Закусив удила, я решил сам поставить свой сценарий. Пусть на бумаге. Пусть в виде повести.
Ещё в Москве, едва я получил деньги за сценарий, чуть ли не в тот же день кто–то сообщил, будто близ метро «Аэропорт» начинается строительство жилищного кооператива писателей. Я успел собрать необходимые документы, внести паевой взнос за двухкомнатную квартиру.
«Удивительно! – думал я. – Появились деньги – появляется кооператив. Неужели через два года у меня будет собственное жильё? Что за чудеса!»
Съездил на место строительства, увидел, как рабочие закладывают фундамент рядом со старыми яблоневыми и вишнёвыми деревьями. Местный житель сказал, что до войны москвичи снимали в этих местах дачи.
Здесь–то и проживаем теперь ты, Марина и я.
А мама Белла сделалась печальна. Её, да и отца тоже, вовсе не радовала перспектива скорого нашего разъезда…
Ни мне, ни, тем более родителям в голову не могло придти, что со временем судьба вновь объединит нас под крышей этого нового дома. Что мне выпадет трудное счастье баюкать их старость, пока в 80–м году не умрёт мама, а через пять лет – ставший совсем беспомощным отец. И уж вовсе не мог я вообразить, что здесь будет часто появляться отец Александр Мень, иногда ночевать на тахте рядом с книжными полками, над которыми висит адмиральская шпага.
Всё это было запрограммировано в будущем. Так же, как и твоё нынешнее щебетание вместе с нашими попугайчиками–неразлучниками.
А пока что я собирался жениться!
Да, вопреки своему давнему, вроде бы твёрдому намерению дождаться настоящей любви, той, что предназначена мне от века. Начал уставать от одинокой жизни, сдаваться.
Мне шёл уже тридцать пятый год. Изгоем, выламываясь из человеческого устройства жизни, продолжал скитаться по чужим городам. Теперь я понимаю, что тоска по ребёнку подсознательно выражалась в моих детских книгах, в этом сценарии, где главным героем был мальчик.
Господь решил показать мне, что значит идти обычным путём… Это был жестокий урок, растянувшийся на семь лет – священное число полноты. Потом целое десятилетие длились последствия драмы…
Даже сейчас нет у меня ни сил, ни желания рассказывать о том, к чему привела моя ошибка. Очевидная с самого начала. Можешь прочесть повесть «Что с тобой случилось, мальчик?» Там всё написано.
Поразительно, до чего человек может быть слеп! Смотреть в упор и не видеть. Ведь Господь никогда ничего насильно не навязывает. Только предостерегает…
К лету после работы в Ялте киноэкспедиция перебазировалась на натурные съёмки в плавни Днепра, в Новую Каховку.
Я ехал вместе со съёмочной группой в автобусе, слушая увещевания прибывшего к нам из Москвы члена редакционной коллегии студии.
— Почему ваш Валера ловит рыбу? Пусть мать заставляет его ловить жаб. Ну, хорошо, лягушек! Для сдачи в совхоз, который поставляет этих тварей для продажи во Францию! Так будет противнее, согласны? Гениально? Ну, почему вам не нравится моя находка?
Я отмалчивался. Даже спорить не хотел с этим самодовольным дураком, явившимся к нам в командировку, чтобы за казённый счет побездельничать сначала на ялтинском, а теперь и на днепровском пляже.
Больше всего я боялся, чтобы он не поделился своей «находкой» с режиссёром. Тот исполнял все повеления начальства, не дожидаясь моего согласия. Поэтому, когда по выезде из Крыма, где–то за Перекопом на развилке показалось придорожное кафе, я, чтобы прекратить этот разговор, обратился к сидящим в автобусе:
— Давайте остановимся. Пообедаем.
Кафе было чистенькое. И борщ, и чебуреки отменного качества. На столе появилась водка. Ваза с черешней. Киношники шумно обсуждали свои дела.
Официантка сбивалась с ног, обслуживая нас. При этом она жадно прислушивалась к разговорам, так и норовила задержаться у столиков.
Когда все рассчитались и вышли к автобусу, она вдруг бросилась за нами, стала сперва шёпотом, а потом и рыдая во весь голос, умолять каждого:
— Родненькие! Заберите с собой! Ещё не старая, тридцать пятый пошёл. У всех своя хата, дети, семья… Пропадаю среди чужих людей, роблю и за судомойку и подавальщицу за харчи. А на что харчи, если жизни нет? Хозяин старый, дерётся… Вокруг никого нет, только проезжие. Одна я тут! Может, кто в жёны возьмёт? Верной жинкой буду, обстирывать буду, кормить, всё сроблю! Дитё лелеять стану, як свою кровиночку! Хлопцы, не уезжайте так, возьмите с собой Христа ради!
Автобус отъезжал, а она всё стояла на дороге и плакала.
Поразило тогда, что она – моя ровесница, что у неё та же тоска…
— Что ж ты, Стас? – приставали в автобусе к нашему звукооператору. – Девка красивая. Мог бы прихватить!
Некое жало вошло в меня. В те несколько месяцев, пока длились съёмки, я неприкаянно шастал в лодке–плоскодонке по днепровским рукавам – протокам между островами, ловил краснопёрку и сомов. Тяжёлое предчувствие совершаемой ошибки усиливалось. Но уже было дано обещание моей будущей жене и её родителям…
Как всегда, спасало творчество. В номере стоящей над самой рекой гостиницы кончал я работу над постановкой своего сценария на бумаге. Никто об этом не ведал.
И здесь повар вносил каждый раз в ресторанный зал горы свежезажаренной рыбы. А режиссёр произносил тосты во здравие удачливого рыбака.
Так получилось, что, когда я закончил книгу, начальник местной рыбоохраны доверил мне на несколько дней свой моторный катер с каютой.
…Ночь, полная звёзд. Я стою у штурвальчика. На мачте над моей головой светит топовый фонарь. Справа по борту – зелёный огонёк, слева – красный. Глухо урчит двигатель.
Моё судёнышко возвращается против течения из плаванья в Херсон, где я приобрёл для всей нашей братии в честь окончания съёмочного периода два ящика чешского пива.
Исполнилась моя капитанская мечта. Пусть маленький, но настоящий кораблик веду в ночи параллельно светящемуся бакенами фарватеру, чтобы не столкнуться с надвигающимися из темноты громадами теплоходов и барж.
Пусть штурвальчик маленький, мачта невысока. Всё по–настоящему! Как в море. Как в океане.
И мне не стыдно при полном отсутствии слуха запеть: «Шаланды полные кефали в Одессу Костя приводил…»
Из темноты берега раздаётся близкий голос:
— Эй, на катере, спичек нет?
Это оказался один из подростков, пасущих колхозных коней.
Кинул я ему единственный коробок. Вспомнил о «русалке» в Солотче. Петь расхотелось.
К осени фильм «Валера» вышел на экраны страны. До сих пор его иногда показывают по телевидению. А в семидесятом году стотысячным тиражом была издана книга о мальчике Валере – «Завтрашний ветер». Её мне не стыдно.
Хотя всё, что мною написано до того, как я попал в полосу невероятных приключений, в корне изменивших мою жизнь, кажется теперь написанным другим человеком.
84
— Володя! Звоню тебе с работы. Сегодня сильно задерживаюсь. Жена шефа начинает давать бесплатные уроки английского языка. Ведь хорошо, если к моему итальянскому добавится английский? Ну вот, так будет каждую пятницу. Поэтому, пожалуйста, забери Нику из садика. По пятницам, как ты знаешь, у них короткий день, не ужинают. Пожалуйста, приведи домой, накорми.
— Не беспокойся.
…Хорошо, ещё нет снега. Октябрь. Запоздалая золотая осень. А где–то там, в Южном полушарии, в Гватемале, в Австралии – весна. Моя оранжерейка полна цветущих орхидей. Они оттуда и у них весна. Нежатся под светом люминесцентных ламп.
Тяжело будет дойти до детского сада. Отыскиваю ключи от своей машины. Выхожу в темноту двора, усыпанного палой листвой.
«Запорожец», к моему удивлению, с третьего раза завёлся. Давно же я на нём не ездил! Включаю фары – горят! Приглядываюсь к показателю бензина. Стрелка показывает, что горючего – целых полбака.
Потихоньку пускаюсь в путь. Нет, за двадцать лет вождения не исчез навык, не отвыкли руки. Главное – не задеть стоящие вдоль палисадника машины, не сбить беспечно идущую по проезжей части парочку. Вон, кажется, кто–то катит навстречу коляску с ребёнком, какой–то силуэт странно движется зигзагами… Да это пацан на роликах! Отчаянно гужу, чтобы съехал с дороги.
Наконец, выезжаю со двора. Опасаясь встречной машины, медленно сворачиваю налево за угол.
Встречная! Лупит дальним светом. Ослепила. Как знал, держался почти вплотную к тротуару.
Промчалась.
Проезжаю мимо тянущейся вдоль переулка решётки детского сада, мимо железной калитки. Нужно заранее развернуться в обратный путь, чтобы не подвергать своего детёныша лишнему риску. Неуклюже делаю этот манёвр, задерживая возвращающихся с работы нетерпеливых автомобилистов.
…Иду коридором детского сада к двери, за которой находится младшая группа.
Открываю. Ищу взглядом тебя. И не вижу среди калейдоскопа малышни.
— Папа! Смотрите, мой папа пришёл! – ты летишь навстречу в длинном розовом платьице, счастливая. – Это мой папа!
— Не папа, а дедушка! – подходит коротко стриженный, круглоголовый мальчик.
— Нет, папа! Папа, это Саша. Он меня два раза толкнул. Всегда толкает, пристаёт.
— Он больше не будет. Правда, Саша?
— Не буду, – мрачно соглашается тот.
Достаю из твоего шкафчика одёжку, одеваю, прощаюсь с воспитательницей, и мы идём к машине.
Против правил сажаю тебя впереди, рядом с собой.
— А где мама?
— Задерживается на работе. Поехали?
— Ты никогда не приезжал за мной на машине. Нога болит?
— Немножко.
— А у нас была хореография! Я упала, но не плакала.
— Больно было?
— Тоже немножко. Хорошо, что ты сказал Саше, чтобы не толкался. Можно бибикнуть?
— Погоди. Не мешай.
Осторожно ввожу машину во двор, благополучно причаливаю у подъезда.
— Папочка Володичка, давай хоть немножко погуляем? Можно бибикнуть?
— Теперь можно.
Едва успеваем выйти из машины, как на нас наталкивается старушка. Сгорбленная. Еле идёт. Чтобы перевести дыхание, опёрлась о капот «запорожца». Вглядывается. Ты жмёшься к моим ногам.