Сьюзен постоянно планирует что-то за меня, чтобы я была по возможности занята — даже если это занятие будет заключаться всего лишь в праздном просмотре телевизора. Иногда меня этот ее пунктик «лагерной вожатой» слегка раздражает, но кто я такая, чтобы говорить ей: «отстань». Она хочет помочь мне и действительно помогает. Я оживаю чуток с каждым днем.
— Сегодня в город приехала моя подруга Ребекка, — говорит мне днем Сьюзен. — Мы могли бы все вместе пойти в ресторан со средиземноморской кухней, который я недавно присмотрела.
Она впервые приглашает меня на встречу с кем-либо из своих друзей. Почему-то мне кажется странным участвовать с ней в чем-то, во что вовлечены другие люди. Не знаю, почему. Как будто наш с ней союз — слишком личный, о котором никому не говорят. Как будто она моя тайная мама. Наверное, дело в том, что я боюсь, не зная, как мне к ней обращаться. Как она представит меня? «Это вдова моего сына?» Не хочу этого.
— О. Я даже не знаю, — отзываюсь я, теребя страницы журнала, прочитанного несколько дней назад. Они свернулись по краям и просвечивают, после того как оставив журнал на краю бассейна, я прыгнула в воду «бомбочкой».
— Ну пожалуйста, — просит Сьюзен.
— Просто… — начинаю я, но она внезапно садится и умоляюще вытягивает руки, словно собираясь сделать великое признание.
— Послушай, Ребекка далеко не лапочка. Она слегка… снобка. Ну, точнее она самая настоящая снобка. И я никогда не переваривала ее снобистское отношение к детям. Когда ее старший сын поступил в Стэнфорд, от нее только и слышно было: Стэнфорд то, Стэнфорд сё, и — ух ты господи боже мой — разве Патрик не самый умный ребенок на свете? Она всегда вела себя так, словно мой Бен — сплошное разочарование.
— Ничего себе! Вот теперь я точно не хочу с ней встречаться. И не понимаю, почему хотите с ней встретиться вы.
— Да пойми же! — возбужденно восклицает Сьюзен. — Она всегда, всегда хотела иметь дочь. Всегда. А у нее два сына. И ни один еще не женат. — Сьюзен умолкает, покраснев. — Я ужасна? Хочу использовать невестку, чтобы заставить подругу завидовать.
Не знаю, потому ли, что я заранее ненавижу Ребекку, или потому, что мне приятно доставить удовольствие Сьюзен, но я соглашаюсь пойти с ней на ужин с подругой.
— Наденем сочетающиеся платья? — предлагаю я и поддразниваю ее: — Может, скажем, что только что вместе лепили вазочки в гончарной мастерской?
Сьюзен от души смеется.
— Порой я бываю первостатейной стервой, так что спасибо за понимание.
Вздремнув немного, мы начинаем собираться на ужин. Я слышу, как Сьюзен без конца примеряет костюмы и платья. Мне непривычно видеть ее такой неуверенной в себе.
В ресторане нам говорят, что Ребекка уже ждет нас за столиком. Сьюзен пересекает зал чуть-чуть опережая меня, и ее подруга встает, приветствуя нас:
— Опоздали всего на две минуты! — замечает она.
Сьюзен закатывает глаза.
— Так вот она — та самая невестка, о которой ты не устаешь говорить, — поворачивается Ребекка ко мне.
И я осознаю, почему на самом деле мне захотелось прийти на этот ужин — потому что я впервые почувствовала себя невесткой Сьюзен. И не важно, при каких обстоятельствах это произошло. Главное, что я чувствую себя чьей-то любимой невесткой.
НОЯБРЬ
Сегодня меня приедет навестить Анна. Сьюзен пригласила ее провести с нами выходные, и подруга приняла предложение. Она будет с минуты на минуту, и я с нетерпением жду ее, чтобы показать, как здорово просто сидеть у бассейна, ощущая на коже ласковые лучи солнца. Днем я съездила в магазин за закусками и бутылочками вина, разбавленного фруктовым соком и газировкой. Последние я купила по приколу, но одну из них уже выпила, и знаете что? Это вкуснятина!
Анна подъезжает к шести, и у Сьюзен уже спланирован весь ужин. У меня такое впечатление, что ей до смерти скучно. Своим присутствием я заполняю ее дни, но до того как Бен умер, до того как мы с ней сблизились, ей, наверное, было невыносимо, душевыматывающе скучно. Она состоит в куче книжных клубов, и насколько я знаю, ничем больше себя не занимает. Поэтому к приезду Анны готовит чуть ли не пиршество.
Зайдя на кухню, я нахожу свободный фартук, надеваю его и развожу руками:
— Чем помочь?
Сьюзен нарезает овощи с такой скоростью, что, кажется, увлекшись, полпальца себе отхватит, но этого не происходит. Разделочная доска уже завалена нарезанными овощами, которые Сьюзен с легкостью смахивает в большую миску.
— Подай мне ту банку, пожалуйста, — просит она.
Я подаю. Она высыпает из банки бог его знает что — вероятно, тертый сыр — в ту же миску и ставит салат на стол.
— Салат готов. Пюре — тоже. Ростбиф жарится. Йоркширский пудинг в духовке. Почти всё сделано, — говорит Сьюзен. — Надеюсь, Анна не сидит на диете. Я приготовила все блюда нашего округа.
Звенит звонок, и я иду открывать дверь. На Анне белое платье и черный кардиган. В одной руке она держит бутылку вина, в другой — сумочку. Мы часто разговариваем с ней по телефону, но от встречи лицом к лицу сердце наполняется радостью. Она — часть моей жизни, которую я хочу вернуть.
Анна обнимает меня, и я чувствую аромат ее духов. Он напоминает мне о времени, когда мы ходили в бары, и пока я стояла в уголке с коктейлем, Анна была центром внимания. Напоминает мне о наших субботних похмельях и поздних завтраках. О незамужней жизни. Жизни, которую я любила до того, как узнала, что есть нечто лучшее.
Я так давно не чувствовала запаха Бена, что уже позабыла его аромат. Нет, я бы его сразу же узнала, а вот описать не могу, вспомнить не могу. Я знала, что так и будет. Я боялась этого. Но сейчас, когда это уже случилось, всё не так уж и плохо. Плохо. Но не настолько, как я боялась.
— Ты замечательно выглядишь, — говорит Анна, мгновенно поднимая мне этим настроение.
— Спасибо! Ты тоже! — Мне не нравится, что наш разговор звучит как-то формально. Мы — лучшие подруги, а лучшие подруги так не говорят.
Мы проходим в кухню, и Анна обнимает Сьюзен.
— Чем мне вам помочь? — спрашивает подруга, и Сьюзен отмахивается.
— Вы, девочки, такие вежливые и воспитанные. Садись. Хочешь чего-нибудь выпить?
— Позвольте мне хотя бы бокалы достать, — говорит Анна и начинает их искать.
— В верхнем шкафчике над посудомойкой, — подсказывает Сьюзен, не отвлекаясь от готовки.
Анна достает три бокала и наливает в них вино.
Только минут через пять мы начинаем общаться свободно и в похожей на себя манере. Я думаю о том, как это странно — я пробыла вдали от Анны всего несколько недель, а уже чувствую какое-то отчуждение. А потом понимаю, что мы пробыли вдали друг от друга не эти несколько недель. Что я отдалилась от нее сразу после смерти Бена. Я умерла вместе с ним. Или мы отдалились друг от друга еще раньше? Может быть, после встречи с Беном я уже в каком-то смысле потеряла Анну. Если это так, то я хочу ее вернуть. Я хочу вернуть то, что у нас было.
МАЙ
Со спиной Бена всё было так плохо, что он даже двигаться не мог. Он позвонил на работу и отпросился на три дня по болезни. Сама я пошла в понедельник на работу, но весь день мыслями была дома, переживая за Бена, так как знала, что он без посторонней помощи с постели встать не сможет. В среду я забила на работу и осталась с ним.
Бен в болезни оказался трогательным и беспомощным и вел себя как большой ребенок. Стоило только спросить его, как он чувствует себя, и он тут же разражался такими мучительными охами и стонами, будто его заживо пожирала какая-то бактерия-мясоед. Но как по мне, он был очарователен. Мне нравилось чувствовать себя нужной ему. Нравилось кашеварить ему, готовить для него ванны и делать массажи. Нравилось заботиться о нем и ухаживать за ним. Мне было ради чего жить. И мне было невероятно приятно доставлять ему радость и хоть чуточку облегчать страдания.
Прошло несколько дней с тех пор, как он попросил меня выйти за него замуж, но я никак не могла выкинуть его предложение из головы. Бен сделал его под действием таблеток, но что если он говорил от души? Почему меня так растревожили его слова? Бен просто сболтнул их под викодином. Однако как сильно эти таблетки влияют на сознание? Не могут же они заставлять говорить вещи, о которых ты даже не думаешь?
Наверное, предложение Бена настолько взбудоражило меня, потому что я любила его так, как не представляла себе, что вообще возможно любить. Я понимала, что если потеряю его, если мне придется жить без него, то меня это раздавит. Бен нужен был мне, и не только сейчас, в этот момент моей жизни, но и в будущем. Он нужен был мне навсегда. Я хотела прожить с ним всю свою жизнь. Хотела, чтоб он стал отцом моих детей. Это затертая фраза, которой женщины часто бросаются, и она кажется глупой и пустой. Некоторые и относится к ней, как к пустому звуку, но для меня она не была такой. Я хотела от него детей. В будущем. Хотела нянчить детей вместе с ним. Хотела ребенка, который был бы частью его и частью меня. Хотела посвятить себя Бену и жертвовать собой ради него. Хотела потерять часть себя, чтобы обрести часть его. Я хотела выйти за него замуж. Поэтому хотела, чтобы его слова шли от души.
Бену становилось всё лучше и лучше, и он попросил меня взять еще один отгул, чтобы провести с ним еще один день. Он сказал, что я так здорово заботилась о нем, что он хотел в благодарность посвятить этот день целиком мне. Конечно же, меня не пришлось уговаривать.
Продрав утром глаза, я увидела его стоящим у постели с завтраком.
— А вот и я! — воскликнул он, улыбаясь во весь рот.
Я села в постели, и Бен поставил поднос передо мной. Тот был полон еды, которую я обычно нахожу несовместимой: бублик и круассан, гренки и вафли, масло и сливочный сыр. Бен даже подогрел поп-тарт27.
— Кажись, я перестарался, — признался Бен. — Но оказалось, что приготовить такой завтрак проще простого. Всё это можно достать в морозилке ближайшего же магазина.
— Спасибо, — поблагодарила я, улыбнулась и поцеловала его в губы, когда он наклонился ко мне. Он не застонал и не заохал от боли. — Ты наконец стал принимать лекарство?