Барнабас. Меня не интересует, как они трудятся и что производят. Это не дело моего ведомства. Меня касается одно — продолжительность их жизни, и я повторяю, что никто не имеет права жить и получать деньги, коль скоро ему положено умереть.
Архиепископ. Вы не понимаете взаимосвязи дохода и производительности.
Барнабас. Зато я понимаю, в чем состоят обязанности моего ведомства.
Архиепископ. Этого мало. Ваше ведомство лишь часть синтеза всех ведомств.
Бердж-Лубин. Синтез? Это отвлеченное понятие; следовательно, дело Конфуция. На днях я слышал от него это слово и еще тогда спросил себя, что за чертовщину оно означает. (Вставляет вилку.) Алло! Соедините меня с премьер-министром.
Голос Конфуция. Премьер-министр у аппарата.
Бердж-Лубин. Старина, тут нам попалось одно отвлеченное понятие. Никак не можем разобраться. Зайдите и растолкуйте.
Архиепископ. Позволено ли мне спросить, в какой связи встал этот вопрос?
Барнабас. А-а, теперь вы, кажется, почуяли, чем тут пахнет? Вы-то, конечно, считали себя в полной безопасности. Вы…
Бердж-Лубин. Спокойно, Барнабас! Не спешите.
Входит Конфуций.
Архиепископ(вставая). Здравствуйте, господин премьер-министр!
Бердж-Лубин(непроизвольно подражая архиепископу, также встает). Удостойте нас чести присесть, о мудрый!
Конфуций. Церемонии излишни. (Кланяется собравшимся и садится на конце стола.)
Президент и архиепископ занимают свои места.
Бердж-Лубин. Мы хотим просить вас, Конфуций, рассмотреть один казус. Допустите, что человек, не считаясь с официально установленным для него сроком жизни, прожил больше, чем два с половиной столетия. Имеет ли в данном случае верховный статистик право назвать его вором?
Конфуций. Нет. Но он имеет право назвать его обманщиком.
Архиепископ. Не нахожу, господин премьер-министр. Сколько, по-вашему, мне лет?
Конфуций. Пятьдесят.
Бердж-Лубин. Нет, меньше. Вам сорок пять, но на вид вы еще моложе.
Архиепископ. Мне двести восемьдесят три.
Барнабас(с мрачным торжеством). Ну? Я — помешанный?
Бердж-Лубин. Вы оба помешанные. Прошу прощения, архиепископ, но это уж… э-э… слишком.
Архиепископ(Конфуцию). Господин премьер-министр, сделайте одолжение, допустите, что я действительно прожил около трех столетий. Допустите чисто гипотетически.
Бердж-Лубин. Гипотетически? Что это значит?
Конфуций. Неважно. Я понимаю. (Архиепископу.) Что́ я должен допустить — что вы жили в ваших предках или с помощью метампсихоза{194}?
Бердж-Лубин. Ме-там-пси… Боже правый! Ну и голова у вас, Конфуций, ну и голова!
Архиепископ. Ничего подобного. Допустите, что я в самом прямом смысле слова родился в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом году и с тысяча девятьсот десятого непрерывно работал в разных профессиях. Вор я или нет?
Конфуций. Не знаю. Воровство также было одной из ваших профессий?
Архиепископ. Нет. Я был всего-навсего архиепископом, президентом и генералом.
Барнабас. Обворовал он казну или нет, получив полдюжины доходов, хотя имел право всего на один? Вот на что вы мне ответьте.
Конфуций. Безусловно, нет. Мы допустили, что с тысяча девятьсот десятого года он непрерывно работает. Сейчас две тысячи семидесятый год. Какова официальная продолжительность жизни?
Барнабас. Семьдесят восемь лет. Разумеется, это средняя цифра, и мы не возражаем, если человек иногда доживает до девяноста или, в качестве курьеза, даже до ста. Но повторяю: тот, кто превышает этот предел, — мошенник.
Конфуций. Двести восемьдесят три, деленные на семьдесят восемь, составляют больше, чем три с половиной. Ваше ведомство должно архиепископу две с половиной стоимости воспитания и три с половиной пенсии по возрасту.
Барнабас. Чепуха! Это еще почему?
Конфуций. С какого возраста люди у вас начинают работать на общество?
Бердж-Лубин. С трех лет. Начиная с трех лет они каждый день уже что-то делают. Просто так, чтобы втянуться. А самоокупаются или почти самоокупаются они с тринадцати.
Конфуций. А когда они выходят на пенсию?
Барнабас. В сорок три года.
Конфуций. Следовательно, они трудятся тридцать лет и за это, не работая, тринадцать лет получают стоимость воспитания в детстве и тридцать пять лет пенсию по старости, что составляет в сумме сорок восемь лет. Архиепископ проработал двести шестьдесят лет, а получил только одну стоимость воспитания и ни одной пенсии. Ему причитается с вас пенсия за триста лет и примерно восемь стоимостей воспитания. Таким образом, вы сильно ему задолжали. Иными словами, его долголетие принесло нации огромную экономию, а вы, живя всего семьдесят восемь лет, существуете за его счет. Он — ваш благодетель, а вы — вор. (Привстав.) Смею ли я теперь удалиться и вернуться к своим серьезным обязанностям, тем более что мой лично срок жизни сравнительно краток?
Бердж-Лубин. Погодите, старина.
Конфуций садится.
Вопрос поставлен не гипнотически или как вы там выражаетесь, а вполне серьезно. Я не верю, что все это правда, но если архиепископ и верховный статистик настаивают на своем, нам придется либо упрятать обоих в сумасшедший дом, либо основательно разобраться в деле.
Барнабас. Со мной вся эта китайщина ни к чему. Я — человек простой, метафизики не понимаю и не верю в нее, но умею обращаться с цифрами. Если архиепископ имеет право на семьдесят восемь лет, а получил деньги за двести восемьдесят три года, я утверждаю, что он получил больше, чем справе получить. Попробуйте доказать, что это не так.
Архиепископ. Я получил деньги не за двести восемьдесят три года, а всего за двадцать три, хотя сам проработал двести шестьдесят лет.
Конфуций. А что показывают ваши счетные книги — недостачу или излишки?
Барнабас. Излишки. Вот это мне и непонятно. До чего же хитры такие люди!
Бердж-Лубин. Итак, все ясно, спорить больше не о чем. Китаец говорит, что вы не правы; значит, и дело с концом.
Барнабас. Я не оспариваю доводы китайца. Но что вы скажете насчет приведенных мною фактов?
Конфуций. Если к числу их относится и утверждение, будто человек может прожить двести восемьдесят три года, я рекомендую вам отправиться на побережье и отдохнуть там неделю-другую.
Барнабас. Хватит вам намекать на мое помешательство. Пойдите и посмотрите кинохронику. Повторяю вам: этот субъект — архиепископ Хэзлем, архиепископ Стикит, президент Дикинсон, генерал Балибой и, сверх того, он сам; короче, пять человек в одном лице.
Архиепископ. Не отрицаю. И никогда не отрицал. Просто меня никто об этом не спрашивал.
Бердж-Лубин. Но черт вас… Извините, архиепископ, но это в самом деле… э-э…
Архиепископ. Не стесняйтесь. Так что вы хотели сказать?
Бердж-Лубин. Но вы действительно утонули четыре раза — вы же не так живучи, как кошка.
Архиепископ. Все очень просто. Представьте себе, в каком положении я оказался, сделав наконец поразительное открытие, что мне предстоит прожить триста лет. Я…
Конфуций(перебивая). Простите. Такое открытие невозможно. Вы и сейчас его не сделали. Коль скоро вы прожили двести лет, вы можете прожить еще хоть миллион. При чем же здесь цифра триста? Вы допустили промах уже в самом начале своей сказки, господин архиепископ.
Бердж-Лубин. Ловко, Конфуций! (Архиепископу.) Он вас поймал. Не представляю, как вы теперь выкрутитесь.
Архиепископ. Да, ход действительно ловкий. Но если верховный статистик зайдет в библиотеку Британского музея и пороется в каталоге, он обнаружит там весьма любопытную, хотя и забытую ныне книгу, опубликованную под его фамилией в тысяча девятьсот двадцать четвертом году и озаглавленную «Евангелие от братьев Барнабас». Это Евангелие гласило, что для спасения цивилизации человек должен жить триста лет. Оно доказывало, что такое долгожительство вполне возможно, и учило, как этого достичь. Кстати, я был женат на дочери одного из этих братьев.
Барнабас. Вы хотите сказать, что притязаете на родство со мной?
Архиепископ. Я ни на что не притязаю. Поскольку сейчас у меня, вероятно, уже три-четыре миллиона родственников разных степеней, я перестал поддерживать семейные связи.
Бердж-Лубин. Боже милостивый! Четыре миллиона родственников? Это реальная цифра, Конфуций?
Конфуций. В Китае она могла бы составить и сорок миллионов, не будь там ограничена рождаемость.
Бердж-Лубин. Сногсшибательно! Это доказывает… (Спохватываясь.) Нет, это исключено. Не будем терять голову.
Конфуций(архиепископу). Вы хотите сказать, что прославленные предки верховного статистика открыли вам секрет, как прожить три столетия?
Архиепископ. Отнюдь нет. Они просто были убеждены, что человек может жить столько, сколько сочтет безусловно необходимым для спасения цивилизации. Я не разделял их убеждений, во всяком случае, не сознавал, что разделяю. Их теории казались мне тогда смешными. Я считал своего тестя и его брата умными чудаками, которые внушили друг другу навязчивую идею, перешедшую затем в манию. И только на восьмом десятке, когда у меня случились серьезные осложнения с пенсионными учреждениями, я стал догадываться, что это — истина.
Конфуций. Истина?
Архиепископ. Да, господин премьер-министр, истина. Как это обычно бывает с революционными истинами, все началось с шутки. После сорока пяти лет я перестал обнаруживать какие-либо признаки постарения, и моя жена частенько подсмеивалась надо мною, уверяя, что я обязательно проживу триста лет. Сама она умерла шестидесяти восьми. Последние слова, которые я от нее услышал, сидя у постели и держа ее за руку, были: «Билл, тебе действительно не дашь и пятидесяти. Я думаю…» Тут она умолкла, задумалась и навсегда заснула. После этого стал задумываться и я. Вот вам объяснение моих трехсот лет, господин премьер-министр.