— И чем ты там занимаешься?
— Помогаю женщинам из лаборатории в оформлении и регистрации патентов на устройства. ЭВМ им вчера починил.
— Тут вот еще какое дело. Мне вчера вечером звонили с завода. Какой-то начальник отдела чего-то там… Степанов, кажется… Спрашивал меня о твоей кандидатуре, кто и почему. Совсем охренели! Я его естественно послал подальше, сведения о личном составе не подлежат разглашению, тем более для посторонних гражданских лиц. И все же, это натолкнуло меня на определенные мысли… Почему такое внимание к тебе?
Я вздохнул. А почему бы не рассказать?
— Да в общем-то мне и сказать особо нечего, — ответил я, подбирая слова. — Я же вам говорил, чем занимался на военном аэродроме — секретным делопроизводством. Уже с ходу вижу все недочеты, ошибки. Так вот, в кабинете этого самого Степанова, обнаружил коробки с неучтенной электронной продукцией. Без серийных номеров, идентичные друг другу, а патенты к тому же, даже не зарегистрированы. Неожиданно явился начальник и увидев меня в на своем рабочем месте, сильно перепугался, видимо, за судьбу этих самых коробков. Меня вежливо выставили наружу, а затем все вынесли из кабинета. При этом сам Степанов заметно нервничал. Так что, я думаю, причина в этом. Мою фамилию там знают, звание тоже. А вот как вышли на вас, ума не приложу.
— И что было в коробках?
— Какие-то микросхемы. Я не разбираюсь.
— И все?
— Ну да.
— «Левак», самый обыкновенный, — хмыкнул Прудников, беспечно махнув рукой. — В заводских масштабах, три коробка это крохи. Тоже мне важная информация. Савельев, ты конечно, внимательно-наблюдательный — это похвально… Но никакого коварного заговора среди руководства завода искать не нужно, потому что его нет. Да с этого «Юпитера» знаешь, сколько магнитофонов уже было украдено и продано? Ха, не сосчитать!
— Я не о том, товарищ майор. Катушечные магнитофоны это так, ширма. Вы же знаете, что завод работает в сфере оборонной промышленности!
— Разумеется, я знаю. И не нужно говорить о том, чего не понимаешь! — отрезал Прудников. — А про коробки забудь.
— Как скажете, товарищ майор, — не стал настаивать я. Сразу понял, что это абсолютно бесполезно — не было нюха у майора на такие вещи. Простой комбат, которому только и нужно, что бойцами руководить…
— Больше ничего не хочешь мне сказать?
— Нет, ничего. Хотя, нет… Товарищ майор, просьба есть, личного характера.
— Просьба? — Прудников удивленно поднял бровь. — Савельев, ты не оборзел?
— Нет, — честно ответил я, глядя ему в глаза.
— Ты еще свой косяк с баней не разгреб!
— Так то ж не моя вина, откуда я знал-то? — возмутился я.
— Тихо! — прикрикнул майор, снова постучав пальцами по крышке стола. — Ну и чего тебе надо?
— Увольнительную, — спокойно произнес я, уже примерно понимая, что меня ждет.
Комбат едва не подавился от возмущения.
— Чего тебе? Увольнительную?
— С меня причитается, товарищ майор! — поспешил добавить я. — Коньяк, элитный армянский! Вы такого никогда не пробовали. Ну?
Прудников смотрел на меня взглядом, который можно было толковать как угодно. Наверное, сейчас в меня полетит что-то тяжелое, а на крайний случай, возможно, даже четвертование. К счастью, все обошлось.
— Коньяк? — задумчиво протянул он, словно смакуя это слово.
— Так точно, — подтвердил я, ожидая негатива. — Как подарок, в благодарность.
Снова повисла напряженная пауза — решалась моя судьба.
— Ну, допустим, я бы мог выписать тебе увольнительную, до вечера. Но не просто так. Есть у меня одно дело, которое нужно выполнить чужими руками. Сделаешь — договоримся.
Разговор явно зашел в такое русло, где разговаривали уже не майор и ефрейтор срочной службы, а словно двое компаньонов где-то на базаре. И чем он руководствовался, когда озвучивал солдату такое условие?
— Удивлен? — усмехнулся тот, достав сигарету. — Я, конечно, не злоупотребляю деловыми отношениями с подчиненными, но иногда приходится. Ну а что? Парень ты сообразительный, находчивый. Быстро ориентируешься в сложной обстановке, вон как все грамотно лепишь. Язык подвешен. Тем более, ты местный. Мне, как раз такого как ты в штабе и не хватало. Пока я сейчас с тобой беседовал, понял, что с тобой нужно по-другому, а не так, как с остальными нашими солдатами. Возможностей наказать бойца у меня уйма, да только что это даст? Ты озлобишься, пакостить начнешь. А мне этого совсем не нужно. У меня хорошая репутация. Из всей нашей части, что в Чернигове дислоцируется, только у меня в батальоне за весь прошлый год без серьезных инцидентов. Мелочи не в счет.
— Честно говоря, я удивлен, — признался я, с трудом поверив услышанному. — И что же вам от меня нужно?
— Ничего сложного. А когда увольнительная-то нужна?
— В субботу, — ответил я, все еще подозревая какой-то подвох.
— Вот в пятницу приходи, обсудим! А насчет коньяка… Не нужно, после того, как с женой развелся, я пить бросил. Все, свободен! И так на тебя почти целый час потратил.
— Есть!
Выйдя из палатки, я облегченно выдохнул. Ни фига себе каша заварилась. Все смешалось в одну кучу, из которой уже сам не всегда понимал, где правда, а где только мои домыслы.
Так-то мне нужно было как можно скорее возвращаться обратно в палатку — «буржуйка» наверняка снова остыла. Вот же долбанное дежурство, угораздило же!
Вновь отправился на пост связи — хотел позвонить домой, кое-что выяснить. Ругаться с Витей я не собирался, ничего это мне не даст, кроме негатива со стороны дембелей. На посту, к тому же, обнаружился еще и прапорщик Кулагин — интересно, а кто же тогда поехал с личным составом на «Юпитер»? Хотя, если подумать то, скорее всего, он с автобусом убыл обратно — чего ему на заводе торчать? Наверняка и так, всех женщин, возрастом от сорока до пятидесяти, что были не замужем, он уже охмурил, старый ловелас… А ведь таковых на производстве было немного, население Припяти-то в основном было молодое, от двадцати пяти, до тридцати пяти.
На посту связи Виктора не оказалось. Вместо него сидел какой-то незнакомый ефрейтор. Впрочем, в лагере многие еще не были мне знакомы.
— О! А где Витек? — спросил я.
— Отсыпается. Его смена закончилась. А ты кто?
— Леха! — я протянул руку.
— Семен! — ответил тот. — Недавно здесь?
— Вроде того. Я позвоню? — кивком указал на телефон в соседнем отделении палатки. — Все равно начальника не будет сегодня.
Тот оторопел — слишком уж я распылился для новичка.
— Ну иди… — рассеянно произнес он. — Только недолго.
Я бегом рванул к телефону, набрал номер своих родителей. Трубку взял отец.
— Сергей Савельев, слушаю.
— Отец, привет. Узнал?
— Конечно, привет сын. Ну как, проблем из-за столкновения со вчерашней комендатурой не было?
— Да все нормально. Пап, я что хотел спросить… А ты на станции знаешь человека, по фамилии Лисицын?
— Как? Лисицын? Хм… Нет, не припомню такого. Лисин есть, но он со второго энергоблока. Да и вообще, представляешь, сколько народу на станции работает? Около семи тысяч человек!
— Значит, Лисицы на не знаешь?
— Нет. А тебе зачем?
— Да так, просто интересно. Ну если вдруг вспомнишь, дай знать. Кстати, а у меня возможно, в субботу, будет увольнение!
— Да ладно, серьезно? — удивился отец. — Это как у тебя так получилось? Только прибыл на новое место, а уже увольнительную получил. Ну, молодец!
— А мама дома?
— Нет, в садике. И Настя еще со школы не пришла. Как вообще служба на новом месте?
— А вот в увольнении буду, все и расскажу! — улыбнувшись в трубку, произнес я.
— Ну, тогда до субботы. А то мне выспаться надо, вечером снова на смену. У меня напарник Валерка заболел пневмонией, приходится на выкручиваться.
— Ты там тоже осторожнее давай. А, кстати, пап… Еще такой вопрос. А на станции какой самый мощный дозиметр есть?
— А тебе зачем?
— Да с сослуживцами поспорил, что самый мощный дозиметр на ЧАЭС в десять тысяч рентген.
— Да ну ты что, Леша. Таких астрономических уровней радиации и быть не может! — усмехнулся отец.
— Ага, как же… Не может и не бывает, — про себя подумал я, вспомнив об аварии. Когда двадцать седьмого апреля восемьдесят шестого года армейские дозиметристы провели первые замеры у стен горящего энергоблока, ученые тоже были в шоке — даже в институте ядерной физики имени Курчатова, цифры в двенадцать-пятнадцать тысяч рентген вызвали шок. Таких уровней радиации не видел никто.
— Ну, самый мощный, по-моему, на пять тысяч имеется. Да что я, сосед наш, дядя Петя из нижней квартиры, как раз дозиметрист на станции. У него в помещении один на две с половиной тысячи лежит, совсем новый. А вообще, их много разных.
— Ага, спасибо.
— А на что хоть поспорили?
— Да три банки сгущенки. Ладно, отец. До встречи! Маму за меня поцелуй!
— Договорились.
Я положил трубку.
Задумался, закусил губу.
Это что же получается, на станции в восемьдесят пятом году полно современных приборов? А когда случится авария, все, чем будут располагать мечущиеся в панике люди, это дозиметры в лучшем случае, максимум на сто рентген? Что за ерунда?
Хотя, почему ерунда? А может, это пазлы одной большой картины?
Что если заблаговременно, перед аварией, все мощные дозиметры намеренно были изъяты или выведены из строя? Напрашивается мысль, подталкивающая к диверсии.
Я уже говорил, что самая вероятная причина для того, чтобы устроить аварию на атомной электростанции — «Чернобыль-2». «Дуга-1», «Русский Дятел», «Око Москвы»… Каких только имен не было у этой ЗГРЛС… Ввод в строй такого оружия защиты у СССР — кость в горле запада. Когда не получилось раздолбать саму радиолокационную станцию теми самолетами, что были на «Овруче», тень легла на саму АЭС, питающую электроэнергией такой энергозатратный объект. Не будет станции, не будет работать и «Чернобыль -2». А уровень заражения уберет оттуда людей. А без людей объект работать не будет. Гениально, просто и понятно.