То-то было переполоху в Петербурге. Нессельроде, забыв о сановной чопорности, стучал по столу и кричал, как извозчик. Особый правительственный комитет постановил разжаловать Невельского в матросы с лишением всех прав состояния, а поставленные им на Амуре посты снять и упразднить.
Выручил Муравьев. Испросив аудиенции у царя, он изложил ему суть дела.
— Поступок Невельского молодецкий, благородный и патриотический, — сказал царь, — и где раз поднят русский флаг, он уже опускаться не должен.
Однако Нессельроде не отступил. И Особый комитет, собравшись на очередное заседание, постановил оставить Николаевский пост на Амуре лишь в качестве лавки Российско-Американской торговой компании и никаких дальнейших шагов в этом крае не предпринимать.
Но Невельской, оставленный начальником Амурской экспедиции, имел свое мнение. Снова предприняв трудное путешествие в Петербург, выслушав все недобрые и добрые для себя вести, он отправился обратно на любезный ему Амур. На этот раз с молодой женой Екатериной Ельчаниновой, пожелавшей разделить трудную судьбу мужа.
Женщина есть женщина. Помимо всяких прочих вещей она повезла с собой гарнитур для гостиной. Невельской не стал разочаровывать молодую жену, говорить, что дорогая мебель будет не слишком уместна в пустынном диком краю, в тесной избушке из сырого леса. А может быть, Геннадию Ивановичу и самому нравилось это женское желание не считаться с трудностями и всерьез обосновываться на новом месте.
Как бы там ни было, красивые гнутые стулья были погружены на палубу корабля. Но не суждено им было украсить суровый быт первых исследователей Приамурья: корабль погиб при переходе в Петровское и мебель досталась волнам.
Прибыв в Николаевск, Невельской вопреки запретам начал осуществлять свою программу исследований. Мичмана Чихачева с одним казаком, тунгусом Афанасием и гиляком Позвейиом Невельской отправил искать сухопутные пути с Нижнего Амура к побережью Татарского пролива. Штурман Орлов поехал исследовать бассейн Амгуни. Лейтенант Бошняк направился на Сахалин.
Полученные сведения полностью подтвердили предположение Невельского, что на побережье Татарского пролива имеются бухты гораздо удобнее, чем Охотск или Аян, для использования их в качестве главных баз тихоокеанского русского флота и что власть маньчжурского правительства на эти места никогда не распространялась.
Участники Амурской экспедиции голодали, хоронили умерших от цинги товарищей. Впоследствии Невельской писал о том времени: «В 1852 году мы были как бы всеми забыты и отданы в жертву случайностям и голодной смерти». Но великое дело исследования Дальнего Востока продолжалось. Время от времени из Петербурга приходили строгие предупреждения. Но пока они шли через многотысячеверстные просторы Сибири, Невельской успевал провести очередные исследования. «Долгом своим считаю предварить Вас, — писал он Муравьеву, — что, сознавая тяжкую лежащую на мне нравственную ответственность за всякое с моей стороны упущение к отстранению могущей произойти потери для России этого края, я во всяком случае решился действовать сообразно обстоятельствам..»
В феврале 1853 года с зимней почтой Невельской ждал очередного строгого разноса за самоуправство. Но вместо этого пришло известие о неожиданном интересе, проявленном царем к его изысканиям. Невельской не знал, что дело было вовсе не в его упорстве. Просто царь усомнился в правоте своего министра иностранных дел. Три года «шальной капитан» хозяйничал на Амуре, а южных соседей это словно и не касалось. Так могло быть только в том случае, если эти территории не входят в сферу китайского влияния. К тому же до Петербурга дошли известия о необычном внимании американцев к берегам Татарского пролива. Две эскадры в четырнадцать вымпелов собирались войти в дальневосточные воды и занять бухты под торговые фактории и станции для своих китобойных судов, число которых в Охотском море достигло уже двухсот.
Американцы не успели. В середине марта 1853 года Бошняк поднял русский военный флаг в бухте Де-Кастри. В середине мая он открыл один из превосходнейших и обширнейших заливов мира — Императорскую гавань (ныне — Советская гавань, конечный пункт Байкало-Амурской магистрали). Капитану встретившегося ему иностранного судна Бошняк передал объявление, написанное на нескольких языках, что все эти берега вплоть до корейской границы, а также остров Сахалин (исследованный Бошняком за год до этого) принадлежат России. Такие же объявления он передал местным жителям, для того чтобы они предъявляли бумагу в случае, если иностранные суда войдут в эти воды.
«Заявочные столбы» были поставлены как раз вовремя: близилась война Англии, Франции и Турции против России, которая, хоть и называлась Крымской, но самым непосредственным образом коснулась и этих мест. Во время войны русские корабли смогли уйти от преследовавших их англичан на север Татарского пролива. Это был единственный случай, когда официальное недоверие к открытиям Невельского принесло пользу: оповещенные своими петербургскими агентами, англичане по-прежнему считали, что из Татарского пролива на север выхода нет.
Летом 1853 года Невельской был награжден орденом Анны 2-й степени, а через год произведен в контр-адмиралы. Казалось бы, полный триумф и теперь только работать и работать. Но неожиданно для Невельского он был отстранен от дел. «Неистовый», слишком самостоятельный человек в новых условиях уже не устраивал Муравьева. Участие в амурских делах стало модным, к ним было приковано внимание Петербурга. А сладкий пирог славы Муравьев ни с кем не хотел делить…
Как часто заблуждаются власть имущие, волей случая приставленные к славному делу, рассчитывая на забывчивость истории. Муравьеву, а не Невельскому достались официальные лавры, он даже был возведен в графское достоинство с титулом Амурский. Но история, воздав ему должное за настойчивость, все-таки отдала славу Невельскому. «Это был энергичный, горячего темперамента человек, образованный, самоотверженный, гуманный, до мозга костей проникнутый идеей, преданный ей фанатически, чистый нравственно», — с любовью писал о Невельском А. И Чехов.
И еще хочется привести одну цитату того же чуткого на нравственную чистоту Антона Павловича. Это Чехов писал о другом русском подвижнике, чья мечта о путешествиях зародилась здесь же, на Амуре, в основанном Невельским городе Николаевске. Имя этого человека — Николай Михайлович Пржевальский.
Всякое время нуждается в подвижниках. Потому, наверное, такими нестареющими показались мне слова Чехова: «…подвижники нужны, как солнце. Составляя самый поэтичный и жизнерадостный элемент общества, они возбуждают, утешают и облагораживают. Их личности — это живые документы, указывающие обществу, что кроме людей, ведущих спор об оптимизме и песси-мизмо, пишущих от скуки неважные повести, ненужные проекты и дешевые диссертации, развратничающих во имя отрицания жизни и лгущих ради куска хлеба… есть еще люди иного порядка, люди подвига, веры и ясно осознанной цели».
Когда я вышел на палубу «Г. Невельского», ночь все так же сыпала мелкими слезами дождя. Но уже светлело небо, и на восточной стороне его вырисовывались не то тучи, не то горы.
— К Софийску подходим, — крикнул пробегавший мимо матрос.
И я понял, что это и впрямь горы. Знаменитый горный массив Шаман. Вспомнил, как поэтично описывал эти места хабаровский ученый А. П. Нечаев: «…ранним летним утром на фоне загорающейся зари… его нижняя часть еще кутается в покрывало из серого тумана. В воздухе парит двуглавая вершина; из глубоких трещин, будто из жерла вулканов, поднимаются клубы словно бы белой ваты. Сквозь них видно, как возникают и исчезают пятна темного леса, разноцветных скал или пестрых осыпей каменных развалов…
Перед дождливой погодой Шаман нахлобучивает мохнатую папаху из рваных туч, долго хмурится, притягивая плывущие — мимо облачка. Вскоре плотное покрывало целиком скрывает каменную громаду. Еще немного — и от массива во все стороны отплывают армады низких черных туч. От них до земли, словно гигантские сети, протянулись косые драпировки ливней».
Места эти интересны не только красотами природы. Шаман — словно пограничный столб между севером и югом. Здесь, к примеру, находится самая южная колония тундровой куропатки, на местных ягельниках кормятся северные олени. И здесь же самая северная граница распространения благородного оленя, кабана, гималайского медведя. В зарослях гигантских трав, местами с головой скрывающих человека, здесь встречаются северные виды растений с южными.
К северу от горного массива протянулась Удыль-Кизинская низменность — страна тысячи озер, как называют ее местные жители. А у подножия Шамана разлеглось озеро Большое Кизи, и по сей день не перестающее удивлять исследователей Приамурья. Дело в том, что Амур соединяется с озером судоходными протоками. А по озеру можно доплыть почти до самого Татарского пролива. Озеро совсем, немного не доходит до моря. Казалось бы, природой именно здесь определен для Амура выход к морю. Но могучая река поворачивает от Софийска на север и еще добрых четыреста километров течет параллельно морскому берегу, раздвигая сопки, прогрызая по пути хребет Чаятын, который раз в пятнадцать выше перемычки, отделяющей озеро Кизи от Татарского пролива. Такой необычный пример сближения реки с морем, как отмечал еще в середине прошлого столетия П. П. Семенов-Тян-Шанский, не встречается ни в каком другом пункте земного шара.
Чаятын я увидел только утром у села Богородское, того самого, где надеялся вновь встретить мою попутчицу Элю. Село оказалось неожиданно большим, раскинувшим тихие улицы по пологому склону. Дебаркадер, песчаная отмель, бетонные блоки, приготовленные, должно быть, для укрепления берега, серые рубленые избы на высоких свайных фундаментах, серые дороги, сбегающие по склону… Когда отплыли, я увидел среди рощиц на возвышенности еще много больших кирпичных домов и окончательно понял наивность своей надежды за двадцать минут стоянки разыскать здесь Элю.