нова поднимается беспокойство. Полицейские смотрели на меня с подозрением. Люди вокруг уставились на меня. Мои темно-бордовые одежды вызывали любопытство. Когда я изучал нищих в Бодхгае, я думал: «И я так смогу!» Я часами воображал, как протягиваю чашу для подаяния, не моюсь, сплю на каменном полу или в лесу. Но ощущение общественной наготы, с которой я впервые столкнулся на вокзале в Гае, как-то миновало мои фантазии.
Я сосредотачивался на отсутствии таких вещей, как пища, удобный матрас, мыло и горячий душ. Естественно, я воображал все эти лишения в своих чистых комнатах, наслаждаясь вкусной едой и окруженный людьми, которых люблю и которые любят меня. И смущение, которое я испытывал от невозможности спрятаться, от того, что на меня все глазеют, от того, что меня мучают комплексы, застало меня врасплох. Я знал свое место среди людей, и они так же его знали. Когда я путешествовал, то делал это как представитель избранной социальной страты, и ко мне относились соответствующе. Я так никогда полностью не перерос неуверенность, свойственную мне с детства. Мне не всегда была присуща расслабленная манера поведения на людях или непринужденность в общении. Но сильное смущение, которое я испытывал сейчас, соответствовало волне, ударившей в меня, когда я только сел в поезд прошлой ночью. Отчужденность от самого себя вызывала отчужденность от других. За несколько минут я оказался не среди кротких и нищих, но стал тем, на кого таращатся безумцы. Обходя вокзал, я видел, как люди прыгают на пути, чтобы помочиться и справить большую нужду.
Я начал делать такое же сканирование, которое практиковал в поезде, чтобы расслабить тело – или, по крайней мере, попытался, пройдя по нему от макушки до стоп. Спустя пять минут я направил осознавание на изменения в своем теле.
Я направил осознавание на лоб.
Я сидел неподвижно, стараясь почувствовать любые ощущения в этой области, возможно, тепла, покалывания или вибраций.
Тонкие ощущения присутствуют всегда, но я был слишком напряжен, чтобы обнаружить их.
Через минуту или две я поднес ладонь ко лбу и держал ее на расстоянии примерно полсантиметра от него. Потом она почувствовала тепло, которое шло изнутри, и легкое покалывание.
Я опустил ладонь и снова направил осознавание на лоб. Я удерживал его там, пока не почувствовал изменения в ощущениях, от тепла до давления и, наконец, расслабления.
Я осознавал это ощущение и как оно меняется. «Отпусти его. Позволь ему быть. Каким бы приятным оно ни было, не держись за него». Я пытался покоиться в переживании устойчивого осознавания. Потом, удерживая его, я переместил внимание на макушку. Я чувствовал напряжение в нервах, в мышцах, в коже. Мой ум парил над головой, колеблясь между прошлым и будущим. Я вернул его в голову. В тело. «Постарайся почувствовать ощущения». Если я не мог почувствовать ощущения, тогда старался пребывать в этом состоянии: осознавании отсутствия ощущений.
«Обрати внимание, воспринимается ли ощущение как приятное, неприятное или нейтральное. Потом покойся в его переживании».
Я перешел к лицу, мышцам челюсти, рту, губам. «Пребывай в том, что происходит, – сказал я себе, – и посмотри, сможешь ли ты заметить изменения в ощущении и в твоей реакции на него».
Я хотел еще раз убедиться, что вся поверхность тела, каждый сантиметр кожи, каждая ее пора – чувствительный рецептор, который воспринимает все изменения.
Мне надо было заново испытать непрерывность изменений, вспомнить, что каждое мгновение содержит возможность преодоления зациклившегося ума, благоприятной среды для тревожности и беспокойства. Между каждым циклом дыхания и каждой мыслью существуют промежутки, абсолютно свободные от концепций и воспоминаний, но наши умственные привычки не дают нам увидеть их.
Сканирование тела позволило мне отметить изменения, и это убедило меня, что я не обречен на этот сильный дискомфорт; но у меня не получалось расслабиться, и я продолжал сидеть со скованной, упрямой решимостью. Гордость, это проклятие мира богов, не позволяла мне двигаться – лишь потому, что крысы сновали по полу.
Сейчас легко понять, почему я привлекал такое внимание. Я выглядел слишком ухоженным, чтобы вписаться в окружающую обстановку. Моя одежда еще не измялась, я был чисто выбрит, ногти пострижены, а очки не сломались. Должно быть, я выглядел как представитель среднего класса, который решил познакомиться с миром трущоб. По-своему, так и было. Многие из моих учеников путешествуют по миру с рюкзаками за плечами, не обладая большим количеством денег. У них есть дом, куда они могут вернуться… но он есть и у меня. Предполагаю, многим из них доводилось путешествовать в одиночку – в поездах, самолетах и автобусах. Они точно покупали билеты и кофе на вынос, изучали расписание поездов, заказывали еду, ели одни в кафе.
Я встал, чтобы сходить в туалет, а когда вернулся, то увидел, что рядом со мной обосновалась семья. Впервые кто-то заговорил со мной. Мужчина спросил: «Вы из Китая?»
«Из Непала», – ответил я.
Его любопытство угасло. Индийцам любопытны иностранцы, но Непал – это не то чтобы заграница, так что непальцы не вызывают у них интереса. Но все же он выказывал дружелюбие и хотел поговорить.
Он был одет в рваное дхоти[3] и рубашку в рубчик без рукавов. У него были усы, но выбритый подбородок. Вся семья ходила босиком. На женщине – мятое легкое хлопковое сари блеклооранжевого цвета, один конец которого свободно повязан вокруг ее головы. Волосы детей выглядели спутанными, как будто их давно не мыли, а одежда – явно не по размеру. Среди их тюков были большой мешок риса и маленькая горелка. Мужчина сказал, что они здесь проездом и собираются дальше на юг, навестить родственников. Они провели много времени в вагонах общего класса, и он довольно хорошо знал вокзал. Он рассказал мне, где здесь лучше всего покупать чай и арахис с печеньем. Я получил удовольствие от разговора с ним, но вскоре слегка отвернулся, и он, уловив намек, оставил меня в покое.
Глава 9Пустотность, не ничто
Один мой знакомый из Англии подарил мне сувенир с совсем другого вокзала, из лондонского метро. Это была ярко-красная кружка с золотой надписью, которая гласила: «Помни о промежутке![4]» Это предупреждение для пассажиров помнить о щели между платформой и поездом. В противном случае вы можете шагнуть в нее и сломать ногу.
«Помни о промежутке», – сказал я себе, поскольку всегда существует зазор между мирами, между мыслями и эмоциями. Однако, в отличие от пространства между платформой и поездом, этот промежуток очень узок: его трудно заметить и легко пропустить. Однажды во время визита в Сингапур меня пригласили в роскошный ресторан на крыше шестиэтажного торгового центра. Пока мы ехали по эскалатору, я размышлял об этих промежутках. Я воображал, что потерялся в подвале этого огромного универмага. Сбитый с толку и испуганный, я бродил среди генераторов и шипящих бойлеров, труб, из которых вырывался пар, стрекочущих клапанов и шумных гидравлических двигателей. Там не было окон, не хватало воздуха. Не было симпатичных вещей, которые можно было бы купить. В отличие от этой атмосферы ада, на самом верхнем этаже, шестом, куда меня вели на обед, были розовые мраморные полы, стеклянные стены и террасы с цветущими растениями. Двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю эскалаторы ездят из ада подвала в обитель богов и обратно, отражая непрерывный поток наших умственных переходов.
Я видел, что мы не можем проехать на одном эскалаторе с самого низа до верха или обратно. На каждом этаже нам нужно сойти и потом снова встать на следующее полотно. Другими словами, есть промежуток. Благодаря тренировке можно осознавать промежуточное пространство – пространство между нашими мыслями, восприятиями и вдохом и выдохом.
Почему этот промежуток так важен? Скажем, мы смотрим на небо, затянутое тучами. Какие-то облака светлее, какието темнее. Они двигаются быстро или медленно, рассеиваются, меняют форму и растворяются одно в другом. Потом вдруг возникает просвет, через который мы видим солнце. Этот просвет в облаках и есть промежуток. Облака представляют все обычное содержимое нетренированного ума, бесконечную болтовню о наших днях, пище, расписании, болезнях и прошлых проблемах. Более того, эти мысли обусловлены психологическим и социальным контекстом и проплывают через наш ум, эмоционально окрашенные желанием, жадностью, гневом, ревностью, гордостью и т. д. Одно за другим облака вплывают в ум и исчезают из него, медленно или стремительно, вызывая изумление или вселяя страхи. Мы можем так увлечься историями, которые рассказываем сами себе, что даже не пытаемся посмотреть дальше облаков или ошибочно принимаем этот поток движущихся мыслей-облаков за изначальный ум, который лежит за ними. Но если мы внимательны, то можем распознать промежуток, мимолетное пространство между мыслями.
Один мой ученик как-то сказал: «Я просто хочу перекрыть этот кран». Это описывает обычное переживание наших обезьяньих умов: низвергающийся поток мыслей без малейшей передышки. Но посредством осознавания мы можем увидеть, что пусть болтовня и выглядит непрестанной, в ней есть просветы, промежутки, зазоры, пустое пространство, которое дает возможность на собственном опыте распознать всегда присутствующий очищенный ум. В этих просветах мы переживаем чистое восприятие. Нет времени, нет направления, нет оценок. Облака болтовни и воспоминаний исчезли, и сияет солнце.
Просвет между мыслями – как промежуток между циклами дыхания и настроениями – позволяет нам мельком взглянуть на обнаженный ум – ум, который не замутнен нашими убеждениями и воспоминаниями. Именно это свежее мерцание приводит нас в состояние пробужденности и напоминает о том, что облака – это временные поверхностные проблемы и что солнце светит в любом случае, видим мы его или нет. То, что мы замечаем промежуток, знакомит нас с умом, который не держится за истории утраты или любви, или за ярлыки славы и позора, или дом, или человека, или домашнего питомца. Это ум, освобожденный от ошибочного восприятия, которое удерживает нас в сансаре.