— Каким мотоциклам? — прищурился на него собеседник.
— Как каким? — пожал плечами Толя. — «Ява 350−638−00», новая модель, в этом году выпустили. Ее еще пеналом называют. Вы разве не поэтому меня вызвали?
— Вам знаком вот этот документ? — оперативник положил на стол перед Рубилиным потертую накладную.
Толя тревожно вчитывался в строчки, а потом лицо его расслабилось, и морщины на лбу разгладились.
— Да вы что? — всплеснул он руками, облегченно выдохнув. — Это же приход с 15-й базы, не моя подведомственность. У меня склады промтоваров, а тут овощи значатся… Да и нет таких у нас работников, чьи подписи я тут наблюдаю.
— Вы уверены? — от взгляда оперативника Толя поежился.
Милиционер хоть и молодой, около тридцати, но из-за «милицейских» усов, намечающейся лысинки и квадратных плеч казался гораздо старше своих лет.
Толя снова впился глазами в бумажку, но, поймав себя на мысли, что нового она ничего не родит, хоть засмотрись, поднял голову и уже гораздо увереннее кивнул.
— Товарищ капитан, да точно я вам говорю.
— Хорошо, — улыбнулся Сажин. — Пишите…
— Что писать? — растерялся Рубилин.
— Все, что вы мне сказали. Мол, знать не знаю про эту накладную, и вообще, такие должностные лица у нас не работают.
— Ага, понял, а ручку можно?
Оперативник протянул авторучку и листок. Толя принялся выводить каракули, но вместо букв появлялись лишь бесцветные штрихи от вдавленностей.
— Ручка у вас не пишет, — Толя поводил ей еще по бумаге, но все без толку.
Капитан поискал на столе глазами и вытащил из пластикового стакана с изображением вида московского Кремля другую авторучку.
Рубилин снова стал писать, но и эта попытка оказалась неудачной, даже листочек порвал, слишком усердно и нервно водя стержнем по бумаге.
— И эта не пишет… — растерянно пробормотал он.
— Что за напасть, — скривил тонкие губы Сажин. — Вы вот что, Анатолий Игнатович, напечатайте на машинке, а потом подпишите. А я пока за ручкой схожу… Умеете печатать?
— Умею, — гордо заявил Толя.
— Замечательно, вот у меня и бумажка заправлена как раз, — оперативник придвинул пишущую машинку к Рубилину, а сам вышел из кабинета. Вернулся через пару минут, когда Анатолий уже достукивал по клавишам. Бил ловко, с навыком заправской машинистки.
— Я все, — заявил Толя и вытащил листок из каретки.
— Отлично, подпишите теперь, что отпечатано собственноручно, дата, подпись.
— Готово… Это все, я свободен?
Капитан забрал листок и хитро уставился на Рубилина:
— Так что вы там про «Явы» говорили?
— А, да ничего существенного, там уже все в порядке по бумагам. Мы всегда следим, чтобы было точно, товарищ капитан, — уже куда расслабленнее улыбнулся Анатолий.
— Это хорошо, что все в порядке, — хмыкнул капитан. — Мы проверим. До свидания гражданин Рубилин.
— До свидания, товарищ капитан, — Толя поспешил выскользнуть из кабинета, пока его на притянули за махинации с чешскими мотоциклами.
Он так спешил, что не видел, как из дальнего конца коридора за кабинетом, откуда он выскочил, наблюдает человек. Этим человеком был я.
Я подождал, пока Анатоль сделает ноги, и вошел к капитану Сажину.
— Ну что? — спросил я с порога.
— Умеет этот прохвост печатать, — он протянул мне листочек, который набил опрашиваемый. — Ловко так стучит, будто дятел…
— Отлично, — кивнул я. — Он ничего не заподозрил?
— Нет, — уверенно заявил милиционер. — Все трясся, думал, мы его за реальные грешки подтянули.
— А за реальные — что, есть возможность предъявить?
— Да там все не так просто, Андрей Григорьевич, — Сажин приложил палец к губам, показывая, что не стоит поднимать тему, а указательным другой руки ткнул вверх, показывая знаками, что ноги оттуда растут. И все там шито-крыто.
— Ясно, — кивнул я, — меня ваша борьба с теневиками мало интересует, сами разбирайтесь, а за Рубилина — спасибо, капитан.
— Обращайтесь, — оперативник улыбнулся и крепко пожал в ответ мою руку.
Я вернулся в наш кабинет и положил на стол свежеиспеченный листочек:
— Вот, Рубилин, по моим сведениям, неплохо владеет печатной машинкой.
— Тот, кто напечатал анонимку и шифровку, — закивал Катков, — тоже обладает навыком. Это видно по равномерному распределению нажатий на клавиши. То есть, если бить одиночные удары с паузами, как это делают те, кто не умеет печатать, то характер отображения букв будет совсем иной. А тут бегло все напечатано.
— Вот сколько всего о человеке механизм может выдать! Так это что? Можно сравнить с Рубилиным? — спросил Горохов.
— Нет, конечно, — замотал головой Алексей. — Это вам не почерк.
— А интервалы? Пробелы, может другие особенности проследить? — не унимался Горохов.
— Интервалы выставлены уже были заранее, — вступился я за Каткова. — И устройства разные, так что мы тут никак не поймем. Но уже неплохо, что доказали, что Рубилин владеет печатной машинкой. У нас всё-таки далеко не каждый гражданин обладает такими навыками.
— Надо еще узнать, что он вообще делал на юбилее Коровиной, — озадаченно проговорил следователь, постукивая пальцами по столу.
— Да, да! — вмешался Федя. — Я переговорил с людьми, с теми, кто был на мероприятии. Не со всеми, конечно, кого смог установить, там же не дали сразу всех опрашивать, думали — несчастный случай. Так вот… Никто этого товарища там не видел… А между тем, водитель Лосева утверждает, что наблюдал его выскакивающим из ресторана сразу после того, как шум поднялся. Брать его надо, Никита Егорович. И колоть… — Федя браво прихлопнул кулаком по ладони, показывая, как он будет допрашивать Анатолия.
— Рано, — достаточно решительно замотал головой Горохов. — Слова милиционера-водителя против уважаемого в городе человека… Скажет, что не был там, и что? Мол, темно же было, ошибся ваш милиционерик. И противопоставить нам будет нечего.
— И что делать? — развел руками Погодин. — Может, все-таки возьмем и дожмем? А? — в этот раз он покрутил сжатыми в кулаки руками, будто откручивал кому-то головенку.
— Никита Егорович прав, — кивнул я. — Если Литератор — это Рубилин, спугнем только… Тут надо хитростью.
— Какой хитростью? — уставился на меня Федор, как, впрочем, и все присутствующие тоже.
— Есть у меня одна мыслишка, — сказал я одну из своих любимых фраз.
От автора:
Друзья! У меня вышла новинка в жанре «НАЗАД в СССР»! Некогда блиставший, а теперь стареющий писатель тихо доживает свой век на задворках жизни. Но судьба дает ему шанс начать все сначала. Он попадает в 1975 г. в юного себя — рабочего на заводе. Герой ставит себе цель — стать великим писателем: https://author.today/work/323187
Глава 22
Укрываясь от света уличного фонаря и прячась под деревом, я огляделся. Выждав момент, когда пустынный двор освободится на некоторое время от запоздалых прохожих, я открыл дверцу неприметной копейки и юркнул внутрь. На заднем сиденье сопел Федя.
— Эй! — ткнул я его в бок. — Спишь, что ли?
— Да не сплю я! — встрепенулся он. — Сижу, наблюдаю…
— Наблюдатель хренов, я слышал, как ты храпел! Не спи, солдат, объект наблюдения проспишь! Может, уже упустил! Он точно дома сейчас?
— Не мог я его упустить! — заверил Погодин, потягиваясь и зевая. — Тут подъездная дверь так скрипит, что сразу слышно. За весь вечер только алкаш прошел, старушка и патлатый с гитарой. А, ну еще гаврик с собачкой на трясущихся ножках. Тьфу, блин, не собака, а крыска в ошейнике. И нафига таких вообще держать? То ли дело кавказец.
Федя посмотрел на наручную «Ракету» и радостно пробормотал:
— Андрюх, еще часик — и слежку снимать можно. Да? Ночь ведь почти.
— Снимем, — чуть подумав, кивнул я. — Ночью Светлицкий вряд ли куда-то сунется. Ведь с ним Варя живет, заметит его отсутствие.
— Слушай! А если девчонка заодно с папашей? — предположил напарник.
— Не похоже… Эта девчонка, вообще-то, старший следователь прокуратуры. И потом… Слишком уж Светлицкий о ней печется, слишком любит, чтобы втягивать в свои темные делишки. Да и не факт, что писатель и есть наш Литератор.
— Я тоже думаю, что Литератор не наш писака… Какой смысл убивать по мотивам своих же книжек? Это же глупость. Может, зря слежку затеяли?
— Но проверить все же надо, — возразил я. — Ведь если он похитил Приходько, должен же он к ней отлучаться. Покормить, напоить, проконтролировать, чтобы не сбежала.
— Вот я уже второй день возле его дома торчу, а он только выходил в булочную да за молоком. Ну еще в парк погулять наведывался, да в дом литераторов. И все… Короче, скучная жизнь у писателей. Я-то думал, они на широкую ногу живут-гуляют. А тут как пенсионер прямо. Только что на лавочке не сидит.
— В дом литераторов ездил? — насторожился я.
— Ну да… И я там его возле крыльца пас.
— А оттуда он никуда не отлучался?
— Нет, правда, он в этом учреждении полдня проторчал. Я уж думал, никогда не выйдет. Слушай, Андрюх! А может, он там ее и держит? Администраторшу эту? Где-нибудь в подвале запер, здание-то огромное, всяких потаенных уголков хватает!
Федя готов был уже в красках рассказывать об ужасных катакомбах, что таятся под постройками дореволюционной эпохи и кишат крысами, привидениями и прочими тайнами. Но я его прервал:
— На всякий случай проверить надо это здание. Но вряд ли Елена Петровна там, опасно слишком. Сколько людей там туда-сюда ходит.
— Опасно… — кивнул друг, а потом со знанием дела заявил: — Но говорят, что если что-то хочешь спрятать, то спрячь у всех на виду…
— Как ты себе это представляешь? Пленник в доме литераторов? Человек не иголка. Тем более, живой человек.
— С трупом проще, ага… Вот не верится мне, что Приходько живая, столько времени прошло… — Федя скептически поджал губы.
— Не каркай, будем надеяться, что администратор гостиницы «Север» в добром здравии. Ведь не зря же в шифровке указано, что порешит он ее только через две недели. Еще неделька у нас есть, стало быть.