ыв. «Аа-пчхи!» – на долю секунды поток ума прерывается. Болтающий ум замолкает. Он не может сосуществовать с чихом. Это настоящее благословение.
Внезапно испугаться, увидеть дикое животное, поскользнуться и упасть, услышать угрожающий жизни диагноз, увидеть чудо природы или выдающееся произведение искусства – все, что заставляет наше сердце на мгновение замереть, действует одинаково. Но мы, как правило, направляем ум на источник нашей реакции, но не на сам ум. А значит, не можем распознать в этот момент его ясную, пустотную природу. Тем не менее важно знать, что у каждого из нас случаются эти проблески обнаженного ума. И мы можем научиться замечать их.
Если мы начнем исследовать эти мгновения, то будем поражены, узнав, как часто в повседневной жизни случаются моменты остановки ума. И мы можем использовать эти естественные события, чтобы получить удивительные знания о своей истинной природе. С этими вспышками обнаженного ума происходит мини-смерть. На мгновение то «я», которое мы отождествляем со своим существованием, прекращается. То «я», которое определяет нашу идентичность и управляет нами, временно умирает. Но мы не превращаемся в ничто; мы превращаемся в бессмертное осознавание.
Зевота или предельные физические нагрузки действуют так же, как чихание. Если мы внезапно остановимся во время пробежки или других усилий, эффект будет таким же. Как только мы познакомимся с физическими событиями, которые останавливают ум, мы можем исследовать аналогичные умственные состояния, возникающие в других ситуациях – например, когда мы радуемся, покидая в пятницу вечером офис после напряженной рабочей недели.
Многие люди боятся, что уничтожение концептуального ума ведет к «ничто». На самом деле оно раскрывает сияющую пустотность ума, которая присутствует всегда и также сопровождает нас в момент физической смерти. Познакомившись с процессом умирания до того, как умрем, мы понимаем, что умирание – это перерождение. Распознавание сияющей пустотности – это распознавание смерти. Если мы познакомимся с ней сейчас, то не будем так страшиться утратить свое тело, потому что, когда мы утрачиваем его, остается только пустотность. На чем это основано? На том факте, что она изначальна, не создана нашим умом. Все обусловленные вещи рано или поздно исчезают. Уверенность в необусловленной реальности может прийти только с опытом. Когда мы начинаем обращать внимание на свой повседневный ум, вымышленная версия нас самих распадается – но мы не умираем, и, возможно, нам захочется узнать, что же остается.
Важный вопрос, занимающий многих западных людей, таков: продолжает ли жить какая-то часть нас, когда мы физически умираем? Если мы можем соединиться с какой-либо гранью реальности, которая выходит за пределы обычного думающего ума, тогда мы должны спросить, откуда и как она возникает. Если посредством подобного изучения мы сможем убедиться, что у такой реальности нет начала, тогда, возможно, мы сможем принять и то, что у нее нет конца. Нам вовсе не требуются драматические, судьбоносные переживания сияющей пустотности, чтобы исследовать этот вопрос. Мы можем начать с чихания, зевоты или обращать внимание на нюансы вдоха и выдоха – все, что естественным образом содержит в себе разрыв. Но для того чтобы это исследование куда-нибудь привело нас, мы должны быть готовы расслабить зациклившийся ум и отпустить свои представления о том, что реально. Отпускать – это уже само по себе пример умирания. Но распознавание этого умирания и позволяет нам свободно существовать в непрерывном цикле умирания и перерождения.
Помимо мини-смертей, которые происходят с проблесками пустотности, глубокий опыт умирания дарит нам сон. Его можно понимать как своего рода промежуточную смерть, которая подводит нас еще на один шаг ближе к окончательной большой смерти, происходящей с распадом нашего тела. И опять же только самого физического события недостаточно, польза от него приходит с распознаванием. Тренировать ум, чтобы он удерживал осознавание всего процесса засыпания, – нелегко. Но даже концептуальные изменения в том, как мы относимся к этому ежедневному событию, меняют наши отношения со смертью. Например, у тибетцев есть обычай переворачивать перед сном чашки вверх дном, что означает не только завершение этого дня, но и завершение всей жизни. Первым делом утром мы думаем: «Я жив, я могу видеть, могу слышать, могу чувствовать», потом переворачиваем чашку обратно. «Начинается новая жизнь, и я готов воспринимать». Утром ум свежий, и даже одно мгновение благодарности за то, что мы живы, может определить весь наш день и напомнить о непрерывном цикле жизни и смерти.
После долгой прогулки по жаре я снова вошел в здание вокзала, благодарный за то, что оказался в тени, и радуясь, что мне удалось купить накидки садху. Но был у меня и повод для беспокойства, поскольку в комнатах отдыха на вокзале запрещалось проводить более трех ночей подряд, и это была моя последняя ночь. Вернувшись в комнату, я лег на койку, испытывая одновременно усталость и тревогу. Как всегда, я решил выполнить медитацию перед сном, последнее упражнение по тренировке ума. Я был готов умереть для этого дня и с нетерпением ждал, что принесет мне перерождение завтра утром.
Глава 13О сне и снах
Я начал медитацию со сканирования тела от макушки головы до пальцев ног, направляя осознавание на различные его участки и замечая, как развязываются узлы напряжения. Потом без усилий направил ум на растворение чувств, и они стали угасать: зрение, слух, обоняние, осязание…
Обычно мы считаем сон необходимым биологическим перерывом от жизни. Мы принимаем растворение восприятия за должное и не обращаем внимания на то, что происходит. Мы просто вырубаемся, словно пьяные или накачанные наркотиками. Но это растворение отражает физическое умирание. Каждую ночь мы фактически проходим через мини-смерть. Каждый вечер мы ложимся в постель с прочным чувством «я». Когда наше сознание угасает, связи, которые удерживали обусловленный ум вместе, распадаются.
Физическое прекращение работы той структуры, что лежит в основе тела, затрагивает и закрепленные параметры маленького «я», и это естественным образом выпускает нас в миры, расположенные далеко за границами жизни в бодрствовании.
Содержимое снов – не что иное, как творения нашего ума, но без того контроля и манипуляций, которые мы налагаем на них в течение дня.
Большинство из нас не могут отследить растворение чувств в процессе засыпания: в какой-то момент наше осознавание отключается, так же как и органы чувств. Чтобы научиться поддерживать состояние осознавания во время всего процесса, нужно много практики и необычайно чувствительный ум, такой, как у Его Святейшества Шестнадцатого Кармапы. Когда он говорил об осознавании, он имел в виду чистое, недвойственное осознавание, осознавание без наблюдателя. Я никогда не встречался с Шестнадцатым Кармапой, но один из моих старших братьев был его помощником и поделился со мной замечательной историей. Как-то Кармапа пригласил к себе великого монаха-ученого, исповедовавшего внесектарный подход, который был наставником Его Святейшества Далай-ламы. Кармапа хотел обсудить с ним одну трудность, с которой столкнулся в своей медитации. Мой брат подал им освежающие напитки, а потом спрятался за дверью, чтобы услышать разговор.
Кармапа сказал, что может поддерживать осознавание в течение всего дня и отследить растворение чувств почти до момента засыпания. После того как он засыпал, он снова оказывался в состоянии осознавания. Но он утрачивал его каждую ночь на несколько мгновений, прямо перед тем, как погрузиться в сон, и сейчас ему нужен был совет, как устранить это прерывание.
Почтенный гость был потрясен. Он никогда не встречался с таким поразительным непрерывным пребыванием в состоянии осознавания и тут же выполнил простирания перед Кармапой, живым воплощением мудрости. Потом он сказал Его Святейшеству, что не может ничего советовать ему, но они обсудили текст, в котором говорилось об уме, не проводящем различий между днем и ночью.
КАЖДУЮ НОЧЬ МЫ ФАКТИЧЕСКИ ПРОХОДИМ ЧЕРЕЗ МАЛЕНЬКУЮ СМЕРТЬ
Это очень вдохновляющая история, но я и близко не подошел к такой степени поддержания устойчивого осознавания. Пытаясь практиковать медитацию перед сном во время трехлетнего ретрита, я столкнулся с трудностями. Формальная программа отводила три месяца на то, чтобы научиться этой практике. Прошло уже девяносто дней, а я по-прежнему засыпал мертвым сном каждую ночь. Однажды мы должны были собраться в главном зале на общую молитву, которая начиналась в пять утра. Нам сказали встать в два часа ночи и практиковать в своих комнатах до общего собрания. Той ночью я плохо спал. Оказавшись в главном зале, я клевал носом. Я перепробовал все уловки, чтобы не заснуть – закатывал глаза вверх и вонзал ногти в бедра, но ничего не помогало. Потом я подумал: «Хорошо, попробуй сделать медитацию сна». Сначала мне показалось, что я словно падаю, потом мой ум успокоился, и я пребывал в медитативном осознавании около пяти минут, прежде чем утратил его и заснул. Через пару минут я проснулся и впервые смог наблюдать за своим осознаванием, пока снова засыпал.
Проснувшись, я почувствовал себя отдохнувшим, полным сил, мой ум был в состоянии медитации. Спокойный и расслабленный. Открытый и ясный. Такое случилось со мной впервые. Лучше всего у меня получается выполнять медитацию на засыпание во время формальной сессии, когда на меня нападает сонливость, и я позволяю себе заснуть, или же во время невообразимо долгих утомительных церемоний.
Я не сразу заснул в свою последнюю ночь в комнате отдыха на вокзале и в какой-то момент утратил осознавание. Потом мне приснился сон, который не принес успокоения: я шел из Катманду в свой родной городок в Нубри, путь, который мне приходилось проделывать множество раз. Пешком дорога занимает около восьми дней, приходится карабкаться по опасно узким тропинкам с видами на сияющие пики Гималаев. На некоторых отрезках тропа изгибается вдоль отвесных ущелий глубиной более трехсот метров, на дне которых шумит горная река. Зловещие валуны выступают из склона горы. Упадешь с этой тропы – и твое тело никогда не найдут.