Я кивнул — пока всё сходилось.
— И как проверки?
— А никак. Ему по рукам дали, мол, не лезь, куда не просят, и он на пенсию ушел. Зато сейчас не жалеет нисколько, как сыр в масле катается, гонорары писательские — не чета милицейской зарплате, еще и знаменитость, да и взгляды он свои на жизнь немного поменял.
Анатолий звучно хмыкнул. Не то презрительно, не то грустно.
— В каком смысле?
— Ну, раньше он на меня как на преступника смотрел, как на злостного расхитителя социалистической собственности. Когда при должности был. А сейчас даже зеленый свет дал, когда я стал за его дочерью ухаживать. Только вы вот не вовремя на горизонте нашем с Варей нарисовались, товарищ милиционер.
Последнюю фразу он проговорил с мальчишеской обидой в голосе. Я только вздохнул — вот ведь конкуренция на ровном месте.
— Да не нужен ты ей, Толя… я тебе как мужик скажу, играет она с тобой. Но если тебе это нравится, то вперед. Я не лезу…
Глазки парня заблестели:
— Так вы не?..
— Нет, мы просто коллеги.
— А, тогда это не вам решать, нужен я или нет! — повеселел Толя, расправив плечи. — Я человек… обеспеченный, где она такого еще найдет? А? Да еще и в нашем-то городе…
— У нас, вроде, все равны, Анатолий, — ответил я лозунгом и хитро прищурился.
Кладовщик только многозначительно ухмыльнулся, мол, ничего вы не знаете, товарищ милиционер.
Но я знаниями своими не светил. Сейчас в СССР особенно чувствовалось так называемое «неравенство». Дело даже не в деньгах, прежде всего ценился блат и положение. По сути, нефтяник, зарабатывающий на северах вахтами, мог бы считаться богатым человеком, но нет. Ведь купить что-то стоящее без связей и своих людей было почти невозможно. И получалось, что даже от больших денег как бы и не было толку — красиво не заживёшь.
Впрочем, о матримониальных планах Вари мне говорить было неинтересно.
— А ты сам-то читаешь книжки Светлицкого? — выдал я следующий вопрос.
— Книги — это не мое, — замотал бакенбардами Толя. — Я больше фильмы люблю. Всеволод Харитонович даже немного обижался на меня, что я ни одного его романа не прочитал. А что мне его сочинения? Пробовал, скукота… Но вот один все-таки до половины осилил, да и то бросил. Нет в нем жизненности, что ли.
— А что не так?
— Ну, в том романе убили бабку какую-то кинжалом, а потом убийцу искали. Вот и вся интрига.
Он презрительно отмахнулся. Я решил уточнить, интерес-то был вовсе не праздный:
— Нормальная интрига, тебе разве не интересно было узнать, кто убийца?
— А если мне бабку не жалко? Нет сожаления, и получается, что и читать неинтересно.
— Кинжалом, говоришь, там убили?
— Ага… старинным, такой же вот висит у Всеволода Харитоновича в кабинете. Наверное, он с него и писал. Красивая вещь. Я как-то хотел его посмотреть, но тот не разрешил даже в руки взять, так показал мне, со стороны. Да настроение у него неважное было. Все шипел, что плохо ему клинок отполировали.
— Кинжал? Кто отполировал?
— Да я ж откуда знаю. Вы у него лучше спросите. Говорил, что отдавал какому-то поклоннику своих книг. Кустарному мастеру ножей.
— Когда отдавал? — насторожился я. — Куда?
— Не знаю…
Но Толя задумался, а потом, почесав щеку и напрягши извилины, проговорил:
— Так в прошлый вторник. Ага, точно, я у Вари как раз в гостях был, заметил, что не было кинжальчика на месте, он на стене в кабинете висит. Кабинет обычно заперт, но когда Свтелицкий дома, дверь открыта и хорошо просматривается. И вот на следующий день он уже был на месте, кинжал, я тогда и попросил его посмотреть. Еще и уточнил у Всеволода Харитоновича, не этот ли ножик в книге у него описан, которую я читаю.
Он снова многозначительно хмыкнул.
— Мне-то по фиг было, он или не он. Я это с умыслом спросил, чтобы намекнуть, что книжки его читаю. Свой человек, вроде…
Он поводил в воздухе рукой, да и вообще заметно расслабился и наслаждался мыслью, какой он умный и хитрый. Я ему не мешал.
— А Светлицкий что?
— Ответил «да», что с него орудие убийства списывал. Я было обрадовался, что козырнул перед отцом своей девушки, а он такой прожженный оказался. Поспрашивал меня по роману, убедился, что я его не дочитал, а другие книги и вообще в глаза не видел — прямо чуть ли не экзамен устроил. Немного даже насупился, хотя виду старался не подавать.
Прошлый вторник… я задумался. Блин! Это же как раз в ночь на убийство балерины. Которую пришили подобным двухлезвийным клинком! Интересно девки пляшут, ещё чуть-чуть — и сцену вспашут…
— Толя… — я положил ему руку на плечо и чуть сжал пальцы. — А Всеволод Харитонович не говорил, какому мастеру отдавал? Вспомни, это очень важно…
Тот удивленно на меня посмотрел.
— Не-а, да я и не спрашивал. Зачем мне?
— Кто это мог быть? Думай, Анатоль, думай…
Мог ли пацан что-то знать? Сознательно скрывать не должен был — всё-таки напугал я этого крысёныша основательно. Чутьё, как у грибника, вышедшего на поляну, подсказывало, что уходить отсюда и отпускать его нельзя, надо выжать из Анатоля всю информацию.
Поэтому я сидел, постукивая ботинками по коробкам, еще несколько минут, пока тот не вспомнил:
— А! Всеволод Харитонович только обмолвился, что мастер этот, вроде, всему городу ножи самодельные изготавливает на заказ. Охотничьи, шкуросъемные всякие, и такие пафосные, общего назначения. А вот с кинжалом, говорит, старинным напортачил. Мол, нельзя пролетарию доверять вещи утонченные и с культурным прошлом. В общем, свои там заморочки.
Вот так новости… получается, что на момент убийства примы балета Завьяловой интересующее меня холодное оружие было на руках у некоего поклонника Светлицкого — оружейного мастера…
А что, если этот поклонник — и есть подражатель, который вот так нетривиально привносит в обыденную жизнь советского городка лихие смертельные сюжеты из книг почитаемого им автора?
Эту версию надо срочно отработать. Но как узнать имя мастера? У самого Светлицкого спрашивать нежелательно… Он у меня пока тоже в числе многочисленных подозреваемых записан. Ладно, разберемся… Есть же еще Варя, в конце концов. Опять через нее зайти? Я нащупал в кармане записку с телефоном следачки. Надо бы в блокнот переписать, не дай бог, Света найдет. Я-то выкручусь, а вот Варе хана будет.
— Так, Анатоль, — я посмотрел парню в глаза, тот немного поежился от пристального взгляда. — О нашем разговоре никому. Если надо, я тебя найду, черкни-ка мне в блокноте свой телефон.
— Ладно. А вы правда с Варварой просто коллеги?..
Охотничьих магазинов в городе оказалось немного — всего четыре штуки. Мы с Федей поделили их, по два на брата. Я направился в самый крупный из них, который, как и полагается, назывался «Охотник». Он располагался на центральном рынке. На краю его территории — на углу улиц Кирова и Ленина.
Огнестрел продавался на втором этаже, а ножи, палатки и прочие сапоги — на первом. Магазин блистал разнообразием товаров. Рай для охотников и таксидермистов. Как обычно, в нем толклась ребятня, но их там больше всего занимала всякая ерунда вроде стеклянных глаз для чучел, свистулек-манков и макетов уток.
Я прохаживался возле витрины с охотничьими ножами. Продавец, естественно, мужик, да еще и с бородой, кинул на меня недоверчивый взгляд:
— Чего хотел, парень?
Реакция его была понятна. На охотника я не был похож — на мне костюмчик, а не штормовка, лицо не обветрено, пальцы чистые, как у пианиста. В зале кроме нас была еще пара покупателей (пионерия, прикупив свистулек и зачем-то дроби, упорхнула), но те зависли возле витрины с патронташами и нас не слышали.
— Мне бы ножичек хороший… — многозначительно проговорил я вполголоса. — Самый лучший.
— Вот, смотри! — продавец вытащил что-то похожее на тесак. — Сталь — что надо, заточка широкая, до остроты бритвы можно лезвие довести, в руке как влитой, упор с орнаментом.
— Что мне орнамент, с таким только колышки для палатки вырезать, — скривился я. — Мне бы настоящий, ну, ты понимаешь?..
— Какой еще настоящий? Вот этот возьми, — бородач вытащил следующий нож с наборной рукоятью и с вогнутым скосом клинка.
— Это все игрушки, — поскреб я подбородок, изображая задумчивость. — Либо клинок тонковат, либо упор маленький, а если и то, и то в порядке, то, скорее всего, конструкция хвостовика ослаблена, чтобы он под холодняк не подходил.
Я выразительно помотал головой.
— Так тебе холодняк нужен? — свел на морщинистом лбу кустистые брови продавец.
— Я же говорю, хороший нож… Вижу, у вас таких не имеется, не подскажешь, где поискать? Может, мастера частные есть?
— Кустарщиной не занимаемся, — буркнул мужик, озираясь. — Подсудное дело.
— Да я понимаю, но и ты пойми, просто мне подарок нужно сделать одному уважаемому человеку, охотнику со стажем, не буду же я ему дарить эти, — я кивнул на витрину. — Может, подскажешь по-товарищески, к кому обратиться можно?
Я положил на прилавок червонец, незаметно так, прикрыв рукой, но заветную красноту купюры продавец моментально уловил наметанным взглядом. Глазки его блеснули в предвкушении наживы и забегали.
Я придвинул руку по прилавку ближе к нему. Он машинально сгреб деньгу и сунул ее в карман.
— Есть один умелец… — бородач говорил, будто не со мной, глядя куда-то в окно. — Я тебе адрес назову, скажешь, что от Прохора. У него можно добрый ножик заказать.
— Отлично, — улыбнулся я. — Диктуй адрес, я запомню.
Записывать адрес в магазине я не стал, чтобы не вызвать подозрения своим оперским блокнотом. Не то, чтобы он был какой-то особенный. Просто нормальные советские граждане по улице с блокнотами не ходят.
Я приехал в УВД и вошел в кабинет нашей группы. Сейчас он напоминал читальный зал. Горохов, Катков и Света расположились каждый за отдельным столом (в просторный кабинет в этот раз удалось набить много мебели), сгорбившись под настольными лампами, читали книги.