Грамотно обложили, что тут скажешь. А я, дурак, прозевал…
— Ну, что? — с ухмылкой бросил мне между тем Игонин.
— Что — что? — мой взгляд снова заметался по сторонам — на этот раз уже не высматривая противников, а в поисках хоть какого-нибудь импровизированного оружия: палки там или камня — с голыми руками одному против этих четверых громил ловить мне было совершенно нечего, несмотря ни на какое каратэ.
— То «что», что с десяток свидетелей подтвердят: я сейчас сижу в своей палате и никого не трогаю, — хищно прищурившись, процедил Игонин. — И кто избил до полусмерти какого-то Резанцева — ни сном ни духом!
— А что только до полусмерти-то? — хмыкнул я, не переставая стрелять глазами вокруг.
— В смысле? — не понял бугай такого отступления от задуманного им сценария.
— В прямом, — обронил я. — Вышел на бой — будь готов убить. Или умереть…
В траве неподалеку что-то блеснуло. Не веря в свою удачу, я присмотрелся: в каком-то шаге от нашей дорожки лежала пустая бутылка.
В общем-то, в пионерском лагере, по крайней мере, в знакомом мне «Полете», такое почти невозможно. Во-первых, бутылке тут особо неоткуда взяться. Во-вторых, никто такую полезную вещь не выбросит: можно, например, сполоснув, наполнить ее из-под крана, оставить на ночь, а утром чистить зубы не ледяной водой — а нормальной, комнатной температуры. Ну и в-третьих, уборка территории — важнейшее ежеутреннее пионерское мероприятие, если после тебя старший вожатый найдет на земле хотя бы конфетный фантик — не то что бутылку — проблем не оберешься!
Вот только лагерная смена-то еще толком не началась, а те, кто готовили к ней «Полет», похоже, были не столь чистоплотны…
Быстро шагнув в сторону, я присел, схватил бутылку за горлышко — попутно заметив, что она не пивная, как мне сперва подумалось, а из-под «Буратино» (эх, жаль не винная или водочная, эти удобнее!) — и от души саданул ею по плите дорожки. Делать «розочки» мне не приходилось уже лет тридцать — с начала 90-х — и, видать, былой навык подзабылся — с первого раза бутылка не разбилась. Я ударил снова — резче и сильнее — и вот теперь преуспел, получив-таки вожделенное оружие.
Тем временем, должно быть, не сразу сообразив, что такое я творю — подумав, что пытаюсь удрать — Игонин дернулся на меня, но я уже поднимался ему навстречу, выставив перед собой кривое острое стекло.
Первоотрядник поспешно отпрянул.
— Куда же ты, приятель? — в деланом удивлении вздернул брови я. — Вы тоже далеко не уходите, — бросил остальным. — Сейчас будет веселье! — растянул я губы в самой идиотской улыбке, на которую только был способен.
— Васек, да он реально псих! — пробормотал, повернувшись к Игонину один из его прихвостней.
— Эй, я на такое не подписывался! — заявил второй, за моей спиной.
Третий тоже пролепетал что-то жалкое.
— Нападайте же! — подстегнул их я, переводя взгляд с одного на другого и проникновенно заглядывая каждому в глаза. — Или валите — и оставьте меня уже в покое! Раз и навсегда! Ну?!
— Братан, прости, но лично я — в корпус, — бросил своему главарю громила, ошивавшийся у меня в тылу — к слову, беспокоивший меня сильнее прочих — очень уж неудобно было держать его в поле зрения.
— Точно псих… — в свою очередь прошептал Игонин. — Правильно, ну его на хрен, от больных лучше держаться подальше! — добавил он, уже суетливо пятясь.
Не прошло и пяти секунд, как на дорожке мы с Младшим снова остались одни-одинешеньки.
7. Отбой
«Знаешь… — потеряно пробормотал мой внутренний собеседник. — Меня все больше и больше пугает будущее, из которого ты свалился на мою голову. У вас там правда все настолько жестко?»
«Десятилетие на десятилетие не приходится, — пожал я плечами. — Сейчас еще нормально, кстати. Но было… по-всякому…»
«Ты действительно собирался так поступить, — кажется, вне всякой связи с моим ответом выговорил Младший. — Убить или быть убитым…» — это был не вопрос — уверенное утверждение.
«Ну…» — протянул я.
На самом деле, скорее все же нет, чем да. К драке я был готов, к убийству — кто бы ни оказался жертвой — наверное, все же нет. Хотя как бы там еще все обернулось, не отступи Игонин — Бог знает: горлышко бутылки — штука опасная, но четыре на одного есть четыре на одного…
К слову, всерьез резать кого-то «розочкой» мне не доводилось даже в 90-е. Угрожать применением, как вот сегодня — да, было дело пару раз, но пускать в ход — к счастью, нет… Переть рогом на наставленную на тебя острую стекляшку — это нужно либо совсем мозгов не иметь, либо напрочь затуманить их алкоголем, а то и чем позабористее. Последнее, вроде бы — все же не про пионерский лагерь…
Но самого по себе грозного оружия в руках для бескровной победы и здесь могло оказаться недостаточно.
«Я так сразу и понял», — должно быть, принял между тем мое неопределенное «ну…» за безусловное «да» Младший.
«Я понял, что ты понял, — в том числе на этом, признаться, у меня и строился расчет. — Знаешь, у японских самураев был такой обычай, — продолжил я. — Прежде чем пустить в ход мечи, они устраивали дуэль взглядов. И случалось, что, увидев в глазах противника собственную смерть, один из воинов капитулировал без боя. Вот и Игонин с его прихвостнями поступили так же…»
О чем я умолчал, так это о том, чей взгляд так напугал сбежавших первоотрядников. Не мой — в душе я был в себе далеко не так уверен, как стремился показать, и это запросто могло проскользнуть. Нет, Младшего — который как раз воспринимал мой настрой однозначно: победа или смерть. Именно это, ослабив контроль, я и позволил прочесть в наших глазах противникам.
Но знать об том моему юному пионеру пока не стоило — а то, глядишь, в следующий раз не сработает. А что его, этого следующего раза, не случится, зарекаться я бы не рискнул.
«Ты мне все-таки при случае расскажи про будущее, — задумчиво произнес Младший. — Хотя бы в общих чертах».
«В планах», — кивнул я.
За этим безмолвным разговором мы добрели до корпуса, вошли внутрь, поднялись на второй этаж. Полтора десятка шагов по коридору — и вот уже и наша палата…
«Стой!» — встрепенулся вдруг Младший, едва мы переступили порог.
«Что такое?» — недоуменно нахмурился я.
Кстати, при нашем появлении все разговоры в палате, гул которых был слышан и в коридоре, резко, словно по команде, стихли.
«Кровать!» — многозначительно бросил тем временем Младший.
«Что кровать? Объясни толком!»
«Похоже, она „заминирована“!»
Я присмотрелся: и в самом деле похоже: покрывало слегка сбито, спинка, пусть и самую малость, но, вроде бы, наклонена…
Тема известная: каркас ложа лагерных кроватей крепился к спинкам на этаких металлических крюках-кронштейнах. Не представляло ни малейшей сложности, приподняв, с них его снять — и облокотить на самый краешек. Тогда при малейшей нагрузке — например, если кто-то неосторожно на кровать присядет — вся конструкция шумно падала. Ну а дальше — по обстоятельствам. Можно было просто поржать над жертвой, а можно — накинуть на нее, растерянную, одеяло и устроить «темную»…
Но на «темную» я, вроде как, пока не наработал — значит, скорее всего, меня хотят просто выставить на посмешище.
«Наверняка это все Михеев!» — заявил Младший.
Нехорошо прищурившись, я оглядел палату. Ант и впрямь был здесь, сидел на кровати у левой стены — должно быть, спальное место ему уступил один из «миньонов», помнится, перед обедом оно было кем-то занято. Михеев смотрел на меня — как, собственно, и все остальные присутствующие. Вот только не в лицо, а куда-то в район пояса. И что-то взгляд Томилинского короля совсем не лучился самодовольством, не назвал бы я это и «покер фейсом» — в глазах паренька метались растерянность и даже что-то похожее на испуг.
Недоумевая, я посмотрел вниз — и все понял: моя правая рука по-прежнему сжимало пресловутую «розочку». Больше того, вниз по стеклу сбегала алая струйка — не иначе, разбивая бутылку, я сподобился что-то себе порезать… Надо же, даже не заметил!
Как бы то ни было, со стороны это, должно быть, смотрелось жутковато.
«Черт! — буркнул Младший. — Я думал, ты ее там бросил!»
«Я тоже».
«И что будем делать? С кроватью, и с… этим?»
«Что, что…»
Демонстративно покачав головой — ну что, мол, за детский сад устроили — я неспешно подошел к своей кровати и внезапно для всех, даже для Младшего, ударил по ней подошвой кеда. Еле успел отдернуть ногу — задняя спинка отлетела в сторону, заодно сбив подвернувшийся деревянный табурет с чьей-то одеждой, а каркас панцирной сетки с грохотом обрушилась на пол. Упал только один край — «заминировали» кровать не с обеих сторон. Значит, точно о «темной» речь не шла — чисто высмеять хотели.
С передней, накренившейся спинки кровати соскользнул и спланировал на пол повешенный мной туда перед обедом пионерский галстук. Первым моим порывом было его немедленно поднять, но я удержался.
— Я отлучусь на пару минут, — ровным, подчеркнуто спокойным тоном проговорил я, оборачиваясь к Михееву и остальным. — Надо кое от чего избавиться, — слегка приподнял руку с «розочкой». — И когда вернусь — чтобы все стояло как положено! — кивнул я на обвалившуюся кровать — и в звенящей тишине вышел в коридор.
Ближайшая известная мне урна располагалась снаружи, возле крыльца, так что пришлось мне сперва спуститься вниз, а затем снова подняться. Кровь из пореза на пальце — короткого, но, кажется, глубокого — не то чтобы хлестала фонтаном, но сочилась довольно сильно, капая на пол, так что, вернувшись на второй этаж, направился я не прямиком в палату, а сперва — в туалет. Вот когда ледяная вода из крана оказалась в тему!
Под струей я держал руку где-то минуту. Кисть вконец закоченела, но палец, вроде бы, кровоточить перестал.
Спать, спать, по палатам,
Пионерам и вожатым!