Поняв, что «кореш» открыл «справедливую» войну против азиатов, в СИЗО «закипел» Мамай. Дима Мамаев, словно вождь в ссылке, писал свои тезисы в виде маляв и рассылал их своим пролетариям ножа и топора. Не выступить в поддержку братской партии он просто не мог.
Великий «сходняк» двух армий состоялся на левом берегу Кабардинки, недалеко от того места, где несколько лет назад были разгромлены полчища Малика. Решение было принято в первом же чтении: «Бей красных, пока не побелеют, бей белых, пока не покраснеют». Лозунг мероприятия.
– Вчера «чехи», сегодня – корейцы. Кто завтра будет? – вещал Крест. – Этот день должны запомнить те, кто еще лелеет чисто в душе надежду на то, что станет хозяином в этом городе. Бля буду, не все выживут в этой кровавой битве. Но я как бы ничего не боюсь и хочу вам, пацаны, чисто сказать, что ваше счастье и будущее ваших еще не рожденных детей как бы реально в ваших руках.
После этой речи милицейская операция «Вихрь-антитеррор» продолжалась в городе четыре дня. Четыре дня мать без сына, а жена – без мужа. Милиционеры во главе со своими начальниками ели, пили и спали в своих кабинетах. Каждые два часа выезжали к месту происшествия. Таких мест было очень много, и почти на каждом обнаруживались стреляные гильзы и лица восточной национальности. Лица хранили молчание, и приезжавший судмедэксперт объяснял, что ничего удивительного в этом нет. После десяти пулевых ранений, половина из которых – в голову, люди не разговаривают.
Но чаще всего взрывались и горели машины. Никакой пощады блестящим «Кадиллакам» и «Линкольнам»! Наши милицейские чины хватались за голову и седели прямо на глазах. После доклада в Москву об успешном сборе «урожая» из огромного количества изъятого у населения и преступных группировок оружия, боеприпасов и взрывчатых веществ, происходящее в городе становилось похожим на страшный сон. Только за эти дни на местах преступлений было сброшено в три раза больше оружия и взорвалось в десять раз больше тротила, чем было указано в докладе.
Через четыре дня все закончилось. Авторынок опустел. Три десятка обугленных кузовов элитных авто, да воющие собаки – вот все, что осталось от процветающего бизнеса господина Чена. Овощные и иные продуктовые рынки пустовали. Зайдя на их территорию, можно было увидеть лишь продавцов славянской национальности, торгующих славянскими продуктами. Опытные торговцы с юга, зная, что бой в городе – явление временное и неизбежное, сидели в номерах гостиниц. Ибо они, как никто другой, знали, что еще пара дней – и можно смело выходить на рынок. Эта русская душа! Она будет терпеть, прежде чем развернуться, до последнего. Но если она развернулась… Тогда пусть лучше фрукты маленько попортятся. Русские – люди отходчивые. Им просто иногда нужно дать выговориться, они без этого не могут.
По истечении времени ведения боевых действий я отметил для себя два важных момента. Господин Юнг не покидал города – раз, и Виталий Алексеевич Табанцев ушел в очередной отпуск – два. Кажется, я знал, где могли в данный момент находиться оба этих человека. На тридцать четвертом километре Сибирского шоссе. Именно там располагалась вотчина корейского лидера.
Третье событие, о котором мне сразу доложили по телефону, – это появление в здании городской ГИБДД представителей федеральной службы. За их спинами стоял Виктор Викторович Морошко. После короткого разговора начальник Табанцева тут же предоставил все истребованные документы и указал местонахождение кабинета и сейфа Виталия Алексеевича. Когда я об этом узнал, я сразу понял, что Табанцев из очередного отпуска уже не выйдет. Вряд ли Юнг возьмет его с собой в Корею, но, думаю, денег у него хватило бы и до скромного Сорренто. Только как он границу-то пересекать планирует? Как пастор Шлаг? В общем, в чем я был тогда совершенно уверен, так это в том, что у меня остаются считанные дни. Никто из перечисленных господ не станет ждать того момента, когда Горский придет к ним и станет склонять к даче показаний относительно убийства Тена и нападения на сотрудника милиции.
Иван появился на следующий день после объявления «войны». Его покрасневшие глаза яростно сверкали. Не раздеваясь, он прошел к моему столу и бросил передо мной «мультифору» с вложенным в нее листом.
– Город Москва! Отделение «Инвестбанка». Пятьдесят тысяч долларов положено на счет, на имя Кореневой Ольги Михайловны, пятнадцатого ноября сего года!
За три дня до убийства. Я повернулся к Верховцеву.
– Срочно проверь фамилии пассажиров, убывших в Москву пассажирскими поездами с нашего вокзала! Коренева сняла деньги два дня назад, так что работы немного.
Верховцев и Вьюн исчезли из моего кабинета.
– Интересно, знает она об этих деньгах или нет? – Я никак не мог поймать в пачке сигарету. – Хорошо, если знает. Значит, она там рано или поздно появится.
– Тен мог ничего ей и не говорить, – возразил Бурлак. – Зачем ему отчитываться? Он ведь не подарки ей делал, а свои деньги укрывал от своей братвы.
Логично. Но почему Москва? Ванька говорил, что больше никаких счетов на имя Кореневой нет. Значит, пятнадцатого февраля он ездил в Белокаменную?
– Ты – «чайник» в банковских операциях, – смело заявил мне Бурлак. – Для того чтобы перекинуть бабки с одного счета на другой, не нужно ездить по всей стране. Пал Палыч Бородин или Березовский, по твоей версии, вообще дома находиться не должны в принципе. А только мотаться по всему миру!
Сам ты «чайник»… Месть последовала незамедлительно.
– Ну, раз ты не «чайник», тогда тебе поручается очень ответственное дело, требующее огромного опыта, сноровки и большого умственного напряжения. Сейчас ты берешь списки угнанных авто, едешь в ближайшее почтовое отделение, упаковываешь, как бандероль, и отправляешь в Управление ФСБ по нашей области. Без обратного адреса. Справишься?..
Ваня сделал кислую мину, подтверждающую, что яд принят, и отправился на почту.
Два последующих дня принесли всего три новости. Ориентировками на Кореневу, отправленными Аней Топильской всем адресатам, желаемого результата не было достигнуто. Она нигде не задерживалась. Во-вторых, Коренева Ольга Михайловна под своей фамилией не покидала железнодорожного вокзала города Кабардинска. Я сознательно делаю упор на словах «под своей фамилией», так как в списках проданных билетов ее имя не значилось. Но это вовсе не факт, что она не уехала. При нынешнем развитии печатного дела…
И третье. Недалеко от коммунального моста через Малую Кабардинку было обнаружено тело неизвестного. Для меня убитый пистолетным выстрелом в затылок гражданин перестал быть неизвестным, как только я прибыл на место происшествия. В первый и последний раз мы с ним встречались в больнице, когда я охранял Лешку. Тогда он прибыл вместе с Табанцевым «узнать о состоянии попавшего в аварию человека». На нем, как и тогда, был длинный кожаный плащ. Я прямо из-под моста направил Верховцева и Вьюна в кафе, и вскоре они привезли Бориса Кармана. Тот сглотнул слюну, вжал голову в плечи и глухо сказал:
– Это тот самый, что в диктофон текст говорил…
Я в этом и не сомневался. Официальное опознание состоялось чуть позже. Потерпевшим оказался некто Банников, освободившийся из мест лишения свободы полгода назад. Отбывал наказание за серию разбойных нападений в области. Девять лет от звонка до звонка. Неудивительно, что для меня он личность неприметная. Девять лет назад меня и в городе-то не было. Я вдыхал запах горячих песков Средней Азии.
Кажется, я был прав. «Подчищался» плацдарм для благополучного старта из города. Юнгу смерть этого каторжанина не нужна. Он никогда не допустил бы к себе человека, которого не знает. Тем более того, у кого из биографии «выпали» девять лет жизни. Зачем Юнгу давать команду на отстрел свидетеля, который в отношении корейца не может дать никаких показаний? Зато с Табанцевым этот блондин ходил чуть ли не рука об руку. Соответственно, много знал, во многом участвовал. Виталию Алексеевичу нет резона оставлять на свободе «говорящего попугая». Блондин, хоть и «коренной обитатель» тюрьмы, но в этот раз его бы трясли не опера РУВД, а более конкретные, вплоть до ФСБ, инстанции. Тут не до героизма.
Едва затихли взрывы и наступило утро пятого декабря, в мой кабинет зашел Обрезанов. Молча кивнув головой, он сел на стул перед моим столом. Ответив кивком, я продолжал писать. Я чувствовал, что Макс уже близок к тому, чтобы начать все сначала.
– В Управу гости из Москвы прибыли. Два генерала и три полковника. С ними – один из сотрудников Управления по кадровой политике МВД. Кажется, в ГУВД грядут реформы…
– А чего ты хотел после того, что в городе произошло? Что они привезут несколько медалей «За заслуги перед Отечеством»?
После этого Максим Александрович поведал, что прокуратура начала тотальную проверку подразделений и служб ГИБДД. Следователи выворачивали сейфы рядовых сотрудников, вызывали на допросы руководителей. Я сидел, слушал, и убеждался, что Ваня оказался не «чайником». Все указывало на то, что бандероль благополучно дошла до адресата. Если прокуратура ковыряется в сейфах людей с погонами и дергает начальников, значит, по факту возбуждено уголовное дело. Есть потерпевшие, значит, должны быть и преступники. Первый потерпевший – сын генерала Морошко. Скоро подтянутся и остальные.
– Авторынок закрыт, – добавил Макс. – Все опечатано. В подвале обнаружен мини-цех по расфасовке героина.
Послушай, зачем ты мне все это рассказываешь? Макс, пока ты не скажешь, какая сука тебя науськала на меня и с какой целью, ты не услышишь от меня ни одного теплого слова и не увидишь моей улыбки! Неужели ты этого не понимаешь?!
С появлением Вани и Вьюна Обрезанов поднялся и ушел. Слава богу! Его жалкий вид не вызывает у меня никаких чувств. Судя по «разносу», который он устроил операм в соседнем кабинете, Максим выпускал пар за пределами моих «владений». Извините, мужики, я здесь был ни при чем. Просто замначальника отдела никак не мог осознать причины своих разногласий со старшим оперуполномоченным Горским.