Он шел рядом со мной и стонал, как теленок-сосунок:
– Горский, чего ты там хочешь внести в протокол? Уже все отработано, без тебя. Ты хоть скажи, может, зря идем?..
Надоел. Хронически не перевариваю это слюнявое нытье. Если ты урод по жизни и бог не одарил тебя ничем, что помогало бы расследовать преступления, то почему не посмотришь хоть пару минут, как это делают другие? Что мне там нужно? Телефон! Телефон мне нужен!
Телефон в квартире Жилко, который, как я помнил, стоял в комнате, на швейной машинке. Черный аппарат с автоматическим определителем номера и обширной памятью. И хорошо, что мысль об этом телефоне не пришла мне в голову раньше. Дорога ложка к обеду. Я был уверен, что через два часа после того, как я заставлю Вязьмина переписать всего один номер из автоматической записной книжки аппарата, он уже не совсем отчетливо будет понимать, зачем находился в квартире Жилко. Это мне и нужно – главное, чтобы протокол осмотра был в деле, а Вязьмин этому значения не придает. Господи, есть же такие тупые люди!..
…Когда мы вышли из квартиры на улицу, я опять почувствовал, что мне не хватает воздуха. Пока Вязьмин ныл и засовывал в папку печать с ключами от двери Жилко, я опустился на лавку и стянул с головы шапочку…
– Ну, что мы, ради одного этого номера шли в такую даль? – выдыхал пар, как жеребец, следователь.
Перед моими глазами стояли синие круги. Астма, так ее…
– Милок, – протрещала надо мной, как сорока, бабушка с бидоном разливного молока, – плохо, никак?
Разливное молоко, оно дешевле. Вот бабушки и встают в половине восьмого, чтобы по первому гудку заехавшей во двор молочной цистерны бежать занимать очередь. И дело тут не в дешевизне даже. Это – стиль жизни. Наполнив бидоны, можно еще часа три постоять в компании и посудачить о повышении тарифов на коммунальные услуги…
– Плохо, говорю, что ли? Что ж вы, молодежь, так пьете? На-ка валидольчику, пососи…
Я машинально засунул в рот таблетку, кивком головы поблагодарил старушку и показал Вязьмину на дорогу.
Прерывая нескладные претензии попутчика, я приказал… Не попросил или напомнил, а именно приказал:
– Протокол осмотра телефона обязательно приобщишь к делу.
– Полчаса рабочего времени ты у меня отнял, Горский. И столько же – у понятых.
Я с шумом выплюнул таблетку. Она вылетела из меня, как минометный снаряд, и утонула в покрывале свежего снега, выпавшего за ночь.
– Ты можешь заткнуться хоть на минуту, Вязьмин?! Что ты ноешь, как педик в женской бане?! Делай что говорю, если у самого мозгов не хватает!
Вот на этой ноте мы и расстались. Вязьмин пошел стучать на меня прокурору, а я направился к Игорю Вьюну. Вьюн – это не кличка. Это фамилия мастера спорта международного класса по автоспорту. Месяц назад мой старый знакомый вернулся из Польши, где защищал честь российского триколора на чемпионате Европы по автогонкам. Есть такой вид спорта для интеллектуально одаренных людей. Два десятка легковушек-малолитражек носятся по кругу стадиона. Их водители изо всех сил стараются столкнуть с дороги противника. Тот, кто сумел это сделать, объявляется победителем. Думаю, что все, у кого есть дома телевизор, могли хоть раз наблюдать эти соревнования в программе «Вы – очевидец» или в передаче про спасателей России.
Как-то раз мне пришлось поучаствовать в пьянке, посвященной очередной победе Игоря. Плохо помню весь процесс, но когда я открыл глаза, то обнаружил себя на переднем сиденье «девятки» Вьюна. Он мчал по ночному городу со скоростью что-то около… Я могу сказать лишь то, что в конце пути уверился – нас ожидают либо бригада санитаров из сумасшедшего дома, либо оркестр, играющий «похоронный марш № 3». Мои ощущения достигли своего апогея, когда я, купив спиртного (мы, оказывается, ездили за водкой), понял, что Вьюн не в состоянии ходить. Его вынесли из-за руля на руках. Хмель выветрился у меня тогда довольно быстро. Это произошло сразу после исторической фразы Вьюна:
– Жа… Запо… Это… Запомни, Андрюха… Рожденный летать ходить не может!
Вот к этому Гарри Поттеру я сейчас и направлялся. Нужно поздравить парня с очередной победой на чемпионате Европы и заодно, если так можно сказать, извлечь из этого поздравления корысть. А корысть для меня заключается в том, что на ближайшие два дня мне нужны Вьюн, его «девятка» и способность летать. Впрочем, быстро ходить ему тоже не помешает.
Что изменилось во мне за те дни?
Я потерял очень многое из того, во что верил, и нашел многое из того, о чем не смел даже мечтать. На самом деле, мне не дается ничего просто так. И если судьба мне одно дарит, то она же обязательно безжалостно отнимает другое. Все происходит настолько быстро и неожиданно, что я не успеваю даже понять, хорошо это или плохо. Мне просто не хватает времени.
Когда я ехал к Вьюну, в моем кармане лежал листок бумаги с номером телефона. Комбинация из шести цифр, которая заставила меня задохнуться. Как в день ранения Лешки. Этот номер зафиксировался в записной книжке телефона квартиры Жилко. Он высветился на электронном табло при «проверке» памяти аппарата. Прошло всего двадцать минут после того, как она переговорила с Шарагиным, и в квартире раздался еще один звонок…
Стараясь не замечать нытика Вязьмина, я нажал кнопку, и зеленый дисплей равнодушно высветил номер служебного телефона Максима Обрезанова. Он позвонил в квартиру Жилко сразу после того, как я на его машине выехал по адресу…
Мне было трудно дышать, потому что, как бы я ни старался отыскать причину, дабы оправдать Макса, мне приходило в голову только одно. Зачем Шарагин стал без разбору палить в милиционеров? Ответ прост – нужно было убить меня. Его беда заключалась лишь в том, что он не знал, как я выгляжу, а времени объяснить у Обрезанова не было.
Макс, ты сыграл наверняка, ничем не рискуя. Кому, как не тебе, известно, что происходит с преступником, когда тот начинает стрелять в милиционеров? Подкорка. Работает автомат. Выстрел на поражение…
И как сейчас спросить у Шарагина, что мой начальник ему успел сказать за те несколько минут? За несколько минут, которые я потратил на поездку от отдела до дома Жилко?
Дом Игоря был построен еще в начале прошлого века, со свойственной тому времени монументальностью и изыском. Витые колонны, черепичная крыша. В конце столетия дом захватили «новые русские», поэтому он не старел, а становился все краше и безвкуснее, имея реальную перспективу вскоре превратиться во дворец, потому как с каждым годом к зданию добавлялись все новые и новые элементы в стиле ампир. Вот в это величие и удалось протиснуться моему хорошему знакомому Игорю Вьюну.
Не знаю, что происходило во дворе замка в начале двадцатого века, но вот сейчас, зайдя в «колодец» в начале века двадцать первого, я тут же стал свидетелем обычного для наших дней явления.
«Статья сто шестьдесят первая, часть первая», – констатировал я, глядя, как прыщавый отпрыск поспешно снимает дубленку перед крепким «бычком» наркоманского вида.
Не меняя направления и скорости движения, я стал приближаться к двери. «Бычок», чувствуя неладное, слегка повернул торс в мою сторону, и я увидел в его правой руке тонкий металлический предмет.
«Ошибка в квалификации, – хмыкнул я, – это статья сто шестьдесят вторая, часть первая». Разбой от грабежа отличит даже милиционер из патрульно-постовой службы. В том, что в руке у нехорошего парня не папиросный мундштук, сомневаться не приходилось. Но тут произошло то, что заставило меня изменить и эту статью. Из тени подъезда на меня как-то нехорошо двинулась вторая тень. Тот, кто увлекается чтением детективных романов, должен понять, что данный персонаж «стоял на шухере». Но он не стал ни свистеть, ни кричать: «Атас». Судя по всему, по их мнению, никакой опасности я не представлял. Настолько, что первый «бычок» отвернулся и нетерпеливым подергиванием ножа поторопил юношу, а второй приблизительно то же самое сказал вслух:
– Стоять, баклан. Снимай котлы и куртку. Быстро.
Никакой нервозности. Все чинно и уверенно. Парни бывалые. Труса среди них нет, а вот насчет Балбеса… Сейчас посмотрим. Только долго смотреть не стоило, потому что расстояние до «крутых» сокращалось очень быстро. Кстати, о том, что «котлами» уже лет сто именуются на блатной «музыке» часы, знают немногие. Очевидно, «бычки» отбились от стада общего режима не более месяца назад – лексика обычно трансформируется в течение полугода.
– Ты пакши-то оторви от ушей. Не замерзнут. А вот яйца сейчас в легкую отвалиться могут. – Я зафиксировал появление второго ножа. – Куртофан снимай, я дважды никогда не повторяю.
– Сейчас сниму, – пробурчал я, расстегивая «молнию». В ладонь очень удобно и привычно легла рукоятка «макарова», только разбойники этого не видели.
Движение рукой под мышку «мой» злодей расценил по-своему:
– Нет, лопатник тоже оставь.
Я не помню, уже жаловался сам себе на события, которые просто по-хамски вмешиваются в мою жизнь?..
Пистолет появился на морозном воздухе вместе с наручниками. Браслеты я бросил под ноги «своему»:
– Ножи на снег. Один наручник защелкни на своем запястье.
Первый раз в жизни пришлось услышать, как от изумления громко хлопают ресницами. Я никогда не ленюсь повторять дважды – работа у меня такая. Когда оба «бычка» исполнили мою вежливую просьбу, я прикрикнул на прыщавого мальчишку:
– Что стоишь, как фонарь?! Оденься, простынешь. Здесь живешь?.. Бегом домой, набери «ноль-два» и жди милицию. Я буду в квартире номер восемь.
Дом украшала красивая железобетонная балясина. Продернув руку одного из злодеев в один из ее проемов, я защелкнул второй браслет на щиколотке ноги второго. Больно, я знаю. И неудобно. Более того, непривычно. Все, кто войдет в этот подъезд или выйдет из него, очень удивятся этой картине – два придурка у входа. Один стоит нормально, а второй – вниз головой. Я не виноват, что у второго рука, как свая – дальше запястья в проем не проходит. Через пять минут они сами начнут звать милицию.