— Так будет лучше, сестренка… Иди. Когда-то я был готов на все ради тебя, но сейчас…
— Что сейчас изменилось?
— Иди и забудь меня, так лучше будет, — голос Савченко дрогнул, слышно было, как он сглотнул. — Забудь меня. Живи дальше…
— Я не хочу без тебя жить…
— Иди, говорю, дура! Не вздумай ко мне приходить. Менты спалят!
— Нет… Нет, я еще приду.
— Ах так… Тогда знай… Это я прикончил нашего дорогого папашу.
— Что?
— Что слышала! Сжег его вместе с домом, пока он спал. И он сгорел!
— Нет, не может быть!
— Еще как может… — сказал мужчина так твердо, что я и тут мог представить, как веяло холодом в тот момент от Бориса Савченко.
— Но почему⁈..
Кажется, Маша даже слегка охрипла от шока — эту фраз слышно было не очень хорошо.
— А ты подумай… Забыла? — давил Сава. — Мы росли не такие как все, но всю злость он почему-то вымещал только на мне. Я до сих пор помню пряжку его армейского ремня на моей спине. Показать тебе следы? Руки у меня скованы, так можешь сама рубаху поднять.
— Как… ты мог его убить?.. — снова еле слышались слова его сестры.
— Не спрашивай. Иди и живи, а я уже поплатился за все.
— Ненавижу! — вскрикнула Маша.
Послышался стук каблуков, она выходила из кабинета. Хлопнула дверь. Савченко остался один. Но запись не кончилась.
Мы услышали, как он тяжело вздохнул и пробормотал:
— Не убивал я отца… Но ты так считай… Быстрее выкинешь меня из головы. Я тоже тебя люблю, сестренка…
Пойманный зверь разразился страшным рыком, перешедшим в вой…
Глава 25
Запись закончилась, а Захарова всё ещё сидела не шелохнувшись, замерла, словно камень. Даже взгляд застыл, будто нас не видела. Лишь побелевшие от напряжения пальцы, что вцепились в стул, выдавали ее истинное состояние.
— Я сейчас запишу ваши показания, — спокойно проговорил Горохов, будто речь шла о сущем пустяке, формальности, а не о допросе по расстрельной статье. — Набросаю сначала основное, что услышал на пленке, потом вы добавите подробностей.
— В холодильнике, — процедила убийца.
— Что? — следователь оторвался от бумажек и с недоумением на нее уставился.
— Рука Сипкина — в старом холодильнике на балконе, я не успела ее отвезти в подвал.
— Мы так и предполагали, — кивнул Горохов, — что где-то у вас в квартире.
— Откуда вы узнали?
— Неважно…
— Я хочу знать, пожалуйста, — Маша вдруг сникла и из высеченной из тверди статуи превратилась в хрупкую сгорбленную женщину; но впечатление могло быть обманчивым, уж мы-то видели ее актерскую игру воочию. — Скажите… Почему вы стали меня подозревать?
Казалось, она сидела и лихорадочно перебирала в мозгу все варианты развития недавних событий, будто искала оправдание своему проколу. Будто ей хотелось услышать, что это не ее фатальная ошибка, не она плохо сработала, а произошла некая нелепая случайность, злой рок, из-за которого ее раскрыли. Так считать проще, чем во всем винить себя. Но я не дам ей такой возможности, пусть кусает себе локти до конца своих дней.
Я вытащил из кармана сверток из носового платка. Развернул его на столе, выставив на всеобщее обозрение предмет, который был в нем.
— Узнаете? — кивнув в сторону стола, уставился я на Захарову.
— Что там? — вытянула она шею. — Я не вижу.
— Подойдите ближе, если вам не видно, — вмешался Горохов, — я разрешаю.
Женщина сжала губы, чуть помедлила, но любопытство пересилило. Уж очень ей хотелось уверовать в свою непобедимость.
Она подошла к столу и замерла, уставившись на платок:
— Окурок? Ну и что?
— А вы внимательно посмотрите, — торжествующе улыбался шеф. — Это не просто окурок, это «Winston». Сигареты, не особо распространенные в Новоульяновске. Тогда, на кладбище, это были вы… Вы его бросили в ту ночь.
Глаза Маши сузились, а пальцы стиснули полы жакета так, что тот затрещал. Она молчала, села обратно на стул, борясь с внутренним гневом.
— Какая же я дура… — наконец, тихо выдохнула она. — Так проколоться. На обычном окурке.
— Не только на нем, — продолжал добивать ее Горохов. — Андрей Григорьевич тут накопал любопытные факты из жизни вашего брата. Нашел старых свидетелей по давнему уголовному делу и выяснил любопытную деталь. Смертельную поножовщину ваш брат устроил из-за некой девушки. Так вот, тогда следствие не установило ее личность, но у нас сейчас нет сомнений, что это были вы. Из-за вас Савченко отбывал срок. Получается, что не совсем вы были с нами правдивы, когда описывали свои отношения с братом. С которым, как оказалось, у вас давно отнюдь не братские отношения.
Захарова снова молчала.
— Матери у вас были разные, но отец…
— Хватит! — истерично вдруг вскрикнула Маша. — Замолчите! Я все подпишу!
— Конечно, подпишете, Мария Константиновна, — уверенно хмыкнул следователь. — Доказательная база собрана почти в полном и достаточном объеме. Дело Мясника можно считать раскрытым. Вернее, дело целых двух Мясников. Кто бы мог подумать? Осталось только обыск на квартире у вас провести, дождаться заключения судебно-медицинских экспертиз по найденным частям тел, и можно предъявлять обвинение и направлять дело в суд. Так что рекомендую вам сотрудничать со следствием. Возможно, это зачтется на суде. Мы все равно все выясним, без вас или с вами. Можно сказать, уже все выяснили, — Горохов многозначительно кивнул на магнитофон с пленкой.
Захарова что-то почти беззвучно прошептала, но по губам можно было понять посыл. Я расслышал лишь последние слова: «Сдохните все»…
Я в проклятия не верю, и дохнуть точно не собираюсь, было уже дело… А вот ей, судя по всему, скоро придется распрощаться с жизнью. Преступление раскрыто, но один вопрос у меня оставался нерешенным, а в голове крутилось имя моего старого друга из прошлой и теперь уже нынешней жизни — Олег…
— Узнаешь? — я выложил перед Олегом фрагмент красной ленточки.
Мы сидели у него в комнате, парень на мой вопрос лишь недоуменно пожал плечами:
— Нет, а что это?
Даже не дрогнул, не заикнулся. Все так же улыбался, будто был просто крайне рад меня видеть.
— А так? — я достал второй фрагмент ленточки и приладил к первому, они слились по линии разделения.
— А! — хлопнул себя по лбу парень, будто только что вспомнив. — Это же на месте убийств они обнаружены. Черпакова и Солнышкиной, да?
— Ага, — кивнул я, впившись в него взглядом. — Ты даже фамилии потерпевших запомнил. Похвально…
— Ну, так я ж там был. А зачем ты их принес?
— Угу, и там эти ленточки мы нашли, они были лишь на местах двух убийств. И больше нигде.
— Ну и что? — пожал плечами парень. — Я-то тут при чем?
— А если вот так сделать? — я достал третий фрагмент ленточки и приложил его ко второму.
Они соединились ровно, без всяких зазоров и «минуса» ткани.
— О! — Олег почесал макушку. — А третья откуда?
— Оттуда, — ткнул я пальцем в книжную полку, прибитую к стене над столом. — Там моток лежал, я просто срезал для образца кусочек, сличил, а он совпал. Ничего не хочешь мне рассказать?
Наконец, кажется, его хоть немного пробрало. Олег опустил взгляд.
— Ну-у… Понимаешь, Андрей. Как тебе объяснить?
— Да уж постарайся, объясни, — впился я в него взглядом.
Олег смутился, уши немного покраснели — только ухо мне сейчас и было видно, глаза-то он прятал. Это хорошо, получается, что парень не закоренелый врун или социопат, у которого напрочь чувство стыда отсутствует.
— Слушаю, — подбодрил я его.
— Гм-м… Короче, — Олег глянул на меня исполобья. — Это я их подбросил.
— Когда убивал?
Я изо всех сил старался сидеть спокойно, но мой собеседник заметил, как я напряжен. Только Олег не знал, что наша с ним история была уж слишком долгой.
— Ты что такое говоришь⁈ — Олег вскочил со стула. — Не убивал я никого.
Я ухмыльнулся.
— Успокойся, я знаю. Вопрос только — «зачем»?
Начал он издалека.
— Я купил ее еще на выпускной, моток ленты целый. Мы ей подвязывали всякие штуки праздничные, стяги, шарики, транспарант закрепили. Один отрезок с того времени у меня завалялся в кармане. Мы когда на место убийства Черпакова приехали с тобой, я помню, как ты особо меня не подпускал к трупу, да и вообще, вид у тебя был такой, будто ты сто раз пожалел, что меня взял на происшествие. А я помочь хотел. Ты же знаешь теперь, что судмедом хочу стать. Ну так вот… И захотелось вдруг мне, чтобы ты увидел во мне хоть какую-то пользу, а не смотрел, как на балласт. Я эту ленточку из кармана незаметно швырнул на кустик, будто она там давно висела. Но не рядом с трупом, а чуть поодаль, ты же помнишь. И сам же ее и нашел, тебя позвал…
— Ты чуть не повел расследование по ложному следу, — буркнул я, переваривая услышанное.
— Ну, так если предположить и мозгами пораскинуть, то ленточка могла случайно там оказаться, не на теле же была обнаружена. А на следующем преступлении я повторил трюк.
— Олег, — я смотрел парню прямо глаза. — Никогда больше так не делай… Ты понял⁈
— Да понял я уже, понял, — поморщился тот. — Я же не знал, что ты чуть ли не в основные улики ее запишешь. Думал, помусолите и выбросите, исключите из доказательств, а ты вон как серьезно к вопросу подошел, даже обыск в моей комнате провел.
— Не неси ерунды, — скривился я. — Это был не обыск. Я увидел моток случайно среди книг. Взгляд сам зацепился. Ты же его не прятал. А улики такие очень важно было отработать.
— Почему? — искренне удивился Олег. — Ведь это всего лишь кусок тряпицы. Вернее, два куска.
— Потому что… — Я внимательно смотрел на парня, в его пытливые глаза, но не мог же я сказать ему, что в том, моем будущем что-то пошло не так, и он убивал женщин именно такой ленточкой — которая послужила символом красного пояска его деспотичной биологической матери.
Но в этой реальности я все поменял. Олег вырос в другой семье, травмирующего фактора, который дремал бы много лет в нем, а потом вылился бы в манию, он не получил. Спасибо провидению, ну, и мне немного…