ден к «благонамеренным» обывателям и не очень-то лестно отзывается об этом заведении: «Я знал, например, много таких карьеристов, которые, никогда не читав ни одной русской книги и получивши научно-литературное образование в танцклассе Кессених, не на шутку поверили им».
Для Щедрина увлечение романами Поля де Кока, кафешантанным театром Берга, опереттами Оффенбаха и Лекока, цирком, танцклассами и шансонетками является одной из примет безыдейности. В «Современной идиллии» Щедрин даже приводит описание внутреннего убранства танцкласса, типичного для того времени: «Вот тут, у этой стены, стояли старые разбитые клавикорды; вдоль прочих стен расставлены были стулья и диваны, обитые какой-то подлой запятнанной материей. По углам помещались столики, за которыми имелось пиво. Посредине мы танцевали». Так писал М. Е. Салтыков-Щедрин в сатирическом романе «Современная идиллия». Таким вспоминался ему танцкласс его юности.
А вот свидетельство еще одного современника. Ревельский врач Е. А. Ризенкампф, в начале 40-х годов подружившийся с Достоевским, пишет в своих воспоминаниях: «Одно из главных мест в числе Петербургских удовольствий занимала музыка, начались концерты гениального Листа. Кроме этих удовольствий, молодые люди находили развлечение на вечеринках в частных клубах, но Достоевский чувствовал себя скованно в семейных домах, оставались балы, маскарады и, наконец, для так называемой „золотой молодежи“ существовали танцклассы с шпицбалами: Марцинкевича, Буре, мадам Кессених».
Здание танцкласса и клуба просуществовало как увеселительное заведение до 80-х годов XIX века, посещалось оно самой невзыскательной публикой: мелкое купечество, модистки, приказчики, попадались офицеры и чиновники. Клуб устраивал танцевальные вечера, спектакли, маскарады и располагал недурным оркестром под управлением Рейнбольда. Итак, можно предположить, что Некрасов, Салтыков-Щедрин, Достоевский посещали танцкласс Кессених, а Некрасов, став членом Английского клуба, мог с ностальгией по ушедшей молодости вспоминать танцкласс амазонки-вахмистра.
Но почему они посещали именно танцкласс Кессених? Попробуем высказать предположение. В середине 1840-х они были молоды, бедны, честолюбивы. Некрасову в 1845 году, равно как и Достоевскому, было 24 года, Салтыкову-Щедрину — 19 лет; все они так или иначе были связаны с военными. Приятель Некрасова Д. В. Григорович — воспитанник инженерного училища. Это он познакомил Некрасова с Достоевским. Салтыков-Щедрин — сначала воспитанник Царскосельского лицея, затем чиновник Военного министерства. А если взять план старого Петербурга, то мы увидим, что дом Тарасова, где помещался танцкласс (ныне 1-я Красноармейская, дом 9), находился по соседству с 1-й ротой Измайловского полка. Здесь же недалеко, в Нарвской части, располагалась школа гвардейских подпрапорщиков и юнкеров, а также множество воинских частей и военно-учебных заведений. Кстати, наиболее подробное и интересное упоминание о Кессених мы встречаем еще в одной публикации. В февральских номерах газеты «Русская старина» за 1884 год была напечатана статья «Школа гвардейских подпрапорщиков и юнкеров в 1845–1849 гг. (Воспоминание одного из воспитанников)». Читаем: «Выступали мы в лагерь обыкновенно уже под вечер, так как переход в Петергоф совершался с ночлегом. Первый привал делался у известного „Красного кабачка“, тогда уже увядшего, но все-таки хранившего некоторые следы былой славы. Содержательницей его в то время состояла некая госпожа Кессених, гнусной наружности старуха, в юных летах служившая, как говорили, в прусских войсках, вроде нашей девицы Дуровой, так, по крайней мере, свидетельствовал висевший в „Красном кабачке“ портрет ея, снятый в молодых летах, на котором она изображалась в мундире, с тесаком через плечо. Бранные подвиги сей героини, кажется, не записаны на скрижалях истории: знаю лишь, что на старости лет она, покинув меч, возлюбила занятие увеселительными заведениями: в самом Петербурге содержала танцкласс, а на Петергофской дороге царила в „Красном кабачке“».
Отметим здесь два существенных момента. Во-первых, военная биография Луизы Кессених подтверждается лицом, которого никак не заподозришь в излишних симпатиях к ней: «…подвиги сей героини, кажется, не записаны на скрижалях истории». Это нуждается в проверке. Не исключено, что в прусских газетах 1812–1815 годов имеется упоминание о девице-вахмистре. Во-вторых, любопытна связь Л. Кессених с «Красным кабачком». Об этом заведении читаем в «Справочной книге для столичных жителей и приезжих»: «„Красный кабачок“ — небольшой загородный трактир, на 10-й версте Петергофской дороги, существующий со времен Петра и славящийся издавна вафлями. По историческим показаниям 27 мая 1710 г. Петр со знатными особами и посланниками выезжал к „Красному кабачку“ навстречу князю Меншикову, торжественно возвращавшемуся в Петербург».
«Красный кабачок» был особенно памятен и тем, что Екатерина Алексеевна в критический период своего воцарения провела там вместе с Дашковой одну из бессонных ночей, когда вместе с присягнувшей ей гвардией, в мундире офицера Преображенского полка, выступила из Петербурга, задавшись целью докончить государственный переворот низложением безвольного супруга. Впереди себя она выслала Разумовского с предписанием владелице кабачка очистить верхнюю комнату для ночлежного постоя.
Сделав десятиверстовый маршевый бросок, утомленное войско расположилось на постоялом дворе. Несмотря на белую ночь, окна двухэтажного деревянного «Красного кабачка» светились желтыми огнями. В нижней большой каминной зале все было готово к приему высочайших гостей. Трапезный стол поражал обилием изысканных блюд из произрастающих в местных лесах плодов и ягод: морошковые пирожки, клюквенный морс, бузиновый ром, настоянный на целебных травах. И возвышающийся над всей этой съестной пирамидой паровой пудинг с ананасом, погруженный в медное ведро со взбитыми сливками, украшенный хрустящими вафлями. На обитых персидскими коврами подмостках расположились арфисты. Полковые музыканты грянули туш, и в распахнувшуюся дверь в зал твердым шагом вошла статная молодая женщина с блестящей гвардейской выправкой. Окинув зорким взором зал, она милостиво улыбнулась и села, усадив подле себя преданную Дашкову и других приближенных. Отдав дань застолью и поласкав свое ухо нежными звуками арфы, Екатерина, сославшись на усталость, поднялась по скрипучей лестнице в опочивальню.
Это была небольшая комната, на ломберном столе — медный подсвечник, в алькове — кровать под балдахином, на полу узорный ковер. Все было чисто и пристойно. Не успели они с Дашковой снять отягощавшие их хрупкие плечи тяжелые мундиры, как к ним явился посланный с проверкой в Петербург граф Панин, доложивший новоявленной государыне о благополучном состоянии дел в столице и спокойном сне наследника. Впервые за все это время Екатерина облегченно вздохнула. После чего она, завернувшись в офицерский плащ, легла возле своей подруги, но не сомкнула глаз до утра. Под утро, случайно повернув голову, она увидела широко раскрытые, устремленные на нее глаза княгини. Обе дамы расхохотались: каждая из них была уверена, что другая спит.
В 1840-х годах был период упадка, но в начале 50-х госпожа Кессених восстановила былую славу трактира знаменитыми танцевальными вечерами с прохладительными напитками. Любопытно, что издателем путеводителя «Справочная книга для столичных жителей и приезжих» был Н. Греч — один из редакторов «Северной пчелы». И откуда ему было знать, что не вафлями прославился «Красный кабачок», а тем, что в свое время в нем встречался А. С. Пушкин с А. А. Дельвигом. Из письма Пушкина к жене: «Разве в наше время, когда мы били немцев в „Красном кабачке“, и нам не доставалось, и немцы получали тычки, сложа руки?» В 1833 и 1834 годах М. Ю. Лермонтов останавливался здесь со школой гвардейских подпоручиков и юнкеров по пути в летние лагеря. А двумя годами позже лейб-гусары М. Ю. Лермонтов и А. А. Столыпин верхом прискакали из Царского Села на дачу балерины Е. Е. Пименовой, находившуюся на Петергофском шоссе близ «Красного кабачка». Эта поездка легла в основу поэмы М. Ю. Лермонтова «Монго» (1836).
Что же касается Л. Кессених, то она приобрела «Красный кабачок» в конце 1830-х. Следовательно, встречать там М. Ю. Лермонтова и А. С. Пушкина не могла. Но боевое прошлое не давало покоя Луизе, ее тянуло к служивому народу, который привык собираться зимой в танцклассе, а с начала июня — в «Красном кабачке» у Петергофской дороги, по которой войска двигались в летние лагеря. Она была популярна в военной среде. Эта популярность, очевидно, и является объяснением того, что близко общавшийся с военными в начале 40-х годов Некрасов упомянул Кессених в двух стихотворениях, навсегда увековечив ее имя.
Теперь, когда перед нашими глазами развернулась почти вся жизнь этой женщины, мне захотелось пройти своими ногами по упомянутым местам. Я побывала в Измайловском саду и притронулась к более позднему деревянному зданию, стоявшему на месте танцкласса Кессених. Это вызвало воспоминания, связанные с моим первым знакомством с профессиональной сценой. Здесь, именно на этом месте, я впервые танцевала на сцене, не предполагая, что много десятилетий назад здесь тоже звучала музыка и моя прапрабабушка радушно принимала гостей. Затем прошлась по переулку, где стоит бывшая долговая тюрьма, вышла на Фонтанку и направилась на место «Красного кабачка». Он не сохранился, но место его уточнено — он находился возле Красненького кладбища. Популярность «Красного кабачка» в 1840-х годах была настолько велика, что журналист и драматург Ю. Д. Беляев написал водевиль «Красный кабачок», который ставился в театрах, в том числе и в Александринском. Беляев посвятил свою пьесу Ф. И. Шаляпину, он и был первым исполнителем главной роли.
А не так давно мне позвонили и сообщили, что в Кировском районе, около Нарвских ворот, открыли «Трактир Кессених». Я, конечно, заинтересовалась и посетила это заведение. Выяснилось, что по прошествии веков нашлись люди, в память об улан-девице учредившие «Трактир Кессених». Небольшое, довольно уютное помещение. Владельцы его, муж и жена, даже заказали художнику портрет Луизы, который красуется на стене. Не знаю, что натолкнуло хозяев на мысль дать своему заведению имя Кессених, но приятно было видеть ее имя при входе в кабачок…