Навязанная игра — страница 35 из 51

мериканских лекарств. Хороших лекарств, в основном – инсулин, и по очень хорошей цене. Одна проблема – все они были с истекшим сроком годности.

Но это обстоятельство, по мнению молодого человека, не должно было смутить будущего партнера, поскольку в комплект представленных им документов входил сертификат о продлении сроков использования, составленный весьма уважаемым научным учреждением и утвержденный аж самим Минздравом. Подпись замминистра ограждала его от малейшей тени сомнения.

И все бы было хорошо, если б не обратила госпожа Подобрезова свое внимание на таможенные документы, в которых цена стояла в пять выше той, что предлагалась ей.

Не желая ввязываться в авантюру, от сделки она отказалась, да еще пригрозила молодому бизнесмену, что обратится к крыше. Кто крыша? На этот вопрос уважаемый «Тенор» четкого ответа не дал, замялся, сказал, что, мол, аптечный бизнес он такой, здесь бандитов нет, а есть оптовые поставщики, которые сами, если потребуется, свои проблемы решать умеют.

Какие еще поставщики? Откуда взялись?

Ну… разные… здесь, на юго-западе Москвы, в основном его соплеменники рынок держат. Но сейчас это совсем-совсем неважно! Они мирные люди, а те, кого представлял тот молодой человек, они злые, «Тенор» знает, сам с ними встречался. Вот после того разговора на госпожу Подобрезову и напали. А потом «Мерседес» господина Манукяна сожгли. Нехорошие люди, наглые, да?!

После такого наезда пришлось и заявление из милиции забрать, и договор подписать, а куда деваться? Причем контракт оказался и вправду выгодным, лекарства как горячие пирожки раскупаются. Но это сейчас, а что дальше будет?

Документы? Да, конечно, вот копии.

Щербатов вновь взял их в руки. Название фирмы-продавца не сказало ему ничего – ТОО «Сильва». Все равно что «Рога и копыта». А вот в таможенной декларации, в графе «Получатель» стояло ТОО «Метроном-М». То самое, интерес к которому, скорее всего, и стоил жизни Фрэнку Кассиди.

Информация отличная, в цвет, как говорят в розыске. Но пока ее лучше придержать, хотя бы до завтра, чтобы мысли улеглись, успокоились.


* * *

Утром вышел приказ об усилении. Всем сотрудникам находиться на рабочих местах, в любой момент быть готовыми. К чему? А вот на этот вопрос ответа у начальства не было. По телевизору показывали, как развлекается доблестный ОМОН, в фарш метеля безоружных демонстрантов, начхав на пол и возраст.

Отец-президент призывал кары небесные на головы вице-президента и председателя Верховного Совета, те отвечали той же монетой. Конституционный суд признал указ о роспуске парламента незаконным. Упырям, развалившим великую страну, стало тесно на одном болоте.

В общем, за этим гибридом цирка и дурдома было бы весело смотреть, если бы не люди. Обнищавшие по воле и тех, и других, униженные и озлобленные. Готовые рвать в клочья виновных. Дело осталось за малым – указать им этих виновных и дать в руки оружие.

Это понимал Щербатов, но, господи, как же трудно было это объяснить другим. Своим, с кем уже год тянул тяжелую ментовскую лямку. Ребята спорили до хрипоты, пытаясь найти ответы на древние русские вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?».

Ельцин! Руцкой! Хасбулатов! Эти фамилии слышались из кабинетов, дежурки и курилки. Братцы, опомнитесь! Вспомните, как все трое, взявшись за руки рвались к власти, лгали и предавали! Бесполезно. Всем казалось, что вот сейчас настанет момент истины, после чего придет благоденствие. По мановению волшебной палочки исчезнут рвущие страну олигархи и бандиты. Людей начнут уважать за дела, а не за бабло. И честному человеку не придется жаться к стенам, униженно пропуская окруженных крутыми секьюрити или грозными братками новых хозяев жизни.

Устав от бестолковых дискуссий, Щербатов заперся в кабинете, пытаясь за разбором текучки укрыться от этого безобразия.

Звонок.

– Вася, привет. Это Миша. Давай пообедаем вместе?

Вот только тебя не хватало. С другой стороны, почему нет? Хоть так отвлечься, переключить мозги на что-то дельное.

– Легко, если не побрезгуешь. На Шаболовке есть пельменная…

– Вася, помилуй! Пожалей мой несчастный желудок! Там же рядом с твоей конторой вполне приличное кафе, давай там!

Ага, приличное. Один обед стоит половины ментовской зарплаты. И контингент посетителей – те, кого когда-то сажал, и те, кого посадить собираюсь.

– Нет, дорогой. Ты знаешь, что дружба требует жертв? Вот и жертвуй брюхом, не делай из него культа.

– Протестую, культ делают из еды! А вообще, черт с тобой. Хочешь травиться, давай травиться вместе. Через полчаса?

– Заметано.

Глава 35

В чистенькую, но небогатую пельменную Уоллес входил героически. В том смысле, что его не стошнило и даже не передернуло. Одет он был в дешевую кожаную куртку, купленную, очевидно, на подмосковной барахолке, и потертые джинсы. Облик парня из хрущевки портили ботинки стоимостью, на взгляд Щербатова, не менее полтыщи баксов.

Увидев мента, он приветственно кивнул и сел за его столик.

– Есть будешь? – поинтересовался Василий.

– Спасибо, что-то не хочется.

– А надо. И хозяевам приятно, и гостям не подозрительно. Опять же – закуска – это святое. – Он достал из кармана чекушку.

– Тебе же на работу, да и мне за руль, – попытался соскочить американец. Не вышло.

– На работе все нормально будет, а сказки про трезвых дипломатов за рулем не мне рассказывай. Не боись, она не паленая. Подставляй стакан.

Пришлось взять порцию. Под водочку оказалось очень даже неплохо.

И разговор пошел как по маслу. Легко, можно сказать, непринужденно. Да и что в нем было особенного? Не о секретах же шла речь. Они оба в Москве живут, им обоим страшно.

Народ? Не безмолвствует, к сожалению. Если кратко – зол и растерян. Зол, потому что так дальше жить нельзя. Растерян, потому что не знает, кому верить.

Насколько похоже на девяносто первый? Тут вопрос не по адресу. Не было тогда Щербатова в Москве. Но по разговорам тех, кто был, теперь ситуация иная. Тогда верили и Ельцину, и Руцкому, и Хазбулатову. Теперь не верят никому. Однако всегда найдутся романтики, желающие что-то изменить прямо здесь и сейчас. И если поверят они, тогда будет беда.

Одна надежда – за единожды предавшими народ не пойдет.

– Ты говоришь опасные вещи, приятель, – после второй они перешли на «ты». – Если бы тебя слышало твое начальство…

– Ничего бы не случилось, – Щербатов нервно дернул уголком рта. – Пока я не выступаю в прессе и не хожу на митинги, я никому не интересен. И поверь, многие начальники думают, как я. И, как я, молчат в тряпочку.

– А как же ваш ОМОН? Все видели, что уж они-то разгоняют демонстрации не только по приказу, душу можно сказать вкладывают.

Василий лишь пожал плечами.

– Пусть бог их судит, а я для этого не гожусь. Ну, давай допьем, да пойдем помаленьку. Мне на службу пора.


* * *

Возвращаясь в посольство, Уоллес мысленно уже составлял справку о беседе. Получалось красиво – кандидат на вербовку сообщил о настроениях в обществе в связи со сложившейся напряженной ситуацией, дал крайне негативную оценку руководству страны и сообщил о существовании внутренней оппозиции к правящей верхушке среди высшего начальственного состава милиции… он подумал и добавил: и органов госбезопасности. Да, так написать будет правильно.


* * *

Наверное, все, кто был в Москве в то страшное время, запомнили его навсегда. Даже те, кто сидели по домам и лишь по телевизору наблюдали, как простые люди, вообще никакие не боевики, штурмовали Останкинский телецентр, захватывали, а потом ценой своей жизни под огнем бивших прямой наводкой танков защищали Белый Дом. Даже они никогда не забудут те серые октябрьские дни. Наивность и героизм людей, холодный расчет политиков, делавших свою игру и плевать хотевших на принесенные жертвы.

И мужество парней из «Вымпела», отказавшихся убивать, но договорившихся с восставшими, выведя из обреченного Белого Дома тех, кто еще оставался в живых. Потерявших свою службу, но сохранивших честь.

Об этом сейчас на явочной квартире за бутылкой водки и небогатой закуской рассказывал Гена Остохин, когда-то и сам служивший в этой уникальной команде, ныне приговоренной к роспуску.

– Это ж надо! Мужиков из нелегальной разведки20 в ментуру запихнуть! Вась, без обид, но у них у каждого по два высших образования, иностранные языки. И все это для разгона митингов и захвата бандюганов? Это государственное мЫшление? – Он сделал ударение на первый слог.

– Но этим же тоже надо заниматься, – попытался смягчить разговор Щербатов.

– Надо, – Гена нетрезво кивнул. – Но кому? Тем, кто в Афгане Тора Бора штурмовал? Кто засветившихся нелегалов в последний момент, из-под носа контрразведки вывезти успевал? Кто наших офицеров из юаровских тюрем вынимал? Ты компьютером гвозди забивать не пробовал?

– И что теперь?

– Ничего. Несколько человек остались, кому генеральские погоны пообещали, или кто, кроме как стрелять, ничего не умеет. А остальные рапорта на перевод написали. Кто-то в СВР, а большинство – к нам. Спасибо начальству, сказали, что всех примут. Ты-то как эти дни пережил?

– Грех жаловаться. Сидели в отделении тихо-мирно, занимались своим делом. За две недели три квартирных кражи подняли, один разбой, два износа, ну и хулиганья по мелочи. Были слухи, что всех куда-то чего-то штурмовать пошлют, но, слава богу, все обошлось.

– Совсем все?

Щербатов нервно сглотнул, сжал кулаки.

– Если бы. Сегодня позвонили из Главка. У них там в Белом Доме целая команда работает, погибших устанавливают.

– И что?

– Опер мой, Востряков. Представляешь, из сытного ГАИ в розыск перевелся, наше дерьмо хлебать. Говорят, его танковый снаряд в клочья разнес, только по ксиве и опознали. Жена, двое детей, старший в этом году в школу пошел. Ребята рассказывали, он первого сентября такой счастливый пришел, операм поляну накрыл… ну, вообще всех угощал, кто в отделении был. Эх, парень… – Он плеснул водки в стаканы. Выпили не чокаясь.