Ну, «на слабо» меня было не взять. Тут другое…
Не то в видениях, не то в грезах, где мы позволяли себе далеко не только поцелуи, и мне, и Вике было уверенно за двадцать. А сейчас, здесь, передо мной сидела тринадцатилетняя девочка…
Еще позавчера я бы ей твердо отказал, как раньше однажды уже отверг недвусмысленное предложение Яны. Но тогда я был зрелым дядькой — пусть и в теле восьмиклассника — и твердо это знал. А теперь…
А теперь мне самому было тринадцать!
— Давай! — кивнул я Вике, подспудно все же ожидая некоего укола бдительной совести, но та молчала: тринадцатилетнему мальчику вовсе незазорно поцеловать тринадцатилетнюю девочку — особенно если никто посторонний этого не видит!
— Только руки убери! — заявила Стоцкая. — А то снова сработает, как раньше, и эксперимент не удастся!
Я демонстративно заложил ладони за спину. То же самое сделала Вика. Наши губы двинулись навстречу друг другу…
Ну, что тут можно сказать… Это было здорово — для тринадцати-то лет! Но такого, как раньше — чтобы перенестись в Крым и оторваться по полной — и близко не повторилось — даже несмотря на то, что руки и я, и девочка в итоге подключили, пусть и куда сдержаннее, чем в наших «воспоминаниях о будущем» из 94-го.
— Кажется, мы что-то сломали… — пробормотала Стоцкая через несколько долгих минут — ничуть, впрочем, не разочарованно.
Ну да, ладонь девочки лежала в моей — и ничего необычного не происходило.
— Нет, — покачал головой я — похоже, сообразив, что тут к чему. — Просто мы с тобой переключили стрелку. Ну, знаешь, как у поезда. Того будущего больше нет — потому что мы туда не поедем.
— А куда поедем? — тихо спросила Вика.
— Куда сами захотим!
— Тогда поехали! — улыбнулась девочка — и снова подалась в мою сторону.
«Поехали!» — эхом отозвалось у меня в голове.
Это сказал Младший. Только Младшим тут теперь был я сам.
14. Родительский день
Несмотря на то, что желание Младшего побывать в «Артеке» стало теперь и моим, чем ближе был родительский день, тем меньше моего внимания занимали текущие лагерные мероприятия. А те шли своим чередом.
Состоялся смотр строя и песни, на котором «Данко» неожиданно с треском провалился, заняв лишь третье место из четырех.
Потом на полдня мы ездили полоть сорняки в соседний колхоз с забавным, на мой взгляд, названием — «Память Ильича» (нет, понятно, что имелось в виду, но ассоциативный ряд требовал наличия где-то поблизости сельскохозяйственных предприятий типа «Интуиция Ильича» и «Воображение Ильича»). Никто из пионеров «Полета», впрочем, ничего смешного тут в упор не видел.
Также «Данко» были сыграны первые матчи турниров по футболу и пионерболу, оба — против четвертого отряда. Ногами мяч, понятно, гоняли мальчишки, а перекидывали руками через сетку — девочки. И там и там младшим была предоставлена фора — например, футбольный матч начинался со счета 0:2 не в нашу пользу — что, впрочем, не помешало нам одержать уверенные победы — соответственно, 5:2 и 15:6.
На отрядном уровне тоже никто не сидел без дела: первое звено представило свое внеплановое мероприятие: организовало в холле альтернативную дискотеку — под магнитофон Абашидзе. От лагерной ее отличало не только сугубое предпочтение зарубежной музыки, но и соотношение быстрых песен и «медляков» — в пользу последних. Увы, где-то на середине «Still LovingYou» великолепных Scorpions, под которую я, конечно же, танцевал с Викой, Майина «Электроника» предательски зажевала кассету, а потом и вовсе отказалась играть, из-за чего, кстати, потом на Совете отряда звену-инициатору присудили не три, а только две звезды.
При таком плотном графике выделить время еще и на, вроде как, обещанную мной Игонину тренировку по каратэ было категорически невозможно. Васек это и сам, очевидно, понимал, но напоминать мне о незакрытом гештальте не забывал. В итоге мы с ним теперь условились на утро сразу после родительского дня — там, по нашим совместным прикидкам, наконец ожидалось некое «окно».
Но все это уже было делом либо прошлого, либо пусть и скорого, но будущего, а сегодня, в настоящем, меня ждал своего рода момент истины — разговор с отцом.
В отличие от того, как это показано в том же «Добро пожаловать…», в «Полете» родительский день никогда не подразумевал каких-то самодеятельных концертов или иной показухи — пионерам и октябрятам просто давали вдоволь пообщаться с соскучившимися по ним за две недели родственниками. Приезжали, конечно, не ко всем, и если в младших отрядах в этот день разбирали подавляющее большинство деток (а обделенные нередко воспринимали это как настоящую трагедию), то в старших — дай Бог половину.
Сколько себя помню в лагере, родители ко мне почти всегда приезжали. Лишь однажды, в 81-м, не смогли — и от расстройства я тогда даже в изолятор с температурой угодил.
На территорию «Полета» родных и близких не пускали — все организовывалось у лагерных ворот. Дежуривший там пионер составлял список тех, к кому приехали, и разносил его по отрядам. Вожатые приводили затребованных пионеров, получали от родителей письменные заявления — мол, забираю своего ребенка на такое-то время, всю ответственность за него принимаю на себя — и выпускали подопечных через калитку в объятия их семей.
Меня сегодня вызвали одним из первых, вскоре после завтрака — в числе где-то десятка пионеров второго отряда: среди прочих, вместе со мной Марина повела к воротам Стоцкую, Ингу Трефилову и Костика Иванова. Еще на подходе я принялся высматривать в толпе статную фигуру отца — обычно он на полголовы возвышался над остальными — но как-то не преуспел. Впрочем, удивляться тут было особо нечему: оттуда, где мы шли, видно было далеко не всех «понаехавших».
Ингу вожатая выпустила первой — к Трефиловой приехал дедушка: подтянутый старичок в строгом костюме и с элегантной тросточкой. Стоцкую забрала целая делегация: папа, мама, видимо, бабушка, тетка по маме и мальчик лет семи — кажется, Викин двоюродный брат. Мой же черед что-то все никак не наступал, но когда я уже начал было думать, а не по ошибке ли меня сюда так рано позвали, Марина наконец повернулась ко мне:
— Резанцев!
Я обернулся к калитке, но отца рядом с вожатой по-прежнему не было, вместо него там стояла…
— Женька? — удивленно вырвалось у меня.
Сестру я сегодня здесь никак не ждал!
— Не рад? — выразительно поведя бровями, выговорила та.
— Нет… То есть рад, конечно… — сбивчиво пробормотал я. — А родители где?
— Я за них, — развела руками Женька. — Ну так как, ты идешь, или мне все вкусное назад везти?
— Иду, — торопливо кивнул я и шагнул к калитке.
— До обеда, — напомнила не то мне, не то моей сестре Марина.
— К 13:00 верну в целости и сохранности, — пообещала ей Женька.
Для семейного пикника в окрестностях «Полета» годились три места. Широкий и длинный лужок с прудом, в обиходе так и называвшийся — Долгий Луг, поросшая лещиной просека под высоковольтной линией, двигаясь по которой, можно было добраться до ручья с ключевой водой, и край засеянного озимой рожью поля вдоль автомобильной дороги. Традиционно почему-то младших родители вели из лагеря на Долгий Луг, старшие же предпочитали высоковольтку и родник. Но и туда, и туда нужно было топать добрых полчаса, поэтому ленивых — или торопливых — выручали окрестности поля.
Лично я никуда не спешил, да и пройтись был бы, пожалуй, не прочь, но Женька как-то сразу свернула в сторону колосящейся нивы. Спорить я не стал.
— Я понимаю, что ты ждал маму с папой, — проговорила сестра, когда мы с ней расположились на траве на опушке, в виду стены колосьев. — Но они не смогли сегодня приехать — работа есть работа. Так что уж прости, придется потерпеть меня… — она расстелила салфетку и принялась выкладывать на нее из сумки гостинцы: сушки, печенье, свежие огурцы и помидоры, кулек вишни. Достала также три стеклянные бутылочки кваса с медведем на этикетке — в детстве я такой просто обожал. Ловко откупорив одну о другую — всегда восхищался этим ее умением — подала мне. — Угощайся!
— Спасибо, — я сделал глоток из горлышка. Вкус показался мне немного странным — но приятным. — Спасибо, — повторил я. — Ты настоящая сестра!
— Боюсь, что в твоих устах это совсем не комплимент, — кисловато усмехнулась девушка.
Ну да, как-то мальцом я даже заявил ей: вот у моего сына никогда не будет старшей сестры! Не ладили мы с Женькой, что поделать. Собственно, ее сегодняшний приезд — своего рода маленький подвиг, наверняка с куда большим удовольствием она бы потратила свободное летнее воскресенье на что-нибудь другое… Но надо — значит надо, с чувством долга у моей сестренки было все в порядке.
Скосив было глаза на бутылочную этикетку («Русский КВАС пастеризованный. Цена без стоимости посуды 13 коп.»), я снова поднял их на сидевшую напротив меня девушку. Меньше чем через год она взвалит на свои плечи заботу обо мне, школьнике. Вытянет, выведет в люди… А еще через шесть лет нелепо погибнет…
Ну уж нет! Теперь — нет!
Вот только чтобы это «нет» начало осуществляться, мне сейчас нужен был отец, а не Женька: при всех ее достоинствах, уже проявившихся и пока скрытых и от нее самой, сестра была совсем не тем человеком, кого я мог бы гарантированно убедить в своем знании будущего. Да и в любом случае начинать мне следовало с родителей: их срок близился, а у Женьки время в запасе пока оставалось.
— Что ты так смотришь? — поймав на себе мой взгляд, нахмурилась девушка.
— Как — так? — на автомате спросил я.
— Не знаю… Не как всегда… В какой-то момент у меня аж мурашки по коже побежали! — судорожно передернула она плечами.
— Женька, я тебе когда-нибудь говорил, что ты очень хороший человек? — задумчиво спросил я.
— Обычно — что-нибудь с точностью до наоборот! — хмыкнула сестра.