Магдалена, Доротея, сестры художника (1744–1786). Георг Карл — портрет Иоганна Сильвера (1749–1811). Георг Антон Абрахам Урлауб — «Портрет дамы» (1744–1785). Георг Карл Урлауб — внушительный (2 × 1 м) портрет пастора Франца Шайнера (1779). Георг Кристиан — огромный портрет Марии Виктории (6 × 2 м, 1718–1768). Довольно большой зал целиком посвящен творчеству семейства Урлауб. С утра до четырех часов мы ходили по музею. После заехали еще в одну кирху. На скамьях сидели прихожане, человек двадцать, пастор произносил проповедь. Я его хорошо разглядела — небольшого роста, сухощавый, лет семидесяти. Когда проповедь закончилась, Вилли подошел к пастору, представился, представил меня, назвал мою фамилию, сказал, что мой отец во время войны был сослан под Свердловск. И вдруг в ответ пастор, пожимая мне руку, сказал: «Это Урал, а я был военнопленным в Челябинске, это Сибирь». Вот какие бывают встречи!
7 сентября 2001 года. Едем в небольшой городок Тюнгерсхайм к дому, где жили Урлаубы. Дом в прекрасном состоянии, видимо, охраняется местными властями. Живут в нем люди, не имеющие отношения к моим далеким предкам. Хозяйка, пожилая женщина, очень радушно нас встретила, провела по всему дому. Мы поднялись на второй этаж по старинной лестнице из красного дерева, которая сохранилась с тех далеких времен и по которой поднимались Себастьян и его сын Георг Антон. И вот теперь мы поднимаемся в бывшую спальню Урлаубов. Это маленькая комната с невысоким потолком, на котором красуется великолепный плафон, выполненный Себастьяном Урлаубом. Для того чтобы заснять его, я легла на пол и, как могла, сфотографировала старинный потолок.
Спустившись вниз, в маленьком внутреннем дворике мы увидели еще одну дверь, как объяснила хозяйка, ведущую в погреб. Я спустилась по стертым ступенькам вниз, хозяйка зажгла свет, и я увидела стоящие по стенам старые бочки для вина самых разных размеров. Подошла, потрогала одну из них, повернула кран. Наверное, много лет тому назад здесь занимались не только живописью, но и виноделием…
Пройдя вперед по узкой улочке, мы обнаружили переулок, носящий имя моих предков — Урлаубгессе. Странно мне было видеть мою фамилию на доме, находящемся за тридевять земель от родного дома… Перекусив в небольшом кафе, которое помещалось в доме, где когда-то жила жена Георга Антона, мы посетили еще одну кирху, но по дороге остановились около большого здания. На фасаде красовалась надпись «Вайнверк Урлауб» — винный завод Урлаубов. Вилли позвонил у входа, представился, и дверь открыли. Встретила нас жена одного из Урлаубов. Хозяева завода — Вильгельм и Генрих. Купили вина «фамильного» производства; везде грозди винограда, которым хозяйка любезно нас угощала. Поговорив минут двадцать, поехали в гостиницу. Немного отдыха, и опять в путь, ужинаем в очень интересном месте.
Для меня это был сюрприз. Небольшой кабачок, хозяин Эдвин Урлауб, опять же наш дальний родственник, радушный, веселый человек. Как он нас принимал! Вилли меня представил, и Эдвин тут же включил в беседу завсегдатаев кабачка. Все повернулись к нам, кивали головами, улыбались. Чудесная непринужденная атмосфера! А когда мы расходились, ко мне подошла очень пожилая дама, пожала мне руку и на чистом русском языке сказала: «Спокойной ночи». Я долго не могла заснуть. На следующий день, 8 сентября, после завтрака садимся в машину и едем к сестре Вилли, она живет недалеко от Вюрцбурга. По дороге заезжаем в небольшие, по нашим меркам, села, деревушки, в каждой из которых обязательно есть кирха. Почти везде органы, большие, поменьше, совсем маленькие. Все чисто, опрятно, красиво, ухожено. Многие кирхи внутри расписаны художниками Урлаубами.
И вот около своего дома нас встречает Рената. Дом прекрасный, в нем живет вся большая семья сестры Вилли. Сели обедать, все вкусно, радушно, уютно, как дома. Я не чувствовала никакого напряжения, хотя не все понимала. Пообедав, поднялись на второй этаж, где живет семья сына. Иоганнес, внук Ренаты, учится музыке — гитара и фортепиано. Он садится за пианино, и звучит «Лунная соната». За окном на подоконнике буйно цветут цветы, огромное дерево заглядывает в комнату, ветер тихонько перебирает ветви. На глазах у меня слезы. Так умиротворенно, так тепло. Я подумала: мог ли когда-нибудь папа предположить, что я вот так буду сидеть среди своих далеких немецких родственников? Я спросила о Фариане, музыканте. Через некоторое время Иоганнес подарил мне его портрет и кассету с его музыкой. Я была поражена любезностью и отзывчивостью молодого человека.
После обеда пили кофе, Рената испекла очень вкусный торт. Я решила, что моя книга обязательно должна быть в этом гостеприимном доме. В ответ я получила сувенир — подсвечники из прозрачного кристалла. В шесть часов вечера отправляемся в Гамбург, прибыли домой в 22.30. И вот уже 9 сентября, скоро домой. Погода очень плохая, дождь, дождь, но, несмотря на это, Вилли повез меня в старый квартал, где дома, как в сказке, сложены из маленьких плиток, с разными узорами.
Десятое сентября, последняя поездка в центр Гамбурга, я уже знаю, — опять на пароходик, на метро и в центр. Последний поход по магазинам, что очень утомительно, и к шести вечера возвращаемся домой. Вилли готовил ужин, натирал овощи, колдовал над салатами. Все устроились на веранде, несмотря на холод, — спасал нас огромный камин. За ужином пили вино, шутили, пришел Владимир с семьей, благодаря чему я тоже участвовала в беседе — он переводил. В тот вечер пришли Миша с Наташей, те самые люди, которые первыми, по просьбе моей дочери во время ее командировки в Гамбург, позвонили Вилли… На следующий день мы поехали к Мише в офис (он врач), а оттуда к ним домой на обед. Все было отлично, пока не включили телевизор, это было 11 сентября, и увидели ужас в Америке. Двенадцатого сентября еду домой. Вилли и Карин махали мне руками до последнего момента, удивительные люди! Они опровергли расхожее мнение о том, что немцы чопорный и сдержанный народ. Я обрела родственников, чудных людей. Как будто мы знали друг друга всю жизнь. Эта поездка произвела на меня огромное впечатление. Наше семейное генеалогическое древо теперь полностью восстановлено благодаря объединению моих усилий с Вилли и Карин. Думаю, наши предки были бы довольны.
В заключение хочу сказать: мощное древо дало прекрасные побеги. Как ни густы были его ветви, но с годами оно поредело и художественные соки иссякли. Но те, кто еще остался из нашего рода, кто помнит и чтит своих предков, постараются достойно, по мере сил и таланта, продлить жизнь нашего почти высохшего древа в любой отрасли.
А может быть, будут новые зеленые побеги? Тем более в Москве живут еще Урлаубы — Юрий Иванович, у которого три сына, и Николай Георгиевич. В городе Иваново проживает Юрий Николаевич Урлауб, у него тоже сын.
А моя внучка, Елизавета Пилецкая, окончила училище им. Штиглица по специальности художник-реставратор, принимала участие в двух выставках молодых художников. Состоялась и ее большая выставка (30 картин) «Ультиматум времени и цвета» в театре «Балтийский дом».
Родовые гены дали свои всходы. Вот уже несколько лет Лиза работает в Русском музее. Одним словом, жизнь бежит вперед.
Сила любви
Жизнь человека я могу сравнить лишь с океаном,
Где волны вечные свой разговор ведут,
То вдруг обрушатся на берег ураганом,
То шелестят, как будто кружево плетут.
Отлив, прилив — прилив, отлив,
Песок и камешки волна ласкает,
Как будто где-то сладостный мотив
О чем-то нам порой напоминает.
Своей судьбой мы управлять не властны,
Все будет так, как Бог предначертал, —
И взлеты, что бывают так опасны,
И тяжело, когда бывает вдруг провал.
Но надо мудро к жизни подходить
И каждый миг считать за благо,
Уметь любить, уметь простить
И жизнью дорожить как кладом.
Еще раз о театре
Знаменитый английский актер Джон Гилгуд считал, что каждый актер должен искать свой собственный метод, работая над жестом, приобретая необходимую гибкость в работе с режиссером и в общении с другими актерами. Образы, навеянные воспоминаниями и прошлыми событиями, часто помогают актерскому воображению. Актеру очень важно овладеть техникой, но он может преуспеть и без нее, если ему в начале карьеры посчастливится получить роль, идеально соответствующую его данным.
Театр, театр, которому я отдала более 40 лет жизни. За эти годы в нем сменилось много режиссеров, и почти с каждым из тех, с кем мне приходилось работать, было интересно, и у каждого я училась, ведь учиться можно всю жизнь. Я пришла в Театр имени Ленинского комсомола, когда главным режиссером там был П. И. Хомский, директором — Г. Д. Малышев. Театр собирался на гастроли. Режиссер И. Д. Рассомахин ставил спектакль «Человек со звезды». Актриса, репетирующая в этом спектакле, ушла из театра, и мне, только что пришедшей в труппу, предложили войти в этот спектакль. Началась работа, мне в этом спектакле надо было сыграть четыре роли — медицинскую сестру, девушку из ресторана, мотогонщицу и пожилую женщину, которая ждет своего мужа с войны. Последний образ был для меня самым сложным. И парик седой, и грим на лице — а мне тогда было всего 30 лет, — и переживания старой женщины были для меня не совсем понятны. В этом спектакле участвовали три актера — сам постановщик Рассомахин, Д. А. Волосов, старейший актер театра, и я.
Можно себе представить, сколько было волнений, радостных и, конечно, огорчительных за все годы. Были роли, к которым я относилась прохладно, но были и любимые, которые не сходили со сцены многие годы. Таким был спектакль «Сирано де Бержерак». Я счастлива, что судьба, в лице постановщика П. О. Хомского, подарила мне в нем роль. Спектакль прошел 604 раза, играли его 15 лет при неизменных аншлагах, репетировали же его 9 месяцев.
В нашем театре были режиссеры разных направлений и разных вкусов: А. Тутышкин — «Соломенная шляпка», М. Гершт — «Трехгрошовая опера». В последнем мне очень хотелось сыграть роль Дженни, однако я не была назначена на эту роль, тем не менее, выучив ее, я показалась Гершту. Шло время, а мне все не давали сыграть эту роль, тогда я пошла к Гершту и спросила: почему? На что он мне очень жестко ответил: «Таня, играют лучшие». Вот так!