эпицентре всеобщего внимания.
— О тебе, — отшучиваюсь, и хочу вырваться, но Глеб сильнее прижимает к себе.
— Обо мне можно, а других нельзя, — игриво отвечает он.
Мы заходим в здание универа, держась за руки, но я технично увиливаю от Глеба, списав на то, что вот-вот начнется пара. Хотя на паре не легче, одногруппники открыто шушукаются, обсуждая последние сплетни в лице меня.
— Ты сегодня новость дня, — Крис усаживается рядом, вытаскивая из рюкзака тетрадку.
— Они же не съедят меня? — поглядываю я на подругу, ожидая и от нее миллион вопросов.
— Максимум сделают куклу-вуду.
— Кристин, — поворачиваюсь к Ивлевой, до начала пары еще несколько минут. Значит, мы можем перекинуться парой-тройкой фраз. — А тебе… не интересно, про меня и…
— Ну я совру, если скажу, что неинтересно. Но если бы ты хотела, то рассказала бы. Поэтому я терпеливо жду своего часа, — она улыбается мне, отчего на душе становится так тепло. Кажется, что мы целую вечность дружим.
— Тогда, может… сходим сегодня в кафе?
— Я не против.
Пара проходит относительно спокойно. Правда, про меня с Глебом успевают написать даже в группу “подслушано” нашего универа. Я не сама узнаю об этом, Крис скидывает ее сестра. Мы читаем комментарии и Ивлева жутко злиться. Там пишут всякие гадости в мою сторону из серии: как он мог вообще на такую плоскодонку посмотреть или разве у нее не анорексия, такая худая, у Гордеева поменялся вкус.
Всех бесит не мое лицо, а худоба. Все-таки интересная жизнь… Я столько лет стремилась к этому весу, и в моем училище он считался эталоном красоты. В реальности же, оказывается, быть худой не так уж и прикольно.
Крис не выдерживает и отписывается каждому хейтеру, посылая то стикеры, то ругательства. На самом деле, мне плевать, что там и кто думает про мою фигуру. А вот то, что Ивлева с горящими глазами заступается за меня, действительно трогает. В эту минуту она мне кажется такой крутой, в какой-то степени я бы хотела быть немного похожей на Кристину.
— Ты наживешь себе врагов, — беспокойно говорю ей.
— Да и пошли они в задницу, — хмыкает Крис. — Мне…
— Что тебе? — я следую за направлением ее взгляда и замолкаю, увидев, как Руслан Соболев открыто заигрывает с той девушкой, педагогом по психологии. Правда, стоят они в уголке, ближе к высокой пальме. Их в целом и не особо видно, но Кристина замечает парочку. Они не держаться за руки, не обнимаются или еще что-то. Но один взгляд Соболева, такой обжигающе-горячий говорит о многом. А уж психологони, та и вовсе, накручивает на палец прядь, закусывая губу.
Потом правда дверь кабинета кафедры открывается, и девушка резко принимает серьезный вид. Она протягивает Соболеву какую-то тетрадку.
— Интересно, — задается вопросом Ивлева. — Оксаночка не боитя, что за связь со студентом ее выпрут?
— А Руслан?
— Мне кажется, ему до одного места на всех девчонок. Он же павлин с большой буквы “п”. Ладно, пошли в кафе.
Крис тянет меня к лифтам, но стоит только створкам открыться, как перед нами появляется Артем. Он смотрит на меня в упор, заставляя сердце сжаться от волнения. Но я вдруг понимаю, что закончить его конфликт с Глебом только мне под силу. Поэтому набрав побольше воздуха в легкие, произношу:
— Поговорим?
Глава 31 — Даша
Я облокачиваюсь о подоконник, Артем становится напротив. Он отводит взгляд, проводя языком по разбитой губе. У него на носу пластырь и на брови тоже. Замечаю, что костяшки рук разбиты, да и на скуле просвечивается небольшое темное пятно в виде синяка. Не только Глебу досталось.
— Даша, — Нестеров неожиданно начинает первым, пока я собираюсь с мыслями. — Я не понимаю, что со мной не так.
— Что? — у меня прерывается дыхание, а разные фразы, которые я подобрала в голове, разлетаются прочь.
— Почему все девушки выбирают Гордеева? Ты же… — он сглатывает, засунув руки в карманы. — Ты мне безумно понравилась. Когда я впервые тебя увидел, ты выглядела такой несчастной и одинокой. Я решил, что должен подойти и что-то сказать. Но вблизи ты оказалась еще круче.
— Ребята в “подслушано” считают меня анарексичкой, — с грустной усмешкой шепчу себе под нос.
— Да пошли они в задницу! — резко вспыхивает он. И тут же вытаскивает телефон. — Сейчас я кину жалобу на это дно-сообщество.
— Артем, — дотрагиваюсь до его телефона, заставив Нестерова перевести взгляд на меня. Сейчас он не кажется таким уж дерзким, уверенным и в целом засранцем. Он будто раскис, разочаровался в себе и в мире. Мне знакомо это чувство, и то, как умело оно отравляет жизнь.
— Что? — глухо спрашивает Нестеров.
— Я давно знаю Глеба. И мои чувства к нему зародились еще до знакомства с тобой. Поэтому…
— Значит, — грустно хмыкнув, он переводит тяжесть тела на другую ногу. — У меня и шансов-то не было?
— Оставь нас в покое, — помедлив, я добавляю. — Пожалуйста. Я итак не самый счастливый человек.
— Да почему я должен сдаваться, когда мы еще не начинали? — вижу в его глазах огонек, и чтобы погасить ненужную надежду, решаюсь бить до конца.
— Мои родители сдали меня в приют в день моего рождения, бросили. Там я прожила до десяти лет, потом меня удочерили, но мама оказалась не особо такой, какой я себе представляла. Моя жизнь — это не кадры из романтического ситкома. Мне итак досталось.
Артем размыкает губы, но видимо не знает, что сказать. Что ж, если бы мне кто подобное поведал, я бы и сама замешкалась.
— Чтобы попасть в балетное училище, мать ограничивала меня в еде, взамен я занималась изнурительными тренировками. В балетном добилась успеха, но каждый день терпела унижения и нападки от учителей, не говоря уже об одноклассницах, которые меня ненавидели.
Артем слушает, не моргнув.
— И во всем этом аду, только Глеб был рядом. Для меня, — в этот раз слезы все-таки скатываются по щекам. Потому что перед глазами мелькает то прекрасное, что случилось между нами с Гордеевым за последние дни. А еще я почему-то вспоминаю детство, и теперь мне не кажется, что Глеб пытался изводить меня.
Скорее всего, он просто не знал, как правильно поддерживать, сказать об опасностях, да и я была для него врагом. И все равно он пытался, шел против себя, не намекал, а говорил прямо — в балете будет плохо, мать тебя не любит, поешь, пока не сдохла. Конечно, звучало грубо, но бывает, что человек иначе не может. И Глеб, скорее всего, не мог. Мне почему-то теперь кажется, все именно так.
Утерев слезу тыльной стороной ладони, я продолжаю.
— Глеб — моя семья и свет в конце туннеля. Пожалуйста, Артем, зарой топор войны. Если я тебе правда хоть немного нравилась, давай отпустим друг друга?
Он не отвечает, и вообще довольно долго молча смотрит в стену. Мне уже начинает казаться, что я совершила ошибку, раскрыв этому парню свое сердце. Сжав крепче лямку рюкзака, перевожу взгляд на Кристину, которая стоит в самом начале коридора. Она сказала, что никуда не уйдет, вдруг мне понадобиться помощь. В душе я бесконечно благодарна ей за поддержку. Даже не знаю, что бы делала без этой рыжеволосой боевой девчонки.