Конечно, глупо было с моей стороны ожидать, что Эрику будет нравиться все то, что нравилось мне. Дело не в этом. Но та музыка. Эрик не чувствовал ее. Он даже не понимал, как это было красиво. Он просто все время общался с кем-то по айфону. И сейчас я вздохнула так же, как в тот вечер.
Я опять перемешала угли и подумала, что теперь, после всего, через что я прошла, я не могла доверять моему мозгу и, пожалуй, даже сердцу. Я вспомнила, как читала про ветеранов войны, которые возвращались с посттравматическим стрессом. Они набрасывались, иногда вообще без всякой причины, на тех, кто больше всего их любил. Да, это так. Я оказалась в экстремальной ситуации, и, хотя выжила, я не знала, долго ли я продержусь. Может, так бывает, когда человеческое тело переходит на режим выживания. Может, ты начинаешь сомневаться во всем и во всех. Может, ты даже уйдешь от тех, кого ты любишь.
Грэй вернулся мрачный. Он швырнул свое «копье» на песок, а сам сел на бревно, которое мы положили у огня.
– Что ж, не получилось, – буркнул он.
– Ты хромаешь, – сказала я.
Он пожал плечами.
– Для доктора ты слишком беспечно относишься к своему здоровью, – сказала я, подвигаясь к нему.
– Просто маленькая царапина, – сказал он, поглядев на подошву левой ноги.
Я опустилась на колени, подняла его ногу и увидела огромный порез, еще кровоточивший, на ступне.
– Грэй, – сказала я, – он глубокий. Его надо зашить.
– Я не думал, что кораллы бывают так близко от берега, – сказал он. – Они острые как бритва.
– В медицинском комплекте, который мы нашли, есть набор для наложения швов, – сказала я. – Ты можешь…
– Могу ли я зашить себе рану? Да. – Я не поняла, то ли он злился на меня за такой вопрос к нему, доктору, то ли злился на себя за то, что наступил на коралл и вернулся с пустыми руками.
Я сбегала к шалашу, достала аптечку и принесла ее Грэю.
– Вот, – сказала я. – Только я не могу смотреть. Мне становится плохо при виде крови.
Грэй взял из моих рук маленький мешочек и с улыбкой посмотрел на меня:
– Спасибо.
Я улыбнулась в ответ и спустилась на берег. Я шла и шла, пока не оказалась за пределами слышимости. Я с трудом выдерживала, когда сдавала кровь на приеме у врача, и даже не могла себе представить, каково это – зашить без заморозки собственную рану. С каждым шагом мои ноги погружались в прохладный, мокрый песок. Теплый бриз ласкал мою кожу, окутывал меня, словно хотел обнять. Над головой кричала какая-то морская птица. И тут я почувствовала под ногами что-то твердое. Сначала я думала, что это камень, оказавшийся среди песка, но потом увидела торчащий угол чего-то, сделанного из темно-коричневой кожи. Стоя на коленях, я стала разгребать руками песок вокруг этого предмета и тогда поняла, что это какая-то сумка. Я вспомнила кожаную сумку, с которой Эрик ходил каждый день на работу, но эта была больше и скорее походила на чемодан. Я рыла и рыла, отбрасывая песок, и в конце концов смогла ухватиться за ручку и вытащить чемодан из песка.
Мне было ясно, что это старый чемодан. Сделанный из добротной кожи, дорогой, с латунной фурнитурой, похоже, он был из 1940-х годов. Место на берегу было достаточно высокое, и он мог лежать десятки лет, нетронутый волнами. Но сколько именно? И как он туда попал?
Я долго глядела на замок, но потом решила открыть чемодан вместе с Грэем. Что, если в нем окажутся червяки, жуки, кости или что-нибудь еще из длинного списка жутковатых вариантов? Да, я подожду, пока освободится Грэй. Я схватила чемодан, который оказался тяжелее, чем я ожидала, и поволокла его в наш лагерь.
Я еще издалека увидела Грэя. Он стоял на берегу, опустив ногу в воду. Я поморщилась, Вероятно, он промывал рану. Он повернулся ко мне, когда заметил, что я иду к нему, и помахал рукой.
– Ты собралась в поездку? – спросил он, увидев чемодан.
– Очень смешно, – с сарказмом ответила я. – Он лежал в песке, я случайно наткнулась на него и откопала.
– Ты уже открывала его?
Я покачала головой:
– Еще нет. Решила подождать и показать его тебе.
Прихрамывая, он подошел к костру. Я поставила чемодан на песок.
– Ты как, зашил? – спросила я.
– К счастью, до ампутации дело не дошло, – ответил он с улыбкой.
Я тоже улыбнулась.
– Но теперь я буду больше сочувствовать моим пациентам. – Он озабоченно разглядывал свою ногу.
– Как ты думаешь, нормально заживет?
– Нужно следить, чтобы не было инфекции, – ответил он. – Почему-то ступня распухла.
– О? – Я подошла к нему и машинально протянула руку к ране, но он отстранил ее.
– Все будет нормально, – сказал он. – Давай-ка посмотрим на этот чемодан.
– Открой его сам, – попросила я.
– Ты чего боишься-то? – насмешливо спросил Грэй.
– Я не знаю, – ответила я. – В этом есть что-то жуткое – когда ты открываешь старый чемодан. Там может оказаться… ну, что угодно.
– Ну, мы так и будем сидеть тут и любоваться на него целый день или все-таки посмотрим, что там?
У меня затрепетало сердце, когда он открыл защелку на замке. Крышка поднялась со скрипом. Неудивительно, ведь петли проржавели за много лет пребывания в тропиках. Лет или месяцев, этого мы пока еще не знали.
Мы с Грэем склонились над чемоданом. Шелковая обивка, когда-то светлая, гладкая, теперь пожелтела и покрылась пятнами. В чемодане лежала смятая одежда. Мужская. Грэй достал изъеденные насекомыми брюки и полосатый галстук. Под ними лежали дырявые белые рубашки, коричневый ремень и пара черных кожаных ботинок. Грэй посмотрел на них и улыбнулся: «Мой размер». Он достал бумажник, раскрыл его и вытащил идентификационную карту.
– Его имя Эдвард Э. Гантер, – сказал он. – Число… – Он прищурился и вгляделся в карту, – 1951 год. Этот чемодан долго тут пролежал.
Грэй нашел страховую карточку и свидетельство о страховании жизни, которое было сложено так плотно, что буквально рассыпалось в его руках.
– Похоже, старина Эдди оценил себя в сто тысяч долларов, – сказал Грэй. Еще он вытащил несколько истрепанных купюр, пятидолларовую и несколько долларовых, и протянул мне бумажник. Я посмотрела на идентификационную карту штата Калифорния, на фото мужчины с темными волосами и печальным взглядом. Он был худощавый, с квадратной челюстью. Он показался мне атлетичным, амбициозным, чуточку похожим на Эрика. Интересно, как он или скорее его чемодан оказался на этом острове.
Еще Грэй нашел блокнот или записную книжку в кожаном переплете и открыл ее. Внутри лежала пачка фирменных бланков. Наверху была надпись жирным черным шрифтом:
Контора Э. Э. Гантера, вице-президента, «Калифорнийский Уэст-Банк».
– Значит, он банкир из Калифорнии, – сказал Грэй.
Я смотрела на фирменный бланк и представляла себе, как мистер Гантер курил сигару, сидя на удобном крутящемся кресле в шикарном офисе в Сан-Франциско с массивной пепельницей на письменном столе и смазливой секретаршей.
– Как он сюда попал? Как ты думаешь?
– Может, так же как мы. – Грэй пожал плечами. – После какой-нибудь катастрофы.
Я кивнула и достала шерстяной вязаный жилет.
– Он явно не собирался жить в тропиках.
– Значит, разбился самолет, – предположил Грэй.
– Но тогда мы увидели бы обломки.
– Мы пока осмотрели только треть острова. – Он махнул рукой вправо: – Кто знает, что там, на другой стороне.
По моей спине пробежала дрожь, когда я представила себе, как может выглядеть место падения самолета. Трупы. Кости. Я поежилась.
– Нам надо осмотреть весь остров, – сказал Грэй. – Если где-то лежат обломки самолета, там может оказаться что-нибудь полезное, что нам пригодится.
Я положила блокнот на колени, а Грэй уже хотел закрыть чемодан, когда заметил что-то еще.
– Видишь? – сказал он. – Тут есть еще одно отделение.
Он перевернул чемодан и стал возиться с замками. Мы ахнули, когда увидели, что лежало внутри: не меньше дюжины толстых пачек со стодолларовыми купюрами. То, что когда-то было аккуратными пачками, перевязанными резинкой, теперь покоробилось и загнулось от сырости.
– Теперь понятно, почему чемодан был таким тяжелым. – Грэй взял пачку долларов и провел пальцем по краю. – Мы богачи! Пойдем за покупками!
– В «Нордстром», – пошутила я. – Мне нужны новые туфли.
Грэй потер ладонью лоб.
– Очевидно, он от чего-то сбежал. Кто еще возит с собой в чемодане такие суммы?
Я разглядывала фирменный бланк, а потом заметила письмо. На нем не было почтовой марки или штемпеля, так что, скорее всего, оно не было никогда отправлено. Я вытащила его из блокнота и увидела, что оно адресовано мисс Мэй Гантер из Сакраменто, Калифорния. Я тут же вынула листки из конверта и стала читать вслух.
9 мая 1952 года
Моя дорогая Мэй!
Когда ты получишь это письмо, я буду в тысячах миль от тебя. Моя дорогая, как я скучаю без тебя и как буду скучать до конца дней своих. В мои планы никогда не входило бросать тебя, но я должен был подумать о Патриции. Мы с тобой оба должны были подумать о ней. Я не слишком хорошо распорядился нашими финансами. Я виноват в том, что мы неудачно их вложили. Я сделал не те ставки. Я слишком долго жил не по средствам. Ты помнишь, как я принес тебе на День святого Валентина бриллиантовое ожерелье? Я надел его тебе на шею и застегнул замок, думая о том, как оно тебе к лицу, и все же мне было стыдно, потому что я превысил тогда сумму, которая была предусмотрена в нашей кредитной линии. Это был мой последний подарок тебе. Ты скоро узнаешь о финансовом банкротстве, в которое я угодил и втянул тебя. В тот день, когда ты начала разговор о состоянии нашего бизнеса, я увидел в твоих глазах презрение. Ты доверяла мне, а я тебя предал, разорил. Я разорил Патрицию. Я не мог даже обеспечить своей родной дочери медицинский уход, в котором она нуждалась.
Я обещаю тебе, моя дорогая Мэй, что наша малышка получит уход. Я не могу сказать тебе как, но я наткнулся на некоторые фонды. Ты получишь все деньги, которые тебе необходимы. Я закопал их возле куста гортензии. Ты увидишь клочок вскопанной земли. Там достаточно средств, чтобы оплатить любую операцию, какая понадобится Патриции, и любое дальнейшее лечение или медицинский уход. Пожалуйста, постарайся, чтобы она попала к лучшим докторам и лечилась в лучших больницах. Я молюсь лишь о том, чтобы это не оказалось слишком поздно.