Вначале было слово — правительственное решение о закладке в районе Пермского-Дзёмги предприятий тяжелой промышленности, принятое 23 февраля 1932 года. Начало можно было бы отодвинуть и еще на пятнадцать лет, как сделал это поэт и перво — строитель Комсомольска Николай Поваренкин: «Казалось, мы шагали в наступление, что началось в семнадцатом году».
А впервые люди поселились на этом берегу в 1860 году, когда были основаны село Пермское и нанайское стойбище Дзёмги, что в переводе означает «березовая роща». Лес, как можно понять из этого названия, здесь был в достатке, но ничем другим местность не радовала. Вот как описывал ее в 1867 году капитан корпуса лесничих А. Ф. Будищев: «Необширная береговая возвышенность… хотя на вид кажется местностью, удобною для заселения, но ни по пространству своему, ни по качеству земли и положению с другими местностями не предвещает хорошей будущности, так как место низменное, удаленное от склонов гор настоящего материка и со скудною почвою».
Капитана можно понять: он глядел глазами крестьянина. Но правительственная комиссия, приехавшая сюда через 65 лет после Будищева, оценивала этот берег с позиций индустриального будущего всего края. Ей понравилась лесистая болотистая равнина, образованная отступившими от берега сопками. Как в один голос уверяют теперь первостроители в своих мемуарах, энтузиазм у всех был столь высок, что и самые большие трудности были не в трудность. Болота? Их можно осушить. Леса? Их можно выкорчевать. Всего и делов-то…
Среди документов, хранящихся в местном музее, я увидел докладную записку начальника экспедиционного отряда начальнику Дальпромстроя. В пей указывалось, на что на первых порах могли опереться строители. Перечислено все: 47 изб, амбары, бани, сараи, скотники… Под столовую предлагалось отвести часовню, под магазины — амбар и сарай. Но как ни теснись, а даже и первой группе строителей места не хватало. Расчет был на палатки. В них вполне можно было пережить лето. А зиму? О зиме в докладной записке ничего не говорилось. Ясно, почему: раз приедут строители, то уж дома-то они себе как-нибудь построят.
Но строителям первым делом пришлось взяться не за дома, а за корчевку деревьев и рытье канав, по которым можно было бы спустить болотную воду. Приказ № 1, подписанный начальником Дальпромстроя И. Каттелем 10 мая 1932 года, ставил первоочередные задачи: осушение и раскорчевка промышленной зоны и прорубка первой генеральной просеки, связывающей район села с большим Силинским озером. «Для исполнения этих работ, — говорилось в приказе, — использовать весь личный состав рабочих, ИТР и служащих, прибывших на строительную площадку». Строить жилье было некому.
Здесь все было первое — первые метры дорог, первый номер газеты «Амурский ударник», первое комсомольское собрание с необычной повесткой дня: «Штурм тайги». Вскоре прогудел и первый гудок первого промышленного предприятия — небольшого лесозавода и открылся первый кинотеатр «Ударник».
Города в обычном понимании еще не было, но титул города он уже получил и имя тоже — Комсомольск. Это многих вводило в заблуждение. И не только приезжавших сюда молодых строителей, ожидавших попасть именно в город, а увидевших таежную непролазь. Город как бы опережал сам себя: он уже существовал, но его еще надо было построить.
В том 1932 году всех захватил неописуемый энтузиазм. В горячке работ не заметили, как подкатила осень и в палатках стало невмоготу. Люди принялись строить землянки. Строили в свободное от работы время, зачастую не имея даже топора, чтобы обтесать бревна, поскольку инструмента не хватало: весь он был занят на основных объектах…
Я ходил по музею, рассматривал деревянные башмаки тех времен, обеденные миски, сделанные из консервных банок, фотографии, на которых были изображены черные шалаши, веревки с развешенным бельем и грязь по колено, смотрел на все это и в который раз задавал себе один и тот же вопрос: что поддерживало оптимизм людей, как умудрились они в этих тяжелейших условиях построить красавец город?
Теперь мы судим обобщенно: был высокий энтузиазм, значит, все были энтузиастами. Но люди попадали сюда разные.
Одни не выдерживали, уезжали, уходили, оставшиеся работали за двоих и за троих. И этих оставшихся было множество. (Не в этом ли массовом энтузиазме первостроительства — корни поразившего мир массового героизма в годы Великой Отечественной войны?) И вот что было удивительно: трудности словно бы и не пугали. Как признавался однажды в «Комсомольской правде» первостроитель И. Игрецов, «веселья и песен я никогда раньше столько не слыхал, как в те первые годы».
В основу Комсомольска была заложена радость, моральное удовлетворение людей от сознания своего высокого общественного предназначения. На таком падежном фундаменте город рос темпами невиданными.
Через год после первого выкорчеванного дерева был заложен судостроительный завод.
В 1934 году заложен машиностроительный завод и построена автотрасса Комсомольск — Хабаровск.
В 1935-м — началось строительство завода «Амурсталь».
В 1936-м — машиностроительный завод вступил в строй действующих. Проложена железная дорога на Хабаровск длиной триста шестьдесят километров…
Сейчас Комсомольск-на-Амуре — третий, после Хабаровска и Владивостока, город Дальневосточья, протянувшийся вдоль левого берега Амура на двадцать километров. Двести тридцать тысяч жителей. Крупнейшие на востоке страны заводы — «Амурсталь», «Амурлитмаш», «Металлист», нефтеперерабатывающий и прочие.
Николай Поваренкин писал когда-то: «Тяжелый день. Он падал нам на плечи холодным ветром, ледяным дождем, но мы любили землю, и навечно был прочен первый выстроенный дом…» Сейчас Комсомольск кажется настолько обжитым, что не верится в ледяные дожди, мучившие людей совсем недавно, на памяти некоторых из этих вот людей, гуляющих теперь по чистым и широким улицам. Считается, что человек прожил жизнь не напрасно, если он успел посадить дерево и построить дом. Что же сказать о тех, кто построил город?!
Особенно плохо верится в былые трудности на красивейшей площади, где, казалось бы, все сделано для того, чтобы люди не забывали прошлое. Здесь лежит тысячепудовый валун, по форме напоминающий сердце, на котором выбито, что он установлен на месте высадки первого десанта строителей. Здесь же, на площади, памятник первостроителям: застывшие в бронзе парень и девушка с самыми распространенными тогда орудиями труда — киркой и лопатой, и другой памятник — мемориал, возведенный в честь комсомольчан, павших в годы Великой Отечественной войны, с вечным огнем, с гигантскими, высеченными из камня ликами богатырей. Здесь стоит, может быть, самое знаменитое в городе здание — Дом молодежи с его огромной мозаичной стеной, изображающей подвиги комсомольцев. Здесь, наконец, каменный парапет набережной, за которой в синей дали, как привет из еще более фантастического будущего, вырисовывается повисший над Амуром мост. Представьте себе широченный простор реки, усыпанный солнечными блестками, затянутый вдали низкой пеленой тумана, черные сопки, изгорбившие горизонт, и уткнувшуюся в сопки длинную, безукоризненно прямую горизонталь моста, представьте, и вы поймете, почему комсомольчане так любят смотреть в эту даль.
Первым после музея официальным моим визитом в Комсомольске был визит в Дом молодежи. Он меня поразил просторными холлами и залами, обилием картин, стеклянных дверей и стен, красивыми, словно в старинных княжеских дворцах, паркетными полами. Я остановил встретившегося в коридоре человека, спросил, как пройти к директору.
— Я директор, — сказал он и кивнул на какую-то дверь. — Идите в кабинет, сейчас приду.
Я открыл указанную дверь, огляделся. Отделке и обстановке этого кабинета и тому, что я назвал бы деловой уютностью, могли бы позавидовать директора многих столичных культурных учреждений. На столах лежали свежие газеты и журналы, пачка каких-то приглашений, бумаги непонятного для непосвященного назначения. На стенах висели обычные для таких кабинетов афиши. За окном во всю стену зеленела исполосованная пестрыми пятнами клумб обширная площадь.
— Здравствуйте, чем могу служить?
Он быстро вошел, протянул мне руку:
— Так что вас интересует?
— Вы, — сказал я и обвел рукой стены, увешанные афишами, площадь за окном. — Вы и все это. Давно вы здесь работаете?
— Чуть ли не с самого начала.
— Ого!
— Вот и мы, когда приехали сюда, сказали «ого!». Я ведь пляжный мальчик был, в Алуште вырос. Мы с женой имели специальности, а сюда приехали разнорабочими. Плыли на пароходе «Дзержинский». Помню, кто-то крикнул: «Комсомольск!» Выскочили на палубу — ни огонька и дождь хлещет. А мы рассчитывали город увидеть, одеты были по-городскому — я в белых туфлях, жена в тапочках. Высадились — кусты кругом, болотина под ногами хлюпает. Ну, думаем, приехали. Было девятнадцатое июля тысяча девятьсот тридцать четвертого года…
Он рассказывал спокойно и размеренно, как читал, видно, давно уже привык отчитываться перед корреспондентами.
— Потом трактор пришел с волокушей, потащил нас куда-то. Видим: стоят два барака, у одного крыша недостроена. Семейных поместили в него, а холостяков — по палаткам. Чуть позднее крикнули с улицы: «Выходи ужинать!» Жена не пошла, побоялась в темени по грязи топать. Потом, конечно, привыкла… Вот так и начинали. А теперь что скажете о городе?
Я сказал, что сказать нечего: сколько ни говори — все мало.
— Так! — удовлетворенно произнес он. — А мои родичи в Киеве не понимают, говорят: «Как можно так долго жить в такой глуши?»
— Неужели ни разу не пожалели о Крыме?
— Представьте, нет. Правда, пришлось хлебнуть лиха. Но как и все, ни больше, ни меньше. Зато какие у меня сыновья выросли — прелесть! Там, на западе, в уюте да в холе, ни у кого нет таких сыновей.
— А где они теперь?
— Один во Владивостоке, на корабле плавает, другой здесь работает.
— Значит, теперь вы всем довольны?
— Нет, — резко сказал он. — Этим Домом недоволен.