Допрос продлился около часа и, к удивлению Щербатова, не закончился подписанием протокола.
Уже по дороге в Кранбери Кончак, после того как устал костерить местную бюрократию, затягивающую объединение всех дел и передачу их в ведение его группы, пояснил:
– Никто не знает, на какое имя оформлять твои показания. Какой черт тебя дернул въезжать по бразильскому паспорту, да еще и устроить здесь веселую заваруху? Не мог нормально визу получить? Тебе Джудит приглашение отказалась делать?
Щербатов лишь неопределенно пожал плечами, мол, дурак я, умишком скуден, мозгой ущербен. А что еще? Признаться, что ввязался в драку с ЦРУ, РУМО или кто там еще от Америки в России шпионит? Расчёт был на вечное, как сам мир, недоверие между спецслужбами: их разведка не знает, что он здесь, контрразведка – что им заинтересовались там. И не дай бог, если эти конторы договорятся.
По этой же причине он не сказал Лисицыну о договоренностях с генералом Валько. Нафиг, ребята. Этот пазл будем склеивать даже не в Женеве. В Москве. Хотя…
– Мужчины, вчера Джудит под дверь подкинули это.
Он передал записку Лисицыну, тот, прочитав, Кончаку. Тот, хмыкнув, убрал ее в портфель. Правильно, дружба дружбой, но рассказывать, что письмоносца приняла наружка и по бедолаге уже начали работать – совсем не комильфо. Хотя его спутникам этот расклад и так очевиден.
– Ты вот что, Бэзил, заканчивай свои дела здесь и возвращайся, хватит бедную Америку будоражить. Нам ту кашу, что ты уже заварил, еще долго расхлебывать придется. Остановись, пожалуйста. У тебя когда перевязка, через неделю?
Сидевший на заднем сидении Щербатов рассмеялся:
– Отлично, осталось дождаться, когда русские пословицы ты начнешь говорить на родном языке. Только ведь не я эту кашу заваривал.
– Знаю. Но мне очень надо, чтобы по этому делу хорошо поработали в России. Ты тоже в этом первый заинтересованный. Быстрее сработаем – быстрее с Джудит спадет угроза, быстрее Поль к нормальной жизни вернется.
– Шутишь? – Мент даже не счел нужным возмущаться. – Ты представляешь, кто я сейчас? Меня в Москве к этому делу близко никто не подпустит. Я вообще не представляю, кто им будет заниматься. Это если за него хоть кто-то возьмется. Я имею ввиду – всерьез.
– Это твое дело. Во всяком случае, перед отъездом я покажу тебе наши материалы. А дальше – решай. В конце концов, речь о твоей семье.
Все время пути Лисицын, сидевший рядом с Щербатовым, молчал и спокойно смотрел в окно, словно разговор его и не интересовал вовсе. Лишь после Кранбери, оставшись вдвоем с Кончаком, заговорил.
– Ты действительно готов показать ему ваши материалы?
– Не все, конечно. Однако решение об этом принято. Но при условии, что ты обеспечишь, чтобы они не пропали впустую. Сможешь?
– Есть варианты, но без гарантии. В России опять бардак – парламент намертво сцепился с президентом и чем эта заваруха кончится – один бог знает. Или черт. Но то, что в ближайшее время руководящие головы полетят, это к гадалке не ходи. У меня вообще подозрение, что наш друг – главный стабилизирующий фактор в России. Как уедет, так страна вразнос идет.
На шутку Кончак не отреагировал.
– Именно поэтому. Сейчас решать вопрос официально – бесполезно. Значит, наш друг – самый реальный вариант. Так организуешь?
– Попробую. Ты меня к консульству подвези.
Глава 20
Последующая неделя пролетела как один кошмарный сон. Подготовка к предзащите, сама предзащита, на которой внезапно возникший бразильский филолог выступил с разбором работы соискателя, после которого тому пришлось взять время на ее доработку.
Сразу после мероприятия Щер… нет, господин Бонкриштиану попал в цепкие лапки двух пожилых дядек, представившихся профессорами Хиггинсом и Пеккерингом.
На упоминание «Пигмалиона»6 джентльмены ответили дружным зубовным скрежетом, но впоследствии оказались мировыми дядьками. Особенно за полночь, когда господин Бонкриштиану выводил их в изрядном подпитии из местного бара.
Дядьки извинялись за своих учеников, «забывших» упомянуть работы дорогого Клода в списках используемой литературы, клялись в вечной дружбе и заверяли, что надлежащим образом оформленные рекомендации уже завтра будут лежать в приемной комиссии.
Читая сводки наружки и прослушки по «Одиссею», регулярно ложившиеся на его стол, Кончак только хватался за голову, тихо радуясь, что объект уже скоро покинет Америку. Понять происходящее у него не получалось от слова «совсем». Окончательно смешало карты полученное сообщение от коллеги, работающего по Принстонскому университету. Тот писал, что провел беседу с профессорами Хиггинсом и Пеккерингом, которые на голубом глазу сообщили, что ознакомились с работами господина Бонкриштиану случайно, оценили его талант и теперь твердо намерены положить свой авторитет на алтарь призвания этого господина в чертоги университетской докторантуры.
Фамилия профессора Апиниса так и не появилась ни в одном оперативном документе.
Лисицын
Сразу после приезда из Трентона, его вызвал начальник. Разговор проходил в зоне безопасности, напрочь защищенной от всех возможных видов прослушивания.
Стеклянный куб в глухой, без окон, с плотно закрывающейся толстой дверью комнате. Стол, два стула. Тихо шуршит кондиционер. Называется – зона безопасности.
Здесь никогда не бывал ни один дипломат. «Чистый», разумеется. В ней могли работать, и то только в исключительных случаях, только такие, как Лисицын и Арсеньев.
Тут можно говорить откровенно. Только в зоне безопасности можно быть уверенным, что ни одно слово не вылетит за пределы этих толстых, неоднократно проверенных всякими хитрыми приборами стен.
Выслушав доклад, начальник долго листал документы, подшитые в толстый скоросшиватель, на торце которого от руки было написано «Одиссей».
– Стало быть, ФБР просит нас поспособствовать привлечению мента-нелегала к работе по «Варягам», – не спросил, а констатировал Арсеньев. И с подчеркнуто глубокомысленным видом поднял палец вверх. – Хорошо я сказал – мент-нелегал!
И, словно усмехнувшись над самим собой, продолжил:
– Нас настойчиво приглашают к танцу. Пожалуй, слишком настойчиво, и мне это не нравится.
Он говорил осторожно, словно шел по болоту и аккуратно прощупывал дно. Искал единственно надежную тропинку.
– Кроме этого, любая наша просьба в Москву засветит наш контакт с «Одиссеем» перед контрразведкой, а в этом деле мы идем по грани. Да, все санкции получены, но у ребят с Лубянки может быть и свой взгляд на ситуацию. Сам понимаешь, тут ведь как посмотреть. Где кончается наша игра и начинается их компетенция? Тем более, что сюда Щербатов действительно приехал в нарушение всех возможных не то что приказов – законов.
Лисицын согласно кивнул. И тоже взял паузу, не спешил с ответом.
– В целом согласен. Но мне кажется, что в нашем случае все гораздо круче. Видите ли, раньше я уже работал со Щербатовым. Так вот, на моей памяти этот человек ни разу и никому не рассказал всего. А уж сейчас, когда у него появились свои резоны поучаствовать в этом деле… фактуру он расскажет, можно быть уверенным… но не более.
– Например? – Насторожился Арсеньев. – Будет водить нас за нос?
– Нет, это исключено – он кровно заинтересован в ликвидации преступников. Но вот в мелочах… Я ни на грош не верю в звонок в Москву, откуда ему на блюдечке выложили историю с «Варягами». Тогда от кого он узнал? Кончак рассказал? Ага, за рюмкой водки и по старой дружбе. Бред.
– Может быть от этой Кэмпбелл? Журналистка, у нее могут быть свои источники. А недавняя эскапада – лишь трюк для ее прикрытия.
– Маловероятно. Мы с Кончаком и так знаем, что вся история от нее завертелось. Нет, тут, скорее, другое. Когда-то у него на связи был агент. Здесь, в США. Очень сильный, надо сказать, агент. Но он погиб.
Арсеньев слегка наклонил голову и хитро прищурился:
– Или…
– Или все же жив. Или Вася сумел завербовать кого-то еще, не дав себе труда доложить о вербовке. Это как раз в его стиле. Тогда да, все его выходки получают объяснение – он прикрывает агента от всех – и своих, и чужих. А правила конспирации – они одни, что у нас, что у ментов.
– Что же, тогда главный вопрос – с кем он? С нами? С американцами? Или, не дай бог… Можем ли мы ему доверять?
Лисицын задумался. Времена изменились. Теперь продажный мент – персонаж в стране нередкий. О них пишут, пачками снимают фильмы, от которых откровенно тошнит. Мог ли его друг за это время скурвиться? Увы, да, почему нет?
Потом вспомнил Щербатова на больничной койке, вспомнил, какими глазами он смотрел на сына, вспомнил сегодняшний разговор в ФБР. И честный, незамутненный взгляд мента, когда тот рассказывал откровенную сказку о якобы случайной встрече с главой преступного синдиката два года назад. На просторах Техаса, где ни тому ни другому просто нечего было делать.
Кстати, как этот пройдоха узнал в тот раз все банковские счета того синдиката, так и осталось тайной. А информацию, между прочим, направил и ему, Лисицыну, и в ФБР Кончаку и журналистке Кэмпбелл. Чтобы ни у кого и мысли не возникло сохранить преступную схему для каких-то оперативных игр.
Однако сейчас этот парень защищает не страну и даже не закон. Он защищает семью. И ни хрена у него не получится без помощи Лисицына и его коллег. Потому что опасность идет из России, где один не был воином и в лучшие времена.
– Все, что нам нужно знать, он расскажет, тут сомневаться нечего. Как и в том, что вряд ли расскажет все, что мы захотим знать. Он не святой, но, согласитесь, Вася ни разу не подвел. И не подведет. Уверен.
– Что же, тебе видней, – Арсеньев задумчиво посмотрел в потолок, словно и впрямь надеясь именно там найти правильное решение, потом звонко шлепнул ладонью по столу. – Но раз так… в общем, ответственность на тебе полная.
Секретно
Москва, для Валько В.Н.
От заслуживающих доверия источников получена информация, что сведениями, касающимися противоправной деятельности «Варягов», может располагать сотрудник московского уголовного розыска майор милиции Щербатов Василий Петрович.