понимаете? Если, он виноват, его все равно рано или поздно найдут, и потом только хуже будет. Скажите, где он может быть?
— Ох… Если бы я знала. В последние два года он такой скрытный. Как из армии вернулся, так совсем другим человеком стал. Будто щелкнуло внутри него что-то. Ничего не рассказывал, я же из газет только о его подвиге и узнала, как он спас двоих солдат из плена. Можете такое представить…
Вот так новость, Дюша — скрытный? Хм… В общении со мной он, наоборот, казался простачком и балаболом. Может, даже слишком простым. Неужели он со мной затеял какую-то игру? Скорее всего, да…
— Мария Петровна, а вот он мне рассказывал про Валю, это девушка его бывшая. — я вспомнил, как Дюша хотел похвастать перед нею модными новинками. — Может, он у нее прячется?
— Валя? — женщина вздохнула. — Была такая девица у него, до армии. Не дождалась Андрея. Он потом переживал сильно. Но, насколько я знаю, она сейчас с другим, не думаю, что она б его пустила.
— А я все равно проверю, не знаете, как ее найти?
— Не знаю, — пожала плечами Пичугина. — Она раньше где-то в коммуналке жила, вроде.
— А как у нее фамилия? Не помните?
Женщина задумалась, пожевала нижнюю губу и неуверенно ответила:
— Кажется, Ляшенко.
— А отчество?
— Не помню, вернее, я его и не знала, а зачем вам отчество?
— А лет ей сколько?
Пичугина уставилась на меня уже с некоторым подозрением, наверное, сообразила, что спрашиваю я анкетные данные не просто так, а чтобы по базе милицейской пробить, но все же ответила:
— Лет тридцать сейчас, наверное. Старше она была Андрюши.
Мать Андрея сказала это с привычным осуждением — видимо, пресловутая Валя никогда не казалась ей подходящей невестой для сыночка.
— Спасибо, Мария Петровна, постараюсь помочь Дюше. Если он сам, конечно, этого захочет.
Механически провожая меня обратно в прихожую, она придушенным голосом переспросила:
— А вы точно не из милиции?
— Теперь это уже не важно. Если он дома появится, передайте, пожалуйста, что Андрей заходил. Пусть свяжется со мной по этому телефону, — я оторвал листочек из блокнота и всучил ошарашенной женщине. — Это в его интересах. До свидания.
Двухэтажный дом из замшелого камня когда-то, в начале века, был особняком местного купца, а сейчас превратился в коммунальную квартиру. Вернее, в две квартиры, занимавшие первый и второй этажи.
По моим данным гражданка Ляшенко Валентина Архиповна, 1955 года рождения (тридцать один ей в этом году стукнуло), проживала на втором этаже. Дюшина любовь, ради которой он пошел на преступление. Это ей он хотел магнитолу японскую показать. Но не все так просто, как рассказывал мне Пичугин. Актером он оказался отменным. Даже моя оперская чуйка его не раскусила сразу.
Я поднялся на второй этаж и уперся в двустворчатую дверь, сбоку от которой были наляпаны разнокалиберные кнопки дверных звонков. Они вросли в косяк, зацементировавшись слоями многолетней краски и пожелтев до цвета топленого молока.
Возле каждой кнопки фанерная табличка: Коровины, Иванян, Ляшенко и Мастрич. Я нажал нужную кнопочку. Никакой реакции. Еще раз нажал. Снова ноль эмоций. Не работает, что ли? Надавил на соседнюю кнопку. Звонок отозвался приглушенным бзыканьем где-то вдалеке за дверью. Есть контакт!
Через некоторое время одна из створок распахнулась, и на пороге появился мужичок в вытянутых трико и майке на босу грудь. Судя по черной растительности на плечах и груди и не менее густой щетине бровей, это был товарищ Иванян.
— Нэту и болше не будет, — горько кивнул он, не дожидаясь моего вопроса. — Нэ приходи.
Он попытался закрыть дверь перед моим носом.
— Мне, вообще-то, Валюха нужна, брат, — я многозначительно кивнул и подвинул недоумевающего Иваняна плечом. — Где ее комната, покажь.
— В канцэ калидора по правую рюку.
— Спасибо, брат, — я по-свойски похлопал его по плечу и потопал к нужной двери, уворачиваясь от свисавших с потолка мокрых трусов-парашютов неопределённой половой принадлежности, свежепостиранных простыней и прочих колготок. Чуть не запнулся о четырехколесного «Левушку» с узнаваемой зеленой рамой и такими же травянистого цвета шинами, наступил на эмалированный таз, сбил головой со стены висящий на гвозде березовый веник. В общем, шуму наделал знатно.
Чтобы передвигаться по такому коридору, нужна всё-таки сноровка определённая. Наконец, добрался до нужной двери. Хотел постучать, но она оказалась приоткрыта. Оттуда пахнуло «Беломором», сивухой и застарелым перегаром. Не ошибся ли я комнатой? Огляделся. Нет, это действительно последняя дверь направо. Стукнул для проформы три раза и заглянул внутрь. Из-под ноги выскользнул таракан, зло помахал на меня рыжими усами и спрятался в ворохе какого-то тряпья в углу. На железной кровати, застеленной вместо постельного белья клетчатыми дырявыми одеялами свежести прошлогодней листвы, развалилось тело. Расплывшаяся тетя с засаленными патлами и в выцветшем халате с рисунком из завявших васильков. В комнате — стол, заставленный пустыми непонятными бутылками без этикеток, пара полок и тумбочка без дверцы. Вот так Валя! Спилась, однако.
— Эй, — я потрогал сопящее тело за плечо. — Утро доброе, вечер уже!
Тетя (на вид ей никак тридцать не дашь) открыла глаза и недоуменно села на кровати. На одутловатом лице, наконец, появились признаки разума.
— Ты кто? — прохрипела она.
— Друг Дюши Пичугина, — выдал я без прелюдий. — Не знаешь, где он? Пропал человек. Беда прям…
— Неа, — замотала Валя головой. — Я ж года два его не видела. Ой, как голова раскалывается… У тебя ничего выпить не найдется? Как там тебя?
— Степан, — уверенно заявил я. — Можешь Степкой называть. Вспомни, может, заходил он к тебе на днях.
— Может и заходил, — поморщилась алкашка, потирая виски. — Только я не помню.
— А ты вспомни, — уже более миролюбиво проговорил я. — Постарайся, Валенька.
— А мы что? Знакомы?
— Нет, но Дюша про тебя рассказывал. Хорошее всякое. Ну, что? Вспомнила?
— Не работает башка совсем, будто чугуном ее залили, — баба хитро прищурилась. — Вот если бы кровушку пригнать к мозгу. Опохмелиться бы чуток, может, бы и вспомнила тогда.
Блин… Придется налаживать оперативные позиции с маргинальным элементом через совместное употребление спиртосодержащей жидкости. Что ж… Не впервой так работать.
— Водки нет, и в магазине ее щас не купишь так просто, — заявил я. — Может, вина? — под вином я, конечно, подразумевал дешевый портвейн «Три топора».
Валюха скривилась:
— Я вино без закуски не пью, так что тащи самогон. Далеко идти не надо, сосед гонит. Тигран, комната номер четыре.
— Иванян который?
— Он самый.
— Ладно, я мигом. Никуда не уходи и давай — со стола мусор убери.
Я постучался в четвертую комнату, нечаянно наступив перед этим на хвост полосатому коту и одновременно чуть не запутавшись в рыболовной сети, висевшей на стене.
Дверь распахнулась, и на пороге появился старый знакомый.
— Брат, самогона не продашь?
— Я же тебе говорил, — пробурчал он с акцентом. — Почему не слюшаешь? Нету больше самогона и нэ будет.
— А Валюха говорит — есть, — хитро подмигнул я. — Давай так… Сколько за полтишок берешь? В два раза больше заплачу.
Я достал из кошелька красный чирик и махнул купюрой перед увесистым носом.
Глаза торговца алчно блеснули, но тут же погасли, будто он вспомнил свое трудное детство.
— Ладно… Продам тебе послэднюю бутылку. Для себя оставлял. Без ножа рэжешь, — он сграбастал десятку и исчез в комнате.
Я шагнул за ним, не давая ему закрыть дверь. Все-таки чирик кровный и заработанный честным трудом.
Тигран вытащил из-под кровати бутылку, закупоренную смятой газетой, и со вздохом протянул мне.
— А что так плохо у тебя с производством? Сахар забыл купить?
— Сосед, шайтан, обманул меня! — сверкнул Тигранчик глазами.
— Как обманул?
— Сказал отнэсти самогонный аппарат в милицию, я и отнес.
— Зачем отнес? — меня уже разбирало любопытство.
— Сказал, что надо на учет его поставить.
— На какой еще учет?
— Зарегистрировать, сказал, надо. Новый закон, говорит, вышел, что теперь самогон можно гнать, но, как это… В малих количествах, если для себя и аппарат небольшой, но его надо на учет поставить в органы. Вот я и отнес.
— Так это он тебя обманул, — выдал я очевидное, прикрыв рот рукой, чтобы не расхохотаться.
— Так я не знал, — опустил плечи Тигран. — Думал, и правда закон новий. Рэформы! Прихожу в отделение, спрашиваю у дежурного, где тут у вас, товарищ, можно самогонный аппарат зарегистрировать. А он, шайтан, даже глазом не моргнул. Заноси, говорит, гражданин, сюда, я тебе его оформлю как надо. Ну я и занес.
— Злой у тебя сосед, — я фыркал и сдерживал смех.
— Да не злой, а мстительный. Я же тоже его в милицию сдал, вот он и обиделся. Отомстил мне.
— Как сдал?
— Он сам виноват. Я по-честному поступил. Ты вот сам представь, друг. В комнату я к нему зашел как-то, а он купюры мокрые по полу раскладывает. Я говорю, что дэлаешь? А он — не видишь? Деньги напечатал, теперь вот сушу. Вот я вызвал милицию, не знал же я, что этот шутник зарплату свою нечаянно постирал.
Тут уж я не выдержал да и прыснул от смеха. Тигран на меня обиженно покосился, отрешенно махнул рукой и скрылся в своей комнате.
С добычей я вернулся в комнату Вали. Та уже сгребла со стола бутылки и немного навела марафет в своей берлоге. Открыла окна, проветрила, выставила на стол стаканы. Я торжественно поставил бутылку на стол, и мой взгляд зацепился за фотографию в рамке, что одиноко стояла на подоконнике. На фотографии улыбалась знакомая рожа. Я пригляделся. Ну ни хрена себе… Это был покойничек Воеводин. Жизнерадостный тренер в купальных плавках обнимал искусственную пальму на фоне какой-то набережной. За спиной виднелась черно-белая гладь моря. Внизу, как на открытке, надпись — «Привет из Анапы».