да мы начинаем стареть. Однако прямо сейчас мы можем начать развивать бо́льшую чувствительность к тонким повседневным изменениям и умению отпускать, которому они могут нас научить.
В рамках бардо этой жизни каждое наше начинание проходит три этапа, и они соответствуют бардо умирания, бардо дхарматы и бардо становления. Работает это так: новые отношения с романтическим или бизнес-партнером, новый начальник, новый дом или домашний питомец – любое начало чего-либо начинается с момента смерти. Чтобы вступить на не отмеченную на карте новую территорию и полностью открыться тому, что она предлагает, мы должны отпустить свои заветные представления о том, как все должно работать, позволить им раствориться. Только умерев, прошлое больше не будет преобладать в настоящем. Тогда мы сможем в полной мере оценить сладость свежести, которая сопутствует этому этапу.
Мы так часто принимаем решение придерживаться очередной диеты или пойти в спортзал, особенно в Новый год, но лишь для того, чтобы увидеть, как старые шаблоны прочно утверждаются заново. Когда привычное поведение подавляет наши новые устремления, мы не можем двигаться вперед, несмотря на все свои благие намерения. Когда проблемы прошлого затмевают настоящее, тогда мы живем в темноте и не можем получить пользу от заряжающего энергией перерождения. Мы привносим в новый мир старые фантазии о совершенстве и идеале, и преуспеть в новом деле становится очень сложно.
Естественно, мы опираемся на навыки, таланты и творческие способности, которые развили в прошлом. Но чтобы по-настоящему быть успешными в новой ситуации, мы должны оставить свои привязанности. Это соответствует бардо умирания. Со смертью наших тел у нас нет другого выбора, кроме как оставить жизнь, которую мы знали. Но у нас есть выбор – отпустить свои привязанности или держаться за них.
В самом конце жизни наших тел из плоти и крови каждому из нас дается потрясающая возможность распознать бессмертное осознавание. Двойственный ум, который был привязан к телу, автоматически освобождается во время разрушения нашей основной структуры, и возникает явный разрыв. Этот процесс – более ярко выраженная версия того, как двойственный ум распадается и растворяется, когда мы засыпаем. Мы проводим такие параллели между бардо и ситуациями в этой жизни, чтобы распознать непрерывный процесс собственного умирания и перерождения. Благодаря этому мы сможем жить радостной жизнью прямо сейчас. Это также готовит наше восприятие к большей смерти, которая происходит, когда наши тела отказывают нам.
Если в самом конце жизни мы распознаем сияющую пустотность, которая за пределами смерти, то не перейдем на следующий этап или в следующее бардо. Став единым целым со смертью и распознавая этот союз, мы сможем войти в бессмертный мир, который представляет собой вечное настоящее, не обусловленное прошлым или будущим. Оно за пределами времени, за пределами начала и конца. В этом состоянии нет следующего этапа. Мы познаем совершенную свободу в ситуации, в которой находимся – в новых отношениях, на новой работе, – не сравнивая ее с прошлым, не ожидая будущего, не строя ожиданий, не преувеличивая возможности, не испытывая страха или настороженности, не делая из мухи слона и не отрицая неприятные моменты.
Но обычно, как это произошло со мной, на первом этапе ясность намерений частично утрачивается. Я все еще ясно осознавал их, но из-за необходимости совершать усилия, чтобы понять, как купить чай и билеты, они больше не являлись приоритетом. Когда я планировал этот ретрит, то рассчитывал умереть для прошлой жизни за одну ночь. Это было наивно. Мне не казалось, что я живу в темноте, как гриб, но я и не присутствовал полностью ни в старой жизни, ни в новой. Я стараюсь все отпустить. Мне кажется, что я медленно, шаг за шагом осваиваюсь в своей новой форме. Я понимаю это. Я работаю над этим. Но я не стараюсь оттолкнуть свое старое «я». Все меняется. Пусть так. Пусть все проходит.
Второй этап в рамках бардо этой жизни отмечен возможностью, которая отражала мои собственные перспективы. Формирование моей идентичности как странствующего йогина было в процессе; еще ничто не утвердилось полностью, но эта неопределенность воодушевляла. Период неустроенности, который характеризует этот этап – как это было и в моей нынешней ситуации, – может быть бурным или спокойным, в нем могут быть взлеты и падения, но энтузиазм не угасает, и неопределенность не гасит оптимизм. Все находится в движении, все колеблется; ничто еще не отвердело, и атмосфера напоминает сон.
Первый этап похож на умирание в конце нашей жизни или в завершении дня, когда мы засыпаем. Сама ситуация подталкивает нас к тому, чтобы все отпустить. И на следующем этапе мы вступаем в фантастический ландшафт, где переживаем зыбкость форм. Это соответствует бардо дхарматы, которое следует за умиранием. Но происходит ли этот этап до или после нашей смерти, он все равно не длится вечно. Постепенно прозрачность этих зыбких форм уменьшается, и текучая атмосфера становится более статичной. Структура обретает жесткость, и возможности сокращаются. Мне казалось, я все еще нахожусь в состоянии сна, словно парю, а не ступаю ногами по земле. Мой ум знал, что я покинул Тергар и нахожусь в Кушинагаре и что я начал странствующий ретрит. Но мое тело все еще не чувствовало, что это переходное состояние и есть мой дом.
На третьем этапе полупрозрачные формы начинают напоминать наши прежние тела из плоти и крови, и прошлые склонности усиливаются. Мы оказываемся во власти повторения даже тех занятий, которые нам не нравятся и которые мы не уважаем. Маленькая ложь во спасение, призванная уладить отношения, может превратиться в обман и нечестность. В этом случае нам обычно кажется, что мы попали в ловушку. Вес кармических склонностей кажется таким же неподъемным, как скала, и мы утрачиваем доступ к искусным методам, которые могли бы освободить нас от того мира, в котором мы застряли. На самом деле, мы застряли не более, чем человек, которому сказали, что его завтра будет таким же, как сегодня, если он не пробудится. Но мы ощущаем такую беспомощность, что убеждаем себя: ничего нельзя сделать, выхода нет, мы обречены вращаться в сансаре. Но важно то, что, хотя на этом этапе и сложнее повлиять на перемены, чем на предыдущих двух, это все равно возможно.
Пожилым людям особенно непросто поверить в то, что можно изменить десятилетия укорененных шаблонов. Общественные нормы, как правило, поддерживают их в этом заблуждении. Но сейчас неврологи открыли то, что они называют нейропластичностью, – способность мозга меняться и реагировать на новые переживания в течение всей жизни. Эта информация может оказаться невероятно полезной, потому что, если мы не верим в возможность перемен, то, конечно же, не будем и пытаться.
В годы, которые предшествовали этому ретриту, мне казалось, что я отчасти застрял на месте. Я любил свои монастыри и учеников, и ничто не приносило мне большей радости, чем возможность делиться Дхармой. Но мне стало казаться, что я задыхаюсь в роли тулку, учителя, ринпоче и настоятеля. Я стал сопротивляться ограничениям моей оторванной от реальности жизни. Несмотря на то что я проводил шесть месяцев в году, путешествуя по миру и все время оказываясь в новых местах, люди везде обращались ко мне с одинаковым уважением и почтением. Я начал испытывать легкое беспокойство и желание выйти за пределы заведенного порядка.
Мне повезло в том, что благодаря своему обучению я знал: перемены всегда возможны. Чувство, что мы застряли в ловушке, – это нами же выдуманная история. У нас есть внутренняя способность освободиться от этих парализующих нас самоопределений. Мы действительно меняемся каждую секунду, как и все в видимом и невидимом мирах. От пятидесяти до семидесяти миллиардов клеток умирают в нашем теле каждый день, что позволяет появиться миллиардам новых. Жизнь разворачивается в океане смерти. Без смерти нет жизни.
Если мы пробудимся к этой реальности, то сможем активно управлять тем, что будет дальше, а не просто пассивно соглашаться с ложными заключениями о том, что считаем неизбежным. Это похоже на бардо становления. Пробудившись на этом этапе, мы сможем решить, каким будет наш следующий день или перерождение следующей жизни. На вокзале в Варанаси я принял свою привязанность к ролям и прошлым идентичностям. Я не мог их отпустить. Но я не сдался и, даже сидя на каменном полу, работал над этим. Я не думал, что моя жизнь йогина станет жесткой и однообразной, но знал, что при отсутствии бдительности все может случиться.
В тот день я не обедал и не возвращался в гостиницу до вечера. Во второй половине дня прежде синее небо стало мрачным и унылым, поднялся ветер. Я наслаждался прохладой, которую он нес, а потом на землю упали капли дождя, тяжелые, как град. Сначала дерево, под которым я сидел, укрывало меня, его крона почти не пропускала воду, но вскоре листья уже перестали выдерживать вес капель и дождь пролился на меня, как из ведра. Я схватил свою накидку и побежал к общественному туалету. Там никого не было, и я стоял неподвижно, продолжая медитировать.
Я намеревался пребывать в открытом осознавании – осознавать все, что происходит, и покоиться в этом. Я осознавал звук сильного дождя, звук ветра, ощущение сырости, неприятный запах и то, что я стою. Я не хватался за ощущения. Не отталкивал их. Не терялся в них.
В поезде в Варанаси туалеты по-настоящему воняли, и я хотел оказаться подальше от них: зажать нос или купить билет в первый класс. Сейчас я мог распознавать: мне не нравится этот запах. Это нормально. Нет проблем. Он и не должен мне нравиться. Я просто должен принять его. Этот запах – еще одно облако. «Не приглашай его на чай», то есть – не следует раздувать вокруг него историю. Например, не надо жаловаться на людей в поезде. Но и не надо отгонять это облако от себя: это только усилит беспокойство ума и заблокирует способность к осознаванию.
Когда дождь прекратился, я вышел из туалета и, покинув парк, пошел в гостиницу. По дороге туда я дал обет, что в ближайшие дни просто буду принимать дождь. Я больше не буду искать убежища в туалете.