Каждый день, замирая от страха, они прислушивались к отзвукам сражений, третий год гремящих на берегах Евфрата. Если бы в ту пору кто-нибудь из мудрых — тот же сумасброд Иеремия, например, или мудрый Урия из Шемайи — осмелился бы напророчить, что великая армия, приведенная фараоном с берегов великой Реки, способна в одночасье рассеяться как дым, ни царь, ни его младший брат не постеснялись бы на людях высмеять подобного «пророка». Так и оттаскал бы за седые вихры, будь ты хоть сам первосвященник.
Слепец подобрался поближе к щели, приложил к пробоине ухо и прислушался. Дальний хор исполнял песнопение во славу ихнего Мардука. Когда-то страж-халдей объяснил узнику, что в первые четыре дня праздника, пока светлый серп бога Сина вновь не появится на небосклоне, в разных концах города играет музыка, устраиваются представления, посвященные Господину, сотворившему небо и землю. По улицам возят его деревянные изображения. Таскают также скульптуры его жены Царпаниту и сына Набу… Надо же придумать — у Всевышнего, оказывается, есть супруга и сын! У того, чьи исполинские крыла распростерты над водной бездной, существует наследник? Чей дух един существует во тьме? Кто сотворил людей, каждую тварь и вещицу на земле, саму землю, светила в небесах, луну и солнце, называемых воинством небесным?..
Между тем стражник-халдей продолжал рассказывать — потом, мол, к руке главного истукана, установленного в местном капище, должен приложиться царь Вавилонский, чтобы божья благодать благословила его на новый год царствования.
Какие только глупости не приходят идолопоклонникам в головы! Просить милости у деревяшки, изготовленной руками какого-нибудь нохри?[76] Кто же склоняется перед идолом? Бич божий, Навуходоносор!.. Чудны твои загадки, Создатель.
Эта истина открылась слепцу позже, в темнице, а все четыре года, прошедшие с момента пребывания иудейских царевичей в ставке Нехао, сердцами Иоакима и Матфании владел уже испытанный в Рибле, вгоняющий в столбняк ужас. Этот ужас гнал их кощунствовать, искать защиты у камней, у «священных» деревьев, встречаться с кудесниками, волхвами, лжепророками и волшебниками.
Усомнился я, Господи. Забыл твои поученья, и как мне было не усомниться, когда в ту пору на каждый шорох вздрагивал. Спать не мог — все ожидал гонца из Риблы.
Поганое место, эта Рибла! Скопище идолопоклонников, варваров и чернокожих разбойников… Совсем, как Вавилон. Эх, хотя бы одним глазков взглянуть, что представляет из себя этот вавилонский вертеп! Это я не в укор тебе, Господи, говорю. Тоже, наверное, кумирни на каждом шагу, башни…
Старик припомнил, с каким угрюмым недоверием они оба встретили известие об избиении египтян под Каркемишем. Услышав новость, молча разошлись. Перво-наперво он, тогда еще Матфания, решил, что теперь брат непременно расправится с ним. Боязнь за собственную шкуру окончательно иссушила веру. Мысли путались, он со свитой обошел поочередно кумирни Молоха, Астарты, Амона и прочие мелкие святилища, густо взодшедшие на земле Израилевой в годы правления Иоакима. Не побоялся даже посетить Тофет в Геенской долине или Гей-Хинном, что возле юго-восточной стены Иерусалима, где помещалось капище Мелькарта. Там приносили в жертву младенцев. На жертвоприношение не решился, но на душе по-прежнему было гадко.
Ходил, поклонялся камням, деревьям, лазил в пещеры, воскуривал елей на жертвенниках чуждых небожителей и все пытался понять, в чем смысл божьих повелений? И есть ли он?.. Как могло случиться, что эта жуткая язва, скопище гнева божьего, необоримая сила, пришедшая с берегов Нила, рассыпалась в прах? Воинов, которые в несколько часов расправились с его соплеменниками у Мегиддо, более не существует? Стотысячная, не виданная доселе на палестинской земле армия развеяна по ветру?.. Десятки тысяч погибших, остальные почти поголовно попали в плен?.. Значит, страх, испытанный им в Рибле, не более, чем слабое отражение вселенского кошмара, который теперь напрочь увязывался в голове с огромным, жуткого вида, бородатым ассирийцем в папахе и с кинжалом в зубах, переправляющимся через Евфрат. Он воочию представил, как эта жуткая, ухмыляющаяся рожа появляется над краем берега, вот ассириец, цепляясь когтистыми лапами за прибрежные ветлы, взбирается на кромку… Его передернуло… Какая разница — ассириец он или вавилонянин! Одна семейка… Каждый раз появление этого оскалившегося варвара было сравнимо с придвижением первородного мрака, поглощавшего все живое. Разве такое может быть? Как пережить эту напасть, где искать спасения? Как выстоять между страхом и ужасом, между молотом и наковальней? И помощник ли ему теперь Яхве?
Брат в первые дни еще пыжился, сыпал распоряжениями, потом окончательно затих и как-то ночью пришел к брату в спальню, прогнал наложницу и слабым голосом сообщил.
— Фараон со свитой спешно движется в сторону Египта. Людей с ним что-то около пары тысяч человек. Гонец заявил, что это вся его армия.
— То есть? — не поверил услышанному Матфания и вздрогнул.
— Так и есть — вся армия, — прежним слабым голосом добавил царь. — Я спросил, где же многочисленные полки, что шли мимо нас четыре года назад? Иоаким сделал паузу, потом шепотом добавил. — Мне ответили — их нет…
Царь неожиданно зажмурился, повертел головой, потом спросил.
— Что делать, брат? Ассирийцы, мидийские кочевники прут на нас. Они подошли к Хамату. В городе решили не сопротивляться.
Наступило молчание. Матфания боялся рот открыть — с чего это Иоаким просит у него совет? Может, ловит на слове? Или просто тихо безумствует в преддверии избиения народа, переселения в это, будь оно проклято, болото между двумя реками, куда однажды уже был выведен еврейский народ.
— Может, перехватить Нехао возле Ашкелона и пленить? Или проводить до границы с царскими почестями?
— Не з-знаю, — ответил младший брат. — Попробуй принести жертвы в храме.
— Кому?! — ощерился Иоаким. — Яхве, Молоху, Баалу, Мардуку, Мелькарту или Амону?.. А может, Астарте или как она у них там, на Евфрате, — Иннане?
— Тогда сними бремя долгов с простого народа, освободи тех, кто попал в рабство… Кинь клич, собери армию… Встань стеной у Самарии…
— Может, лучше у Мегиддо? — скривился царь.
Он помолчал, потом добавил.
— Снять бремя долгов?.. А из чего дань платить? Сто талантов серебра и талант золота!..[77] Переплавить храмовую посуду?
Он махнул рукой и, коротко бросив на прощание: «Пустое…» — удалился. Пришел срок и распростился Иоаким с жизнью — сердце не выдержало поселившегося в нем ужаса. Царем правитель Вавилона поставил сына Иоакима Иехонию. Однако племянник недолго тешился царской тиарой — спустя три месяца Навуходоносор отправил его в Вавилон, в плен. Говорят, тоже сидит здесь, в доме стражи. Живет в довольстве, с женами и детьми. Все необходимое получает из вавилонской казны. Как сыр в масле катается… Может, врут, и братишка сидит рядышком за стенкой?..
Сверху донеслось пение. Узник подобрался поближе к щели, припал к ней ухом. Пели слаженно, на разные голоса, но смысл разобрать было невозможно, хотя слова были арамейские. Интересно, прикинул слепец, что там сейчас вверху, день или ночь и сколько часов прошло с момента пробуждения? Он вздохнул, устроился на полу, привалился спиной к стене, спросил — что есть день и что ночь? Свет и тьма?… Что такое время? Как его измерить, и не исповедуется ли тебе, Господи, душа моя, когда я говорю, что измеряю время? Но так ли я его измеряю и что именно я измеряю — не знаю. Они поют гимн, но слов не разобрать, зачем тогда слова? Сколько лишних понавыдумали местные истуканы… Достаточно всего одного имени — мрак… Он склонился к щели и, набрав воздух в легки, во всю силу закричал.
— Иоаким!.. Будь ты проклят, Иоаким… Иехония?! Гореть тебе в долине Хином, Иехония!..
Глава 2
Был вечер. Угасла заря, на берег Евфрата присела ясная ночная мгла. Начались новые сутки.
За стенами дворца стихал натешившийся за день Вавилон. С утра по городу ходили торжественные процессии, на площадях для простолюдинов разыгрывались сцены из поэм, о Гильгамеше, Атрахасисе-Утнапиштиме, о сладостной Иштар, решившейся спуститься в преисподнюю к Эрешкигаль, о смерти и воскресении Мардука-Вседержителя и его супруге Царпаниту, оплакивающей его. Играла музыка, танцоры водили хороводы, назначенные особым распоряжением царские слуги одаривали горожан цветочными гирляндами. Сам Навуходоносор во главе толпы родственников и свиты, состоящей из высших военных и гражданских чинов, а также из членов городского совета, объезжал городские храмы. Всего их — наиглавнейших! — было около пяти десятков, кроме того, несколько сотен мелких святилищ, часовен — небольших построек, в глубине которых стояла статуя божества. Каждый мог в любое время зайти туда и помолиться. На каждой улице были устроены ниши, где располагались маленькие скульптурные изображения кумиров. Возле них можно было и колени преклонить, и договор о купле-продаже заключить, любой прохожий мог дать здесь клятву, что с этой «шестидесятой» он будет жить праведно.
Начал царь, как и полагалось, с Эсагилы. По обычаю на второй день празднования Нового года царю не полагалось приближаться к целле, где хранилось священное изображение Мардука, поэтому помолился издали. Жрецы заклали добрых ягнят… Потом процессия направилась к храму Иштар Агадеской, расположенному в центре квартала Кадингира, затем двинулись в обход других святилищ: прежде всего к дому Нинурты, что возле Южных ворот, наконец — по очереди — посетили храмы Адада, Шамаша в Новом городе. Последним помолились Сину в его кумирне возле цитадели.
За день царь намаялся до смерти. Скольких он благословил по пути, скольким сказал доброе слово — это была тяжелая ноша. Безрадостная… Как объяснить этим падающим на колени при виде царя людям, что лишь один Мардук на свете достоин таких почестей! Ему несите дары, его милостей ищите, его могущество воспевайте. Ни одного хмурого лица не припомнил Набу-Защити трон за весь день. Вчера он утвердил текст, который должен был украсить памятную табличку, посвященную встрече его сорокового Нового года: «В правление мое изобилует роскошь, в годы мои собрано богатство!» Это была правда. Сердечней всего его приветствовали простолюдины, ветераны, крестьяне, приехавшие в столицу со всей страны. Немало паломников было и из подчиненных государств — те тоже, как снопы валились, перед открытым паланкином, на котором восседал царь. Египет как обычно прислал дары, которые можно было оценить и как дань. Из далекой Лидии пригнали табун резвых коней. Не забыл родственника и Астиаг, занявший наконец престол в Экбатанах. Поздравил, прислал подарки.