– Извините, вы сами видели? – встрял Германн.
– Да, я смотрел! – сказал диспетчер с вызовом. – У меня тоже был сначала шок, когда узнал! Мне Марлен проболталась, то есть ей намекнули, что уже можно… И куда деваться, я к тому моменту пять лет здесь пробыл, Бочка-Восемь мне стала дом родной. И я, Генеральный диспетчер, отвечаю за людей и должен знать, как работает система жизнеобеспечения! А позитив – элемент системы жизнеобеспечения и ничто иное! И Каркова я возил на Бочку-Девять, чтобы он посмотрел!.. Кстати, Андрэ, где ты его поймал, этого тираннозавра?
– Случайно, не поверишь. Так это он у тебя отвечал за позитив?
– Нет. Ему даже знать о нем не положено. Есть два штатных техника, которых выбрала Корпорация, и я третий, больше никому. Карков – главный инженер этой богадельни и мой персональный резерв на случай чрезвычайных ситуаций. У него сила воли потрясающая, он вообще человек-кремень.
В углу гулко расхохотался Карков.
– Да пош-шел ты! – бросил ему диспетчер.
– Сам дурак, – сказал Карков.
– Да, дурак! Понадеялся на тебя! А ты в критический момент оказался такой же тряпкой, как все!
– Меня жена не любит, – объяснил Карков. – Я еще повешусь, наверное, когда вы все повеситесь.
– Знаешь что!..
– Виктор, остынь. И зачем ты подставил Ваню, если он такой замечательный? – встрял Баженов.
– Так он сам нашел эту штуковину. За техниками проследил. Мне было некуда деваться.
– Кстати, где твои техники?
– Тут в подвале сидят, плачут. Им все равно, где плакать. Слабаки.
– Так позитив… Здесь? Под нами?
– Черт побери, Андрэ, это два ящика с примитивной электроникой. Два контура, основной и запасной. Основной сгорел, второй не запустился, его вскрыли, пока еще могли как-то шевелиться, а там – макет. Судя по внешнему виду, ему те же самые сто лет. Тогда и украли комплектующие. Или забыли поставить, какая теперь разница… И те же самые сто лет никто в тот ящик не заглядывал! И я не заглянул! А знаешь почему?!
Он чуть приподнялся и посмотрел в угол.
– А потому что я такое же фуфло, как наш доктор! – заорал диспетчер. – Потому что все хорошо у нас! И полная бочка счастья! На позитиве, с-сука! Карков! Головой его об стену постучи, эскулапа хренова, а? Хочу услышать этот звук!
– Да ну, лень, – отозвался Карков.
Диспетчер опять сник.
– Корпорация уже все знает. К нам летят техники с Бочки-Девять, везут свой запасной контур. Но ходу оттуда – трое суток, и это еще ничего, с Бочки-Семь – почти две недели. Понял, в чем проблема, спасатель? То-то.
– Как они сами доберутся сюда без позитива, если сидят на нем постоянно? – задумался Баженов. – У них такое же похмелье будет.
– Закинутся таблетками и долетят как миленькие. Тамошней братии позитив не особо и нужен. Если у них тоже основной сгорит – обойдутся внутренними резервами, наркоманы чертовы.
Баженов удивленно поднял брови.
– Я же тебе объяснял про алкоголизм и наркоманию. А Бочка-Девять это три в одном, у них и момент сектантства присутствует, только не религиозного, а сексуального. Позитив там – чисто для поддержки минимального тонуса.
– Хорошо устроились… – только и сказал Баженов.
– И не говори. Что такое Бочка-Девять – бензоколонка, салун и бордель на фронтире. Фестиваль всеобщей любви, как они это называют. И правда фестиваль, очень красочный и даже, я бы сказал, трогательный. Прилетаешь – а тебя все любят. Искренне. Круглые сутки, нон-стоп все тебе рады. Море радости, непрерывный бег за счастьем. Но есть чисто коммерческий подвох: чтобы не раздувать штаты, бегут за счастьем эти девочки и мальчики на таблетках. Иначе персонала нужно было бы вдвое, а то и втрое больше. А чтобы клиенты тоже бегали и прыгали и выжимать их досуха, там эти таблетки – на каждом углу и за себестоимость. Бочка-Девять столько «дури» производит, на весь Пояс хватит. В том числе и из наших стимуляторов, кто бы мог подумать…
Баженов подошел к окну. Не хотелось ему дальше слушать ужасы про Бочки.
Офис Генерального диспетчера стоял в парке, но в отличие от приземистого космопорта был пяти этажей в высоту – самое высокое строение на станции «Мечта‑8», не считая нескольких спортивных арен, – и вид отсюда был волшебный.
Если не обращать внимания на зеленую стену, там, за окном, простирался во все стороны форменный рай. Мечта любого землянина, кто не помешан на жизни в мегаполисе. Утопающие в сочной зелени домики. Симпатичные и функциональные общественные здания. Удобные дороги с пешеходными зонами. И не надо бороться за жизнь, не надо бояться старости, тебя не выкинут со станции, здесь места еще с запасом на столько же людей, и Корпорация позаботится о тебе, до последнего вздоха будешь сыт, одет… счастлив. И ты не заперт в Бочке, тебе открыты все дороги: улетай куда хочешь и когда хочешь. На учебу, в отпуск, к родным, просто развеяться, не проблема. Только реши с Корпорацией, ты вернешься – или насовсем, тогда она найдет другого. Хотя и будет сожалеть. Корпорация любит тебя. Она ведь тебя вырастила и выучила на свои деньги, ты ее человек. Но ты был свободен и остаешься свободен.
Баженов всю эту рекламную требуху помнил с юных лет; его вербовали в Корпорацию еще в училище. И он знал, что Корпорация не врет. При всем океане радости, в который фирма готова окунуть тебя с головой, работа в космосе пока еще остается трудной и рискованной. И Корпорация слишком заинтересована в лояльных сотрудниках, чтобы обманывать их.
Значит, прямо в лоб она не лжет. Только потихоньку. Нашептывая тебе сны, навевая грезы. Проклятье, ну зачем? В душу плюнули, гады. Просто в самую душу.
– Такая красота… И чего вам тут не живется?
Он вспомнил тесноту Крайней Станции, где ребята ждут подарков, заранее хохоча, предвкушая, как устроят внеплановый Новый год, – и подумал, что какие-то вещи недоступны его пониманию. И там, и тут люди. Почему тут нет смысла жизни, а на Крайней – есть? Да спасатели бы лопнули от счастья, дай им такие условия.
От натурального счастья.
Не от позитива.
– Красота же! – Баженов в сердцах врезал кулаком по стеклу.
– Мы очень хорошо живем, кто бы спорил, – сказал диспетчер. – Богато. Вкусно. Между прочим, не забываем о творчестве, культурно развиваемся, даем человеку все возможности стать гармоничной личностью… Но смысла жизни не было и нет. То ли его исходно не существовало, забыл Господь привинтить на какой-то день Творения, то ли он потом отвалился. Все – обман. Сто лет на одном позитиве держались, как я сейчас понимаю. А теперь у меня десять тысяч человек и… – Он бросил взгляд на карту. – Неплохо, всего лишь девяносто семь покончило с собой за три часа. И еще убийств… одиннадцать.
Он это так обыденно произнес, что у Баженова засосало под ложечкой.
– Могло быть хуже. Но статистика испортится скоро.
– А то… Попривыкнут? – с надеждой спросил Баженов.
– Черта с два. Сейчас у всех похмелье, резкое снижение тонуса. Им кажется, что жизнь – дерьмо. Завтра они поймут, что ничего не кажется, а так оно и есть на самом деле. И на станции разверзнется ад. Алло, Карков! Верно говорю?
– Абсюлеман, мсье Дюран.
– Такие дела, спасатель. Ну что, слабо поспасать? Лучше собирай вещички и улетай, пока не началось. Спасибо, что выслушал старого дурака, как-то легче стало… И не стесняйся доложить куда следует. Мне уже все равно, а с этой позитивной дрянью пора кончать. Нет от нее пользы людям. Правильно ее запретили… Только учти, Корпорация не простит тебе, что ты оказался в неподходящем месте в неподходящее время…
Баженов повернулся и увидел, как в кабинет входит Германн.
– Я вниз спускался, – объяснил тот. – Слушайте, как сильно вас стукнуло! Чего грустите? Там два кретина плачут, вы тут с кислыми рожами…
– Мы сделали все, что могли, – с достоинством произнес диспетчер.
– Не хами, Гера. Им только через трое суток привезут запасной контур, – вступился за диспетчера Баженов.
– Не нужен им контур. Все у них есть.
В углу зашевелился Карков.
– Сопли жуете вместо того, чтобы народ выручать?! – повысил голос Германн. – Смысл жизни потеряли! Вот вам смысл! На три часа работы! Ну, на пять! Сможешь на голых нервах пять часов продержаться, Карков Ваня, главный, мать твою, инженер?!
– Ты не кричи, мальчик, – буркнул Карков. – Давай раздави меня своей гениальностью. Хреновину небось придумал, самому же потом будет стыдно.
– Извините, но стыдно будет вам! Если бы кое-кому мозги не отшибло на нервной почве – сами бы решили проблему… Что такое позитив, если посмотреть в отрыве от электроники? Чисто психиатрическая технология. Сигнатура, волновой рисунок. Но как заставить ее воздействовать на мозг? Напрямую это невозможно, в мозгу нет приемника. А где есть?
Он выдержал паузу.
– Чип, – скучным голосом сказал диспетчер. – Там и приемник, и готовая система передачи сигнала на синапсы с обратной связью. Это я тебе сам могу рассказать, толку-то?
– Точно. С мозгом работают ваши индивидуальные чипы, которые щедро дарит Корпорация. Вам снимают обычные чипы и втыкают корпоративные, они якобы лучше. Они действительно намного лучше. И еще принимают в более широком диапазоне. Мы с Андреем эту волну не ловим. А вы – да.
Карков медленно, держась за стенку, встал.
– Как сигнатура приходит на чип? Элементарно, через ваш местный вайфай. Этот ящик в подвале – там блок, который генерит сигнатуру, и он действительно сгорел. Понятия не имею, как его восстановить. Но все остальное…
– Ну да, это аппаратура коннекта, – сказал Карков. – Ее можно собрать из подручных средств. Она ничего не значит без сигнала.
– У вас есть сигнал! Вы сами говорите, что на Бочке-Девять такой же позитив! Одолжите у них сигнатуру.
Германн торжествующе огляделся: ну как, оценили?
– Будь я проклят, – пробормотал диспетчер.
– Сомневаюсь, что мы сможем ее расшифровать и воспроизвести… – протянул Карков. – Но мысль интересная.
– Если Бочка-Девять готова непрерывно транслировать сигнатуру по дальней связи – не вижу проблемы. Воткните дальнюю напрямую в вайфай, сделайте всех несчастных опять счастливыми, расслабьтесь и ни в чем себе не отказывайте – занимайтесь расшифровкой хоть неделю. Виктор, давайте просыпайтесь! Вызовите эту вашу Марлен и объясните ей положение.