од кормы выскакивает катеришко — и навстречу. Резанули б крыльями, только бы пузыри остались. Но ведь знают: все сделаем, а не резанем. Как увильнули тогда, сам не понимаю. А они стоят на борту, ухмыляются…
— А когда наши пограничные бронекатера идут по Амуру, к ним тоже лезут? — поинтересовался я.
— Бронекатеров боятся. У них волна знаешь какая?! Враз опрокинет…
«Ракета» летела по широкому Амуру мимо нашего Гродеково, мимо китайского Цялуньшаня. Напротив нашего села Красного — низкие длинные крыши домов, высокая пограничная вышка, обычные красные пятна плакатов с белыми иероглифами.
— Айгунь!
— Тот самый?
— Тот самый, где был заключен Айгуньский договор о вечной и неизменной границе по Амуру…
И перекинулся разговор на воспоминания о тех временах, когда всем верилось, что очень скоро граница эта останется только на географической карте. Потому что какая может быть граница между народами-братьями?!
Было: после долгих непрерывных дождей реки вышли из берегов и отрезали на острове сотни китайцев. Вода быстро поднималась. Еще немного — и последнее прибежище людей оказалось бы затопленным. Их спасли советские речники. В кромешной тьме, на пронизывающем ветру несколько часов подряд они перевозили спасенных в безопасное место…
Было: в провинции Хэйлуцзян начались таежные пожары. Остановить их у китайцев не хватило сил. Селения оказались островами среди моря огня. И тогда китайцы обратились за помощью к единственным людям, кто мог помочь, — к русским. Советские самолеты и вертолеты несколько недель работали в исключительно сложных условиях горно-таежной местности. А потом, как сообщали газеты, в городе Хума состоялся многолюдный митинг, вылившийся в яркую демонстрацию советско-китайской дружбы…
Были совместные надежды и совместные работы. Амур в то время не разъединял, а соединял народы. И работал Объединенный советско-китайский ученый совет по проблеме Амура. В 1955–1958 годах проведены две — Амурская и Хэйлуцзянская — комплексные экспедиции. Они отмечали слабую заселенность китайской части бассейна Амура и огромные, свыше десяти миллионов гектаров, массивы целинных земель. Экспедиции писали в своих отчетах об острейшей необходимости принимать срочные совместные меры по борьбе с наводнениями, которые на Амуре случаются каждый год, а каждые десять лет — катастрофические. Материалы экспедиций дали возможность разработать схему размещения Амурских ГЭС. Первую из них — Амазарскую — предполагалось построить в гранитном ущелье в сорока километрах от слияния Шилки и Аргуни. Плотина высотой больше ста метров остановила бы паводки и позволила бы построить электростанцию мощностью свыше миллиона киловатт. Затем шли Джалиндская, Кузнецовская, Сухотинская, Благовещенская, Хинганская гидроэлектростанции. Светлые перспективы вырисовывались перед всем Приамурьем, советским и китайским.
И много еще чего было доброго. Не оправившись после разорительной войны, мы отрывали от себя последнее и передавали китайским братьям, понимая, что им тоже трудно-. Передавали хлеб, везли машины и оборудование для строящихся китайских заводов…
Теперь думаешь порой о горечи воспоминаний, когда все в прошлом. Но народы не могут не жить будущим. И какая бы непогода ни бушевала в настоящем, все равно- рано или поздно развиднеется. И тогда мы скажем: было доброжелательство и будет. Как бы кто бы ни хотел обратного. Добрососедство — не политика, не корыстное пожелание. Это — магистральный путь истории. Так будет. Потому что иначе не может быть…
В один из моих благовещенских дней я зашел пообедать в ресторан «Амур» и вспомнил первую здешнюю мою собеседницу, рассказавшую о «Клубе трех сестер». И тогда же рейсовым автобусом отправился в город Свободный. До него от Благовещенска было не дальше, чем от Москвы до Тулы или Рязани, что по дальневосточным масштабам — совсем рядом.
В Свободном первым делом пошел в горком партии.
— «Клуб трех сестер»? Конечно, знаю, — ответила мне еще молодая и очень энергичная женщина, представившаяся Ириной Павловной. — Мне как раз в ту сторону идти, могу показать.
Дорогой она рассказала о городе. Свободный родился не Свободным. Первые пять лет своего существования он звался Алексеевском, в честь царского наследника. Переименованный в 1917 году в город Свободный, он сразу же проявил свой непокорный характер. По рассказу Ирины Павловны выходило, что эту непокорность ничуть не меньше мужчин проявляли Свободненские женщины. Они организовали женсоветы и всполошили всю округу показательным судом над мужем, избившим свою жену. В 1922 году провели первую свободненскую конференцию работниц и крестьянок.
Ирина Павловна рассказывала, что местные женщины были активны во все пятилетки, что им принадлежит важнейшая рель в превращении города в крупный индустриальный и культурный центр на востоке страны. Сейчас в Свободном работают заводы «Автозапчасть», литейно-механический, вагоноремонтный. А в будущем!..
Чуть позже я узнал, что Ирина Павловна не одинока в восторженных оценках исключительного будущего Свободного. У этих восторгов есть все основания. Неподалеку найдены крупные запасы угля и магнетитовых руд. А если еще учесть близость Зейской ГЭС, то не исключено, что именно здесь начнется создание дальневосточной металлургической базы. И загремит тогда слава Свободного, может, наравне с Магнитогорском, Кузнецком и другими центрами социалистической индустрии…
Я думал, что «Клуб трех сестер» — это всего лишь название женского кружка вроде распространенных «Подружек», «Амурчанок», «Москвичек». Рассчитывал увидеть его при каком-нибудь Доме культуры. По оказалось, что никакого официального оформленного клуба нет, а есть небольшой одноэтажный домик, спрятавшийся в зелени сада, и живут в нем три пенсионерки, три сестры Куклины — Авиа, Татьяна, Лидия.
Ирина Павловна уверенно, как у себя дома, толкнула калитку, потрепала залившуюся лаем маленькую собачонку по кличке Амур, крикнула по-хозяйски:
— Васильевны! Гостей встречайте!
Одна за другой на крыльцо вышли три пожилые женщины, бодрые и жизнерадостные. Только старшая, Анна, все вскидывала голову, прислушивалась, как это делают люди со слабым зрением. Снова отчаянно залаял Амур, кинулся к калитке. Татьяна Васильевна посмотрела поверх кустов.
— Пионеры пришли. — И прикрикнула — Амур! Ну как тебе не стыдно! Ведь это гости!
Собачонка словно только этого и ждала, отбежала от калитки, уселась у крыльца, помахивая хвостом.
— Проходите, детки, не бойтесь, она не кусается.
Четыре пионерки в аккуратно выглаженных красных галстуках встали перед крыльцом, на котором рядышком сидели три сестры.
— Что вам, детки?
— Вот… пришли…
— Ну, Васильевны, давайте рассказывать, — сказала Татьяна.
О чем рассказывать, никто не спросил. Все знали: к сестрам Куклиным пионеры ходят затем, чтобы порасспросить о жизни, о прошлом родного города.
Сестры называют себя коренными амурчанками. Здесь родились их мать, их бабушки, которые были в числе первых поселенцев, основавших на этом берегу Зеи село Суражевку в 1901 году. Старшая сестра, Анна, еще до революции училась в Москве, в Строгановском училище, а потом работала здесь, в Свободном, художником-оформителем и учительницей рисования. Средняя, Татьяна, до пенсии работала библиотекарем. Младшая, Лидия, работала в прокуратуре.
Выросли, разъехались по стране дети. Купили Куклины небольшой домик и зажили общей кухней, достаточно материально обеспеченные, без забот, без обязанностей.
Но можно ли жить без обязанностей?
Анна Васильевна по-прежнему все свое время отдает искусству. Поскольку стала плохо видеть, занялась лепкой. Создала бюст В. И. Ленина и подарила его соседней школе. Точно так же разошлись по школам скульптурные портреты героев гражданской войны на Дальнем Востоке, космонавтов.
— Детишкам это нужнее, — говорит она.
Татьяна Васильевна по-прежнему каждый день ходит в свою библиотеку, как на работу, помогает молодым библиотекарям. Опа же — член Общества по распространению политических и научных знаний.
— Общественную работу разве назовешь работой? Это для меня радость.
Лидия Васильевна никак не может без своей прокуратуры. В ее служебном удостоверении сказано: «Общественный помощник прокурора Свободненского района»…
Ирина Павловна оглянулась на меня, сказала восторженно:
— А, что я вам говорила? Все наши амурчанки такие общественно активные.
— Почему этот дом трех сестер называют клубом? — спросил я.
— Женщины так назвали. Тут по любому вопросу можно посоветоваться. А если еще учесть, что сестры — отменные цветоводы, хорошие хозяйки, просто добрейшие женщины, так считайте, что и нет вопросов, с которыми сюда нельзя было бы прийти. Вот и получается — клуб нашей Свободненской интеллигенции…
— Но ведь «клуб» подразумевает коллективное общение.
— А вы подождите до вечера, тут такой девичник соберется!..
До вечера ждать не пришлось. Вскоре Амур снова бросился к калитке, и я увидел высокую красивую женщину, представившуюся режиссером местного народного театра. Затем пришли учительница, торговый работник, две художницы, и прочие, и прочие… Самой старшей было за семьдесят, самой младшей — чуть больше двадцати. Но возрастная разница никого не смущала. Женщины разговаривали, рассматривали цветники под окнами, нюхая подряд георгины, флоксы, дельфиниумы, портулемы, разговаривали о каких-то своих делах. А потом вытащили во двор большой обеденный стол, поставили самовар, и… потекла беседа.
А когда у женщин начинается задушевная беседа, то мужчинам при этом делать нечего. И я ушел из маленького домика сестер Куклиных, оглядываясь на пестрый цветник у забора, из-за которого уже слышалась задумчивая песня: «Прощай, любимый город… Пусть нам подпоет седой молодой капитан…» Ушел, удившись общности между людьми, столь разнящимися по возрасту. Хотя удивляться было нечему: всех их, и молодых, и пожилых, объединяло одно — жизнь, то, что мы привычно называем нашей советской действительностью, которая, если быть в пей ак