Каждый уголок теплохода жил по-домашнему. И я тоже пошел в свою каюту и увидел там соседа, которого пе было, когда я заходил сюда при посадке. Сосед сидел в одной майке, ел винегрет, запивая его шампанским.
Я вышел в коридор. Прошелся по нему и попал в небольшую нишу со столиком и двумя стульями. Во всю стену в этой нише висел стенд с портретами, картинками и листочками плотного машинописного текста. Наверху было крупно написано: «Геннадий Иванович Невельской». Это был обычный для всех больших теплоходов музейный уголок, где рассказывалось о человеке, чьим именем названо судно. Это был уголок, который в тот момент мне был больше всего нужен, и я понял, что пора, самая пора выделить в моем дорожном блокноте несколько страниц для рассказа об этом человеке, чье старание, чья самоотверженность сыграли такую важную роль в изучении и освоении Приамурья и Приморья.
Судьба Геннадия Ивановича Невельского настолько интересна и поучительна, что я считаю необходимым рассказать о нем подробнее.
Его служебная карьера начиналась нескладно. В 1832 году во время выпускных экзаменов высших офицерских классов Морского кадетского корпуса царь, обходивший выпускников, остановился против низкорослого Невельского и, нахмурившись, изрек, что запрещает ему носить офицерские погоны, до тех пор «пока не подрастет».
Только через четыре года после «царского напутствия», окончательно поразив экзаменаторов глубокими познаниями, он был произведен в лейтенанты.
И тут, как единогласно сочли сослуживцы, фортуна наконец-то улыбнулась ему: Невельской был назначен на фрегат «Беллону» вахтенным офицером к главнокомандующему морскими силами России генерал-адмиралу великому князю Константину, которому было в ту пору… девять годков.
Лучшей дороги к орденам и званиям трудно было придумать. Но Невельской мало придавал значения личному благу и потому прослужил в звании лейтенанта… десять лет. Как многие передовые люди России, он больше всего был озабочен благом Родины и искал более достойного применения своим силам.
Это было время Великих русских географических открытий на море, крупнейшим из которых явилось открытие шестого материка — Антарктиды.
После многочисленных кругосветных плаваний русских моряков казалось, что на Земле уже нечего было больше открывать. Но это только казалось современникам. Мы-то знаем, что в середине прошлого века почти ничего не было известно об обширнейшем крае, охватывающем теперешнее Приамурье, Приморье, остров Сахалин. Существовало общее заблуждение, подтвержденное такими авторитетами, как Броутон, Лаперуз, Крузенштерн, согласно которому Сахалин считался полуостровом, Амур — не имеющим устья, а огромный берег Приморья — сплошной скалой, без единой заслуживающей внимания бухты.
Теперь это заблуждение кажется нам странным: как это — берег без бухт, а река без устья? Первым человеком, который усомнился в этой «истине», был Невельской.
Однажды он пришел к великому князю Константину с необычной просьбой: отпустить его на транспорт «Байкал», который должен был идти на Камчатку с грузом продовольствия и снаряжения. Великий князь очень удивился и даже обиделся: блестящей карьере предпочесть рядовой рейс на грузовом судне в забытые, гиблые порты Восточной Сибири?! Великий князь, которому к тому времени исполнилось двадцать годков, недоуменно пожал плечами и потребовал объяснений. Невельской, бывший тогда уже капитан-лейтенантом, со свойственным ему жаром и напористостью, заикаясь от волнения, заговорил о том, что он не верит в несудоходность Амура, поскольку не может такая большая река «теряться в песчаных наносах», как единодушно уверяли будто бы исследовавшие эти места Броутон, Лаперуз, Крузенштерн. А если это так, если Амур, подобно всем крупным рекам мира, имеет фарватер, доступный морским судам, то для восточносибирских владений России по будет иметь первостепенное значение, ибо Амур — единственная река, текущая в широтном направлении, и единственная надежная дорога для снабжения российских поселений и баз на Дальнем, или, как тогда говорили, Крайнем Востоке…
Великий князь ничего не понял и, предложив одуматься, все-таки холодно пообещал Невельскому поддержать его просьбу.
Первый шаг был сделан, шаг на тернистом пути славы «неистового капитана», как называли его и друзья, и недруги.
Теперь, оглядываясь на прошлое, невольно начинаешь задумываться о великой роли случайностей в истории. Что, если бы не было этого упрямца Невельского? Приамурье исследовал бы кто-то другой? Но хватило ли бы у него ума, терпения и, прямо скажем, жертвенности, чтобы преодолеть поистине бесчисленные препятствия?
Но к счастью для России, у нее был Невельской.
Только что назначенный генерал-губернатором Восточной Сибири Муравьев, к которому пришел Невельской, сразу сообразил, что в лице этого «неистового капитана» судьба посылает ему редкую возможность отличиться на новом поприще. И он послал его к начальнику Главного морского штаба Меньшикову.
— Нет! — отрезал Меньшиков, выслушав просьбу использовать судно для исследования устьев Амура. — Транспорт еще строится, и дай бог, если вы доберетесь до Камчатки к концу навигации будущего года. Сумма расходов определена из расчета плавания не более года, и для задуманного предприятия у вас не будет ни времени, ни средств. Кроме того, государь уверен, что устье Амура недоступно, так что, господин капитан-лейтенант, не занимайтесь глупостями, а думайте о том, как получше выполнить свое прямое дело — снабдить сибирские порты…
Так или примерно так сказал Меньшиков, теперь не имеет значения. Важно, что он отказал Невельскому. И важно также, что Невельской со свойственной ему настойчивостью сумел повернуть этот отказ в свою пользу. Он рассудил так: поскольку в его распоряжении год, то надо сократить время рейса и прийти в Петропавловск не к концу, а к началу навигации. Стало быть, надо всеми правдами и неправдами добиться, чтобы «Байкал» был спущен на воду раньше срока. И Невельской пошел на маленькую хитрость: намекнул финским владельцам верфи, где строился транспорт, что Меньшиков, бывший в то время генерал-губернатором Финляндии, останется доволен, если они, так сказать, перевыполнят свои планы.
После этого он начал настоящую войну с интендантами, не спешившими упаковывать грузы, поставлять их в нужной последовательности и должного качества. Интенданты принялись писать жалобы на Невельского. Но он бил их резолюцией Меньшикова, которому все же понравилось усердие финских судостроителей, и не шел ни на какие уступки. Кончилось тем, что чиновники сделали все, как он требовал, и поторопились выпроводить его из Кронштадта.
Так Невельской одержал свои первые победы. Биографы обычно не распространяются об этом этапе его деятельности. Но без этих вроде бы незначительных побед не было бы той цепи счастливых случайностей, от которых зависела судьба дальневосточных владений России.
Кругосветное путешествие не казалось Невельскому таким препятствием, как тугодумие и открытое противодействие вельмож. Маленькая, водоизмещением всего в 250 тонн, шхуна «Байкал» прошла с севера на юг всю Атлантику, обогнула мы Горн, затем пересекла Тихий океан и 12 мая 1849 года бросила якорь в Авачинской бухте. С тревогой шел Невельской к начальнику порта за корреспонденцией. Предчувствие не обмануло: обещанной Муравьевым инструкции на исследование устья Амура не было.
Он подождал две недели и, собрав своих офицеров, сообщил им о намерении взять на себя ответственность за предприятие. Офицеры его поняли, прокричали «ура» своему капитану и кинулись готовить судно к отплытию.
30 мая 1849 года началась эта экспедиция. 17 июня, обогнув Сахалин с севера, «Байкал» вошел в заветные воды. Преодолевая путаные течения, шхуна обходила мели и все-таки продвигалась вперед, пока не налетела на крутую банку. Волны били корабль, шуршала раздираемая обшивка, скрипели и трещали все связи. Матросы завели на баркасе многопудовый якорь, чтобы, подтянувшись к нему, сняться с мели. И не смогли этого сделать. Цепкий грунт все больше засасывал шхуну. Казалось, крушение неминуемо. Крушение не только судна, но и личной карьеры Невельского и, самое главное, всех надежд на укрепление дальневосточных рубежей России…
Теперь это кажется нам странным и непонятным: простой русский моряк был озабочен интересами и могуществом государства больше, чем царские министры и даже сам царь. Ведь именно в это самое время министр иностранных дел Нессельроде доложил Николаю I, что «Амур не имеет для России никакого значения», а царь подтвердил это мнение своей весомой резолюцией: «Вопрос об Амуре, как о реке бесполезной, оставить…»
В то время это было явлением почти обычным. Без правительственных указаний были открыты и впервые заселены русскими многие обширнейшие районы Сибири, Дальнего Востока, Северной Америки. А последние Романовы не без влияния заполонивших правительство иностранцев только транжирили открытые и исследованные русскими земли. Правительство не поддержало усилия русских путешественников и промышленников закрепиться на Гавайских островах. (В то время Гавайские острова были важной базой на морском пути из Петербурга к Дальневосточным портам России.) Правительство продало частному лицу, подданному США, факторию и форт Росс в Калифорнии. Японии были отданы открытые русскими Курильские острова в обмен на никогда ей не принадлежавший Южный Сахалин. Наконец, в 1867 году коронованные русские иностранцы продали Америке за семь миллионов долларов Аляску и Алеутские острова вместе со всеми поселениями, верфями, промышленными предприятиями и флотом, насчитывавшим четырнадцать только крупных пароходов.
Невельской понимал, что на патриотизм царских вельмож рассчитывать нечего. Похаживая по мостику бившейся об отмель шхуны, он думал о тех последствиях, какие имела бы для России потеря корабля и его возвращение ни с чем.
Раз за разом матросы заводили на глубину многопудовый якорь, затем, выбиваясь из сил, «выхаживали» его, вращая шпиль. И все напрасно. Наступила ночь, но команда не прекращала своих попыток сняться с мели. Наконец после шестнадцати часов непрерывной тяжелой работы это удалось.