Зу. И каким же вопросом вы намерены взбудоражить общественное мнение?
Посол. Это неважно. Еще не знаю. Что-нибудь придумаем. Мы не оракулы, чтобы предвидеть будущее.
Гром.
Что это значит? Я неудачно выразился?
Зу(строго). Сколько раз вам повторять, что мы не можем предвидеть будущее? Никакого будущего нет, есть только настоящее.
Пожилой джентльмен. Позвольте напомнить вам, сударыня, что пятнадцать лет тому назад, когда стоеросы обратились к оракулу, последний предсказал им победу на выборах, и они победили. Отсюда следует, что оракул может предвидеть будущее и подчас соглашается возвестить о нем.
Посол. Совершенно верно. Благодарю, папа. А теперь, через вашу голову, девушка, я обращаюсь к высокому оракулу с просьбой удостоить меня столь же безмерной милости, как и моего прославленного предшественника сэра Фулера Истуинда, дав мне такой же ответ, какой получил он.
Пифия поднимает руку, призывая к молчанию.
Все. Тсс!
Незримые тромбоны трижды издают торжественный звук, совсем как в «Волшебной флейте»{223}.
Пожилой джентльмен. Позвольте мне…
Зу(поспешно). Тише! Оракул хочет говорить.
Оракул. Убирайся восвояси, дурак! (Исчезает.)
Искусственное освещение сменяется прозаическим дневным светом. Зу спрыгивает с перил, сбрасывает мантию, сворачивает ее и сует под мышку. Волшебная, таинственная атмосфера рассеивается. Женщины встают. Посол и его спутники растерянно переглядываются.
Зу. Тот же ответ, слово в слово, был дан пятнадцать лет назад вашему прославленному, как вы его именуете, предшественнику. Что просили, то и получите. Заодно подумайте, сколько важных вопросов вы могли задать. И она ответила бы. Вот так всегда. Ну, я пойду распоряжусь насчет вашего отъезда, а вы подождите меня у выхода. (Уходит.)
Посол. И с какой стати я попросил ответить мне так же, как старику Истуинду?
Пожилой джентльмен. Но вам дали совсем другой ответ. Ответ, полученный Истуиндом, много лет вдохновлял нашу партию. Он помог нам победить на выборах.
Дочь. Я учила его в школе, дедушка. Он был совсем не такой. Могу повторить. (Цитирует.) «Когда колыбелью Британии был запад, восточный ветер{224} закалил и возвеличил ее. Пока дует восточный ветер, Британия процветает. Восточный ветер рассеет ее недругов в день испытаний. Пусть ничевоки помнят об этом».
Посол. Старик сам это придумал. Теперь мне все понятно. Он был уже слабоумной развалиной, когда явился просить совета у оракула. Тот, естественно, и ответил: «Убирайся восвояси, дурак!» Говорить такие вещи мне — нелепо, но, как справедливо заметила девушка, я сам напросился. Что оставалось бедному старикану, как не сочинить такой ответ, который не стыдно обнародовать? Об этом шептались, но никто не верил. Теперь я верю.
Пожилой джентльмен. Нет, нет! Не могу допустить, что сэр Фулер Истуинд был способен на подобное мошенничество.
Посол. Он был способен на все. Я ведь знавал его личного секретаря. Что же мы скажем в Багдаде? Надеюсь, вы не предполагаете, что по возвращении туда я оповещу Британскую империю о том, как оракул обозвал меня дураком?
Пожилой джентльмен. Мы, разумеется, обязаны сказать правду, как бы это ни ранило наше самолюбие.
Посол. Я думаю не о своем самолюбии — для этого я, слава богу, недостаточно эгоистичен. Я думаю о стране, о нашей партии. Правда, как вы это называете, поставит ничевоков к власти на ближайшие двадцать лет. Она равнозначна моей политической смерти. Впрочем, меня это нисколько не заботит. Если мне подыщут более достойную замену, я буду лишь рад уйти на покой. Так что меня в расчет не принимайте.
Пожилой джентльмен. Нет, Амброз, вы незаменимы. Второго такого не найти.
Посол. Очень хорошо. Что же вы намерены предпринять?
Пожилой джентльмен. Дорогой Амброз, лидер партии вы, а не я. Что намерены предпринять вы?
Посол. Сказать чистую правду — вот что. Или вы считаете меня лжецом?
Пожилой джентльмен(он озадачен). Ах, извините! Насколько я понял, вы…
Посол(безапелляционно). Вы поняли меня совершенно правильно. Вернувшись в Багдад, я уведомлю британских избирателей, что оракул дословно повторил мне ответ, данный им пятнадцать лет тому назад сэру Фулеру Истуинду. Молли и Этель подтвердят мои слова. И вы тоже, если вы порядочный человек. Идемте. (Уходит, супруга и дочь следуют за ним.)
Пожилой джентльмен(оставшись один, он весь поникает — теперь это раздавленный отчаянием старик). Что делать? Я совершенно растерян. Я конченый человек. (Падает на колени, с мольбой простирая руки над пропастью.). Я взываю к оракулу. Я не в силах вернуться домой и потворствовать кощунственной лжи. Умоляю наставить меня.
Пифия подходит к нему сзади по галерее и трогает его за плечо. Теперь это женщина обычных размеров с лицом, закрытым капюшоном. Пожилой джентльмен вздрагивает, как от электрического тока, оборачивается и в ужасе приседает, закрыв глаза рукой.
Нет, не подходите близко. Боюсь, мне этого не выдержать.
Оракул(сурово, но сострадательно). Взгляните: теперь я опять нормального роста. Вы видели не меня, а мое искаженное изображение, спроецированное волшебным фонарем на облако. Чем я могу вам помочь?
Пожилой джентльмен. Мои спутники возвращаются домой и скажут там неправду о том, что услышали от вас. Я не в состоянии ехать с ними, не в состоянии жить с людьми, для которых нет ничего святого. Я больше не способен на это теперь, когда побывал здесь. Умоляю, разрешите мне остаться.
Оракул. Друг мой, оставшись с нами, вы погибнете от депрессии.
Пожилой джентльмен. А если вернусь, умру от отвращения и отчаяния. Я выбираю тот риск, который благороднее. Прошу вас, не отвергайте меня. (Цепляется за ее платье.)
Оракул. Берегитесь! Я прожила здесь уже сто семьдесят лет. Ваша смерть значит для меня гораздо меньше, чем для вас.
Пожилой джентльмен. Мне страшно быть изгнанным отсюда не потому, что я боюсь смерти, а потому, что я боюсь жизни.
Оракул. Что ж, пусть будет по-вашему. Оставайтесь.
Протягивает ему руки. Он хватается за них и, прильнув к ней, встает на ноги. Она пристально смотрит ему в лицо. Он напрягается всем телом, конвульсивно вздрагивает, разжимает руки и падает мертвым.
(Глядя на труп.) Бедное недолговечное создание! Чем еще я могла тебе помочь?
Часть VУ предела мысли
Год 31920-й н. э., летний день. Залитая солнцем лужайка у южного подножия лесистого холма. На западной его стороне ступени и колоннада небольшого красивого храма в классическом вкусе. Между храмом и холмом грубая замшелая каменная лестница, уходящая к поросшей деревьями вершине. На восточном склоне роща. Посредине лужайки, неподалеку от холма, алтарь — низкий мраморный стол длиной в человеческий рост, стоящий параллельно ступеням храма. На переднем плане от алтаря веером расходятся полукруглые мраморные скамьи, отделенные от него широким проходом. Юноши и девушки пляшут под звуки нескольких флейт, на которых играют музыканты, сидящие в непринужденных позах на ступенях храма. Детей не видно: впечатление такое, что всем присутствующим не меньше чем по восемнадцати лет. У некоторых юношей бороды. Покрой одежды, архитектура театра, форма алтаря и полукруглых скамей напоминают греческий стиль IV века до н. э. в вольной трактовке. Движения танцоров, стремительно исполняющих нечто вроде фарандолы, необычайно изящны и пластичны: никто не скачет и не обнимает партнера, как это принято у нас. После первого круга они хлопками останавливают музыкантов, и те начинают играть сарабанду. В этот момент на лестнице между холмом и храмом появляется странная фигура. Человек, погруженный в задумчивость, медленно, с закрытыми глазами, спускается вниз, машинально нащупывая ногами грубые неровные ступени. Он почти обнажен — на нем только полотняная юбочка, вроде шотландской, да и та, в сущности, представляет собой широкий пояс с несколькими карманчиками и висящей на нем кожаной сумкой. Судя по мужественной осанке новоприбывшего, это мужчина в цвете лет; ни глаза его, ни рот не обличают никаких признаков старости; однако лицо, плотное и свежее, покрыто сетью морщин — от еле заметных, не толще волоска, до глубоких борозд, словно время трудилось над каждым дюймом его кожи в течение целых геологических эпох. Голова у него могучая и красивая, но совершенно лысая: кроме ресниц — ни одного волоска. Не замечая окружающих, он идет прямо на одну из танцующих пар, разделяет ее, просыпается и с изумлением осматривается. Пара возмущенно останавливается, другие тоже, музыка смолкает. Юноша, которого он толкнул, обращается к нему — без злобы, но и без намека на то, что мы называем хорошими манерами.
Юноша. Эй, старый лунатик, не пора ли раскрыть глаза да посмотреть, куда идешь?
Древний(тихо, кротко и снисходительно). Я не знал, что тут детская, а то бы не направился в эту сторону. Такое всегда может случиться. Продолжайте ваши игры — я поверну обратно.
Юноша. Останься и хоть раз порадуйся жизни. Мы научим тебя плясать.
Древний. Нет, благодарю. Я плясал, когда был ребенком, как вы. Пляска — это неумелая попытка войти в ритм жизни. Мне было бы тяжело выбиться из него ради ваших детских забав. Да я и не смогу, даже если захочу. Но в ваши годы плясать приятно, и мне жаль, что я вам помешал.
Юноша. Полно тебе! Признайся-ка лучше, что ты несчастлив. До чего же страшно смотреть на вас, древних: ходите в одиночку, никого не замечаете, не пляшете, не смеетесь, не поете, словом, ничего не берете от жизни! Нет, мы будем не такими, когда вырастем. У вас собачья жизнь.