— Никаких подвижек, товарищи, — бурчал следователь на нас. — Мне из Москвы звонят, спрашивают результаты, а у нас… воз и ныне там. И с Ковригиным этим… Чую, арест не продлят. Выпускать придется. Когда, я вас спрашиваю, доказательства будут?
Последний вопрос был произнесён с древнерусской тоской, так и хотелось возопить ему в тон: доколе?
— Работаем, Никита Егорович, — вместо этого ответил я. — Удочки закинуты, ждем…
— Плохо работаете… Какие конкретные подвижки? Есть?
— Втянули в игру Туза, надеемся, что он выйдет на Гошу Индия, а потом…
— Туза, — саркастически передразнивая, оборвал меня шеф. — Это ты вот им объясни. — Ткнул он пальцем в потолок. — А с меня каждый день отчет о проделанной работе спрашивают. И не за вашего Туза, а за Литератора. Который троих людей уже в городе убил, а четвертую похитил!
— Как я и докладывал, есть версия, что это один и тот же человек, ну или, по крайней мере, они как-то связаны между собой. Выйдем на Туза, возьмем и Литератора.
— Срок, который нам давал убийца в шифровке с Приходько истек, — сетовал Горохов всё с той же патетической миной. — Не нашли мы администраторшу, а значит, ее уже нет в живых. Считайте, эта жертва на нашей с вами совести, товарищи. Как вы спите? Cпокойно?
— Может, он ее все-таки не убил, — робко предположил Федя. — Тела ведь нет… Смысл труп прятать, если предыдущие, считай напоказ выставлены были.
— Литератор так просто обещаниями не бросается, — скептически поморщился Горохов. — Не тот тип людей. Светлана Валерьевна нам его портрет уже доподлинно обрисовала, и нет оснований этой характеристике не доверять. Решительный, умный, расчетливый. Будто и не псих вовсе, а… боевик какой-то.
— А вдруг у него планы поменялись насчет Приходько? — не сдавался Погодин. — Может, она ему для чего-то нужна. И потом… Портрет психологический — это все предположения и версии. Психология — не математика, расчеты не проведешь.
Я постарался хмыкнуть потише — как мог. Это хорошо, что Света тут не присутствовала. Она бы за родную психологию Погодина четвертовала. Словесным портретом.
— Нужна? Для чего? Конкретнее! — остановившись, Горохов впился взглядом в Федора, тот даже по спинке стула немного сполз. — Вот ты, Федор, только языком горазд молоть, а подозреваемого так и не смог разговорить. Ковригин который день уже в СИЗО, а толку ноль. Молчит, как рыба об лёд. Чтоб его холера взяла!
Шеф вытащил носовой платок и потер взмокшую лысинку.
— А что если Ковригин ни при чем? — замотал головой Федя. — Вдруг его кто-то подставил? Проник в дачный домик и отпечатал на его машинке пишущей шифровку ту.
— А где доказательства, Федя? — нависал над оперативником Горохов. — Кому это выгодно? А?
— Ясное дело, кому, — морщил лоб Погодин, — у него один враг — Светлицкий.
— Ага! Уважаемый человек, ветеран МВД, популярный писатель, личность на всесь Союз известная. Как ты себе это представляешь? Ему-то это зачем?
— Как — зачем? А что если Светлицкий — и есть Литератор? И кинжальчик у него подходящий под параметры орудия убийства дома имеется. И мотив есть. Все сходится…
Горохов застыл, будто на него свалилась сенсационная информация. Поскреб затылок, а потом, подумав, произнес:
— Слабоват мотив — месть писателю-неудачнику. К тому же, мы установили, что на момент убийства Завьяловой кинжал этот находился в ремонте, у мастера-кустаря. У Семена Кондейкина.
— Это который сосед Парамонова сверху?
— Да. Про кинжал он подтвердил.
— Ну не знаю, он же, сами знаете, выпить любит. Неблагонадежный гражданин, такому контингенту на слово верить — опрометчиво. А если Светлицкий его подкупил? Или запугал.
— Кинжала действительно не было в квартире Светлицкого на момент убийства, — вмешался я. — Во всяком случае, на стене в кабинете он не висел. Это подтвердил Толя Рубилин. Он вхож в квартиру и даже считает Светлицкого своим будущим тестем.
— Ха! Варин ухажер! — Федя взмахнул руками, будто хотел подкрепить свой возглас физически, и я ощутил, что волна раздражения внутри растёт. — Да он вообще мутный какой-то! Барыга! Спекулянт, одним словом. Скажите мне, вот, что он на складе ночью делал, с Монашкиным и еще одним неизвестным? Явно что-то криминальное замышлял… Я бы ему вообще не верил.
— Это другой вопрос, — прокряхтел шеф. — Мы считаем, что председатель исполкома как-то связан с Тузом. Ну и Рубилин, соответственно, тоже. Тут другая паутинка нарисовывается. Знать бы, с какой стороны к ней подойти.
Ну вот, снова к Тузу подъехали…
Тем временем Горохов приблизился к столу Каткова. Тот на всякий случай сразу сделал вид, что работает в поте лица. Вперился взглядом в бумажки, раскиданные на столе, будто осенний листопад.
— Чем порадуешь? — теперь уже шеф нависал над криминалистом.
— Да я все на сто рядов просмотрел, Никита Егорович, — пожал плечами Алексей. — Никаких зацепок…
— А ты еще раз посмотри!
— Есть небольшая нестыковочка… Но, скорее всего, случайный фактор. Не знаю.
— Какая нестыковочка? — насторожился Горохов. — В нашем деле важна каждая деталь. Прижать нужно этого Ковригина. Если он виноват, конечно.
Алексей снова разложил листочки, но уже упорядоченно. В центре стола — послание с выдержкой из произведения Светлицкого, где была зашифрована фамилия «ПРИХОДЬКО» из тех плохо пропечатанных букв, что сложились в слово. Сбоку — анонимка на Светлицкого, которую изъял я у главы местного дома литераторов Антонины Шишкиной. Снизу — отрывок из нового романа Светлицкого, который выкрал по моей просьбе Рубилин для мифического поклонника писателя. Как будто на одном столе собрались все плоды нашей усиленной деятельности за эти недели.
— Вот, смотрите! — Катков водил лупой по строкам. — Заглавные буквы пропечатаны чуть сильнее в шифровке, чем строчные, а в анонимке они одинаковы.
— Ну и что? — морщился Горохов.
— С виду, вроде, ничего такого, но, чтобы отбить заглавную букву, нужно ведь нажать две клавиши. Перевод регистра — и собственно литеру нужной буквы. Это дополнительная манипуляция.
— Ближе к делу, профессор.
— Проведенная мной техническая экспертиза документов показала, что шифровку и анонимку могли напечатать разные люди, но на одном устройстве.
— Как это?
— Вот, смотрите, — Алексей передал лупу Горохову, а мы сгрудились вокруг его стола, полагаясь на собственное молодое зрение. — В шифровке везде заглавные буквы пробиты чуть интенсивнее строчных. Не специально, это печатающий непроизвольно сильнее нажимал на клавишу, когда приходилось переводить регистр.
— Ерунда это все! — скривил губы Горохов. — Может, он пьяный печатал? Или на нервах.
— Этот признак устойчиво проявляется по всему тексту шифровки, — замотал головой Катков. — Идентификационная значимость его, конечно, несущественна, и без совокупности других признаков…
— Своими словами, Леша. Не мудри, — прервал его шеф.
— В общем, это может быть как случайность, так и нет. Но, в любом случае, вывод в заключении я могу дать лишь в вероятной форме. Он больше имеет розыскную ценность, чем идентификационную.
— И что нам с твоей вероятностью делать? — хмурился следователь.
— Это еще не все… Вот фрагмент рукописи Светлицкого. Посмотрите, что скажете?
— Смотреть — это твоя стезя, Алексей, говори уже, как есть.
— Там тоже заглавные буквы пропечатаны чуть интенсивнее строчных. Привычка бить по клавишам сильнее, когда приходится зажимать две — прослеживается.
— Твою дивизию! И что ты раньше молчал?
— Да это все косвенные детали, ненадёжные, и я хотел провести дополнительные исследования!
— Где ж ты раньше был, Леша⁈ — громыхал Горохов. — Это что получается? Что шифровку печатал Светлицкий?
— Вот! — воскликнул Погодин.
Мы с Катковым хором на него шикнули.
— Мог напечатать, — закивал криминалист. — Я думаю, что Всеволод Харитонович — не единственный человек на Земле, который так специфически выдает заглавные буквы в машинописи.
— Ну, озадачил… И что нам теперь с этим делать? — Горохов снова зашагал взад-вперед. — Доказательств, простите, крот накакал, что мы Светлицкому предъявим? Что он буковки заглавные по-особому набивает? Смешно! Это же не почерк, чтобы конкретно за исполнителя зацепиться можно было. Так… особенность малозначительная…
Катков выразительно посмотрел на начальника — мол, а я вам что и говорил. Горохов поднял брови. Немая сцена затягивалась.
— Никита Егорович, — проговорил я. — Есть у меня одна мыслишка. Надо обсудить.
— Вот люблю, когда ты так говоришь, Андрей Григорьевич, — закивал шеф. — Хорошая, так сказать, примета. Ну выкладывай, что придумал?
— Все как-то интересно закручено, — задумчиво проговорил я. — Теоретически, отпечатать шифровку под стиль Светлицкого мог и его несостоявшийся соавтор Ковригин. С другой стороны, Светлицкого тоже надо проверить… Круг сужается. Мне кажется, что кто-то из этих двоих и есть Литератор. И вот что…
Я поделился своими соображениями.
— Я вас поздравляю, товарищи! — после непродолжительного стука в наш кабинет залетел Лосев.
Он сиял во всех местах — залысиной, улыбкой на холёном лице, звездами на полковничьих погонах.
Начальник милиции с энтузиазмом и одновременно как-то покровительственно жал нам всем поочередно руки и приговаривал:
— Как вы так этого Ковригина раскрутили ловко! Молодцы!
— Вам уже доложили? — поинтересовался я.
— А как же… Я в курсе уже, что задержанный начал давать признательные показания. Ух! Камень с души! Спасибо вам, товарищи…
— Это все Андрей Григорьевич, — прищурился Горохов, кивнув на меня. — Он нашел нужный подход к подозреваемому. Раскрутил его по полной.
— Ну и замечательно… Признаться, я уже не надеялся, что вы это дело раскроете.
— Чой-то вдруг? — зыркнул на него Горохов.
— Ой, да ладно, дело прошлое, — будто спохватившись, перевел тему полковник. — Я в Москву уже отбил спецсообщение, мол, преступник пойман, признался, дел раскрыто.