— Почему так рано? Я бы хотел выспаться. Вы заболели? Сделали рентген? Камня нет?
— Нет. Не в этом дело, – он положил трубку.
На рассвете разбудил стук в дверь.
За мной приехали.
Укрытый снегом город был похож на седобородого дедушку. Предъявляя паспорт милиционеру возле будочки, я увидел нетерпеливо бежавшего навстречу председателя Совета министров. На нём был беретик и затрапезный спортивный костюм.
— Что случилось? – спросил я, когда он провёл меня на кухню и принялся варить кофе.
— Жена и девочка спят. Вообще будем говорить тихо, – предупредил он. – Что будете с кофе? Сыр? Колбасу?
— Что всё–таки случилось? – шёпотом переспросил я.
— Брежнев умер, – ответил он. – Кто будет вместо него?
Я опешил.
— Почему вы спрашиваете об этом меня?
— Я вам верю, – прошептал он. – Важно знать именно сегодня. Через несколько часов улетаю вместе с правительственной делегацией в Москву. Хотите лететь с нами?
— Нет. Не хочу.
— Понимаете, очень важно знать, как себя там вести… Сосредоточьтесь, у вас получится. Может быть, вам надо помолиться, спросить у Бога?
— Бог в партийные игры не играет. Черненко будет, вот кто!
— Почему? Почему вы так думаете?
— Ежу ясно. Его заранее, несколько месяцев назад, сделали секретарём ЦК, ввели в Политбюро. Разве не так?
— Похоже, что так…
Вернувшись в Москву, я первым делом сел за руль, приехал в Новую деревню, на службу в церковь.
— Живой? – улыбаясь, спросил на клиросе отец Александр. Горячо обнял за плечи. – Сейчас тут, между нами стоит Господь. Говорите, что с вами происходит.
Я исповедался. Сказал, что, наверное, грешен в том, что пользовался возможностями, предоставленными партийной властью. Рассказал о предсовмине.
— После службы обождите меня у кабинета, – сказал отец Александр, нахмурясь.
Но грехи отпустил.
Долго ждал я, пока он отпевал в церкви покойника, разговаривал во дворе с прихожанами. Потом прошёл мимо меня, отчуждённый, словно незнакомый, с каким–то очкариком в кабинет. Наверное, час сидел там с ним.
Проводил его. Принёс из кухни две тарелки с гречневой кашей, чай. Наконец, пригласил.
— Этого, замученного страхом человека, вам Бог послал. Живого, тёплого. Живущего, как овца среди волков. Он жаждал научения, спасения. А что сделали вы? Выгнали у него камень и умыли руки. Одинокий, он, как пустыня без капли воды. Рассказали ему о Христе, о Евангелии?
— Да кто я такой, чтобы проповедовать? Многие больные, особенно, когда исцеляются, задают вопросы, на которые я не берусь отвечать, не знаю как.
— Знаете! Не хватает знаний – читайте. Моя библиотека, как всегда, в вашем распоряжении. Когда крестил, прямо сказал: «Отныне вы – священник и царь». Каждый христианин обязан становиться апостолом Христа! Ешьте–ешьте. Если не против, отвезите меня в Москву. Полно треб. Поездим, потом зарулим к вам. Послушаю, что вы там, в Азии, накорябали.
Вдруг ударило в голову: он говорил то же самое, что и баба Маня из русского села Солотча по поводу моей встречи с «русалочкой»
96
На улице январский морозец, низкая облачность сеет снег, а мои растения в оранжерее и даже на подоконниках словно вздрогнули, пошли в рост. Световой день заметно увеличился.
— Ника! – говорю я воскресным утром. – Совсем скоро у тебя день рождения!
Ты стоишь рядом на табуреточке перед раковиной умывальника, чистишь зубы.
— Правда, скоро?
— Очень. Через две недели. Теперь возьми мыло, вымой руки, потом личико. Какой хочешь подарок?
— Обещал, что пишешь мне книгу в подарок. И чтобы про батюшку Александра Меня.
— Будет, будет тебе первая часть Большой книги. Ника! Давай сейчас, пока завтрак ещё не готов, посеем семена, которые мы подобрали летом под кустами у храма дона Донато! Помнишь?
— Помню! Такие розовые звёздочки. Давай!
Отыскиваю пакетик с семенами неизвестного мне растения. Расстилаю на своём столе газету, ставлю на него горшок с засохшей землёй.
— Вот, держи леечку. Сначала надо полить.
Когда влага полностью пропитала землю, вручаю тебе карандаш.
— Зачем?
— Нужно сделать ямочки. Чтобы семенам было удобно лежать. Одну посередине. И четыре вокруг. Видишь, как красиво у тебя получилось? Теперь бросай туда семена. По одному! Теперь нужно все эти ямки закрыть землёй и снова полить.
— А когда они вырастут?
— Прорастут, наверное, как раз к твоему дню рождения, – отвечаю и думаю о том, что семена, неровен час, потеряли всхожесть.
Единственная надежда на то, что из пяти хоть одно да прорастёт.
Людям тоже свойственно терять всхожесть. Иногда неожиданно прорастают.
Шестой год писал я книгу «Здесь и теперь», где действие разворачивалось одновременно в настоящем, прошлом и в вечности. Долгая работа стала привычным стержнем каждого дня, диктовала уклад жизни. (Как, впрочем, и сейчас, когда я занят этой рукописью.)
Я стал стараться ограничивать приток звонивших, приезжавших пациентов. Некоторые люди являлись просто для того, чтобы поболтать об экстрасенсах, снежном человеке, лечении собственной мочой.
— Гоните в шею этих бездельников! – не уставал повторять отец Александр. – Вы не представляете себе, что приходится выслушивать. Вопрошают, можно ли в день усекновения главы Иоанна Крестителя есть что–либо круглое…
И он же отрывал меня от рабочего стола, выталкивал из Москвы, как только у меня возникала возможность какой–либо поездки.
— Вам необходимо переключаться, видеть мир. Нет денег – найдутся.
Деньги непостижимым образом находились.
Так я, с изумлением от того, что это на самом деле происходит, заставал себя то на улице Гран–Виа в Мадриде, то на бурлящем ночной жизнью бульваре Рамбла в Барселоне. То странствовал по Болгарии, лечил детей, потерявших слух от применявшегося тогда антибиотика… Видел как с приближением поднимается над горизонтом захватывающее дух зрелище египетских пирамид. Пересекал Нил на фелюге с высоченным парусом.
Хорошо было после таких путешествий оказаться за своим рабочим столом. Перечитывать ранее написанное, выправлять и двигаться дальше.
В сентябре 1986 года, видя, насколько устал отец Александр от постоянных преследований, какие чёрные мешки под его глазами, я выбил командировку от центральной газеты, специально придумал тему для большой статьи – «Новая архитектура Узбекистана», без труда уговорил отца Александра поехать со мной в Самарканд, Бухару и Хиву.
Наконец–то и он увидел Азию. Её базары, минареты мечетей, пустыни, Аму–Дарью.
Следующей осенью один дагестанец – бывший мой пациент, в благодарность организовал нам отдых под Дербентом на самом берегу Каспийского моря.
О заграничных путешествиях, о путешествиях с отцом Александром написано в моих книгах, в воспоминаниях о батюшке. Поймёшь ли, до чего горько сознавать, что я – человек на пять лет старше его, до сих пор жив, счастлив с тобой и Мариной. А его нет.
То, о чём ты прочтёшь дальше, возможно, вызовет у тебя шок.
В ту осень, когда мы вернулись из поездки по Узбекистану, и я опять впрягся в свой каждодневный труд, однажды утром раздался телефонный звонок. Все знакомые давно знали, что меня нельзя по утрам отрывать от работы. С досадой поднял трубку.
— Здравствуйте. Вы меня, конечно, не помните. Меня зовут Жанна. Хотелось бы увидеться, кое о чём поболтать.
— Простите. На болтовню нет времени, – я подумал, что звонит очередная пациентка. – Что у вас болит? В чём проблема?
— Неужели не помните? Давно, сколько–то лет назад вы вместе с моим мужем платили взносы в Союзе писателей. Я тоже была там с сыном. Вспомнили?
Тотчас вспомнил! Благополучную, величественную красавицу, похожую на бронзовую богиню…
— Жанна, так в чём ваша проблема? Заходите во второй половине дня, расскажете.
— Нет–нет. Домой я не приду. Давайте встретимся на нейтральной почве. Сегодня вечером в семь часов, Например, у памятника Пушкину.
Я был заинтригован.
С тех пор, как стали выходить мои книги стихов, как я получил известность в качестве целителя, многие особы женского пола пытались завести со мною знакомство. Но не такие красавицы.
…Она опоздала минут на сорок. Ещё издали узнал я Жанну, идущую навстречу в бежевом плаще с поднятым воротником.
— Не сердитесь, что опоздала. Сын в армии, в Таманской дивизии. Ездила к нему. Это далеко.
— Жанна, за углом у кинотеатра «Россия» стоит мой «запорожец». Давайте куда–нибудь прокатимся?
В машине она села не со мной, а забралась на заднее сиденье.
— Куда поедем? – спросил я.
— Никуда. Здесь поговорим.
Оказалось, какая–то из её подруг вылечилась у меня от гипертонии, рассказала ей, в какой холостяцкой неприбранности я живу. Ни одной из моих книг Жанна в руках не держала. Ещё со времени нашей случайной встречи помнила обо мне, о том, как они пошли тогда в ресторан, а я, сиротливо одинокий, к выходу…
— Неужели произвёл такое впечатление?
— Да. И брюки были обтрёпаны.
— Ну, хорошо. Расскажите лучше о себе.
— Володя, разошлась с мужем. Тем самым писателем… Вышла за него восемнадцатилетней девчонкой, приехавшей в Москву с мамой из Винницы. Мама вскоре умерла, совсем молодой, как и моя бабушка. От инфаркта, – Жанна заплакала. – Осталась одна, выскочила замуж. Как же! Писатель, машина, дача! А он оказался пьянью, все время дрался, измучил ревностью, запирал. Теперь, когда сын вырос, устала терпеть. Развелась. А жизнь прошла… Нет, не утешайте. Отвезите, пожалуйста, домой. В Ховрино, возле станции… Как–нибудь буду в другом состоянии, встретимся, может, сходим в театр. Всё время помнила о вас. Кроме вас у меня никого нет. Извините за истерику.
Мы встретились через неделю. Сводил её в театр на Таганке, на спектакль «Гамлет».
А на следующий день поехал в Новую деревню, в церковь. Исповедоваться своему духовному отцу.
— Крещёная? Ну–ка, привозите её сюда, на свет Божий! Нехорошо человеку быть одному. Ни вам, ни ей, – сказал мой батюшка.