лы? Как вообще вышло, что они рацию угробили?
Самочувствие у меня было отвратительное — валился с ног от усталости и кажется, простудился. Тем не менее, начал терпеливо объяснять и доказывать, что я не верблюд. Что у нас померла рация, которая изначально не была должным образом заряжена. Это, уже после инцидента, подтвердили и сами связисты. Потом рассказал про сигнальный костер и туман, про ночной инцидент.
Настроение у меня совсем скатилось под плинтус.
— Идиоты! Как вам вообще оружие в руки давать, а? — начальник стрельбища в звании подполковника, выглядел нетрезвым, багровое лицо его перекосило от гнева. Слюни летели во все стороны, даже губы тряслись. В какой-то момент мне показалось, что он собирается меня ударить.
— Ну чего ты на меня вылупился, олух? — снова зарычал тот. — Откуда вы таки е дибилы беретесь?
— Это мы идиоты? — взорвался я, не выдержав такого скотского отношения. — Чего ты срочникам выговариваешь, жирная морда? Мы-то тут причем? Я товарища спасал, как мог, так и сделал. Вместо того чтобы проработать варианты действий в экстренных ситуациях, вместо того, чтобы нормально инструктировать личный состав, выезжающий в оцепление, вы свои жопы в бане грели, а я парню жизнь спасал и думал, как привлечь внимание дежурного. Почему, когда мы пропустили сеанс связи, никто не приехал и не выяснил причину? Как вообще можно было бросить неподготовленных срочников на три дня, даже не проверив выданные им радиостанции? Новые радиостанции! Я что ли, в этом виноват? Организация стрельб на уровне плинтуса, хуже не придумаешь.
— Савельев! Отставить! — рявкнул поменявшийся в лице майор Сухов, хотя по чувствовалось, сделал он это как-то неуверенно. Что-то в его голосе натолкнуло меня на эту мысль.
— Почему отставить? — разъяренно возразил я. — Как я должен был действовать в той обстановке? Я солдат, чуть больше месяца на службе. Простой солдат, которого еще ни хрена ничему не научили! Скажите спасибо, что рядовой Иванец вообще живой! Вместо того чтобы признать собственные ошибки, сидите и пытаетесь свалить вину на солдатаю Офицеры, мать вашу!
— Рот закрой, рядовой! — процедил подполковник, буравя меня свирепым взглядом. — Ты с кем разговариваешь, а? Знаешь, что я могу с тобой сделать?
— Не закрою. Все равно мне. Я не только напарника спас, а еще грамотно все разрулил. Проявил разумную инициативу в сложившейся обстановке, которая могла повлечь смерть! А то, что в яме ваше дерьмо и бревна сгорели… Да кому они нахрен сдались? Лес не пострадал!
Сухов смотрел на меня странным взглядом, где отчетливо читалась растерянность, недовольство и… скрытое уважение. Он-то все понял, в отличии от старшего офицера, озабоченного только тем, что его жирную задницу незаслуженно выдернули из горячей бани…
Пожар это тьфу, за такое даже не накажут. А вот тот факт, что в оцеплении едва боец не погиб и в назначенное время сеанса связи не было, говорил о многом. Ведь никто даже не попытался найти альтернативные способы проверить, что там у нас случилось! Вот это уже очень серьезный залет. Если бы Генка погиб, Павел Сергеевич нашел бы способ со всех причастных три шкуры содрать…
— Сухов! Убери этого с моих глаз! — процедил подполковник. По вспотевшей морде было видно, мои слова заставили его задуматься.
— Савельев, идем! — он ухватил меня за плечо, развернул и подтолкнул к выходу.
Меня, словно заключенного, вывели из штаба.
— Ты это… — майор хотел что-то сказать, но передумал. Взгляд у него резко изменился. — Савельев, бледный что-то. Как себя чувствуешь?
— Я… Голова кружится. Нехорошо мне. — в этот момент меня реально качнуло так, что аж в глазах потемнело.
— Марш за мной лазарет.
По прибытии на место, выяснилось, что у меня температура почти тридцать девять.
— Возможно, пневмония! — выдал вердикт совсем молодой начальник медпункта. — Наверное, без бушлата по территории бродил, вот и подцепил заразу. Так, у меня здесь ничего нет, а без снимка ничего не скажу. Нужно перевезти его в госпиталь.
Меня действительно привезли в Краснодар, правда, почти через сутки. За это время мне только стало хуже, но из-за произошедшего, меня не торопились лечить. Дважды допрашивали, что-то писали на бланках.
Увидев здание 419 военного госпиталя я, несмотря на откровенно дерьмовое самочувствие, высокую температуру и боль в груди, даже улыбнулся.
Сделали мне флюорографический снимок и выявили левостороннюю пневмонию. Положили в пульмонологическое отделение, тут же накормив антибиотиками и витаминами. Заснул как убитый.
Если я прав и нечего не изменилось, то где-то здесь, в стенах госпиталя был и Генка Иванец. Вот только он, скорее всего, находился в хирургическом отделении — все-таки сломанная нога, ранение куда более серьезнее, чем воспаление легких.
Мою историю скрыли.
По версии командования учебки, получалось, что Генка никому о своей болезни не сказал, поехав на стрельбы в уже больном состоянии. Там он дополнительно переохладился, а потому и начались осложнения. Что касается перелома, то его он заработал случайно, упав ночью с двух ярусной кровати в казарме. Чушь и бред конечно. Перед отправкой меня в госпиталь, майор Сухов заранее предупредил, чтобы я держал рот на замке. Судя по всему, подполковник Рыгалов решил выйти из этой ситуации чистеньким. Ну, ну…
Несколько дней я просто отсыпался, пил антибиотики и набирался сил, а потом в одном из коридоров, случайно увидел Генку. Его, с закованной в гипс ногой и громоздкими деревянными костылями, вела симпатичная медсестра, то и дело поддерживая и делая замечания. Генка ворчал как старый дед, но делал то, что ему говорили.
— Эй, военный! — негромко крикнул я, обращаясь к мажору.
Тот недовольно обернулся и застыв, мгновенно поменялся в лице.
— Леха? А ты откуда здесь? — удивленно спросил он. — Почему на тебе больничнаяодежда?
— Думаешь, одному тебе можно болеть? — усмехнулся я, едва не закашлявшись.
— Тьфу ты…
— Я вам не мешаю? — поинтересовалась суровая медсестра, грозно уперев руки в бока. — Гена, ты так упадешь! Ногу не туда.
— Лена, ну перестань, — устало скривился Генка. — Это Леха, свой парень. Если бы не он, вряд ли я до госпиталя доехал бы. Лена, ну правда. Хочешь, я тебе апельсин подарю?
Медсестра Елена, шатенка лет тридцати, была официально приставлена к третьей палате хирургического отделения. В связи с тем, что других больных здесь не было, Генка оказался ее единственным пациентом, за которым требовался уход. Вот Лена и отыгрывалась по полной. Это уже потом появятся еще пациенты.
Глядя на повеселевшего Гену, она смягчилась.
— Ну ладно, — тень улыбки скользнула по ее лицу. — А апельсин себе оставь. Вам витамины нужнее.
— Дружище! — Иванец, неуклюже перебирая и цокая по полу костылями, заковылял ко мне.
При его словах мне даже не по себе стало — после той ночи, Генка полностью изменил ко мне отношение, напрочь забыв о том, что было в школе. Это хорошо, однако осадок-то у меня еще имелся. Впрочем, я не злопамятный. Никак не отреагировал, лишь улыбнулся. Пожал ему руку.
Мы добрались до его палаты, где бдительная медсестра нас наконец-то оставила в покое, заняв стул у дежурного врача.
— Ну, рассказывай! — с любопытством произнес я. — Что было, когда тебя вертушка забрала?
— Да ничего. Я же в полубреду был. Кипишь поднялся такой, ужас… — лениво отмахнулся тот. — Привезли, высадили на каком-то аэродроме. Машиной скорой помощи доставили прямо сюда. Плохо помню, почти все время спал. Самочувствие было настолько дерьмовым, что хотелось поскорее подохнуть. Я несколько дней лежал как бревно. Сегодня вот первый раз из палаты выпустили.
— А на костылях ходишь нормально!
— Да то я на лыжах с отцом в Домбае много раз катался. Что костыли, что лыжы… И то и то, неудобное. В общем, сделали операцию, ногу собрали обратно. Говорят, перелом сложный был, мог вообще без ноги остаться. Сделали снимок, обкололи всего болючими уколами. И сейчас ставят, на заднице уже живого места нет. Ну и все. Каждый день, по три раза процедуры, таблетки, перевязки какие-то. Устал быть амебой неповоротливой. Я тут уже седьмой день. Не, шестой. А, не важно. Ты-то как?
— Да меня на следующий день, к вечеру привезли. Тоже пневмония, хоть и легкая. Я же без бушлата по полям больше километра скакал, мокрый от пота. Вот меня и схватило. И то, врач сказал, что у меня организм крепкий. Выдержал.
Мы некоторое время сидели, разговаривали. Думали, что нас ждет, когда мы вернемся обратно в учебку. Наверняка случившееся на стрельбище скрыли, но перед этим всем раздали люлей и велели молчать. Сухову еще и выговор прилетел, за то, что допустили подобное. Хотя, в целом, его вины тут и не было.
Наказывать нужно было всех, начиная от связистов, которые не проверили рации, выдав их разряженными, и заканчивая дежурными на посту управления. Ведь, по сути, они просто забили болт на то, что одна точка оцепления не вышла на связь в назначенное время. Наши сержанты тоже молодцы — положили на службу, грея задницы в тепле. Ну и конечно же само командование, за общую халатность. Стрельбы еще не были окончены, а те уже решили отпраздновать… Тьфу!
Грубо говоря, сложилось так, что в одно время друг с другом сложилось столько неудачных факторов, что в совокупности и привело к инциденту. Прямо как тогда, на Чернобыльской АЭС в блочном щите управления реактора номер четыре. Двадцать шестого апреля восемьдесят шестого, в час двадцать три ночи.
Конечно, это официальная версия, признанная властями. Но мне казалось, что там было что-то еще…
Вдруг, в коридоре раздался какой-то шум, возмущенные голоса. Топот.
Мы оба недоуменно уставились на приоткрытую входную дверь. В проходе была видна спина медсестры Елены, которая упорно что-то кому-то доказывала. Но не вышло у нее. Девушку невозмутимо отодвинули в сторону и в третью палату вошел…
— Пап? — удивленно воскликнул Генка, изменившись в лице. — А ты-то здесь откуда?