— В кипятке их варить надо, — нахмурился Утес, до дрожи ненавидевший предателей. — И в глотку свинец заливать. Наши предки не дураки были, когда такое делали.
— Я одно время интересовался этой темой, — сказал я. — Инициативники — это такой зверинец, скажу я вам. Среди предателей бывают недооцененные карьеристы. Алчные стяжатели. Просто выродки, которым чем хуже, тем лучше. Азартные игроки. Трусы. Патологические бабники. Слабовольные флюгеры, держащие нос по ветру и переходящие на сторону сильного. Мазохисты, которым нравится чувствовать себя кончеными мразями. Разные ничтожества, мотивов которых вообще понять невозможно. Шизофреники. Анархисты. Идиоты, мечтающие перебежать на Запад. Самые необычные — это идейные ненавистники Родины, которым вообще ничего не надо, кроме того, чтобы нашей стране было хуже.
— Это как ненавидеть собственных родителей, — кивнул Утес.
— Да. Перечислять можно долго. Но все это вариации главного. Основная причина предательства — это гниль. Не важно, куда она распространилась и какие чувства задела — честолюбие, страх, жадность, ненависть, ущемленность. Но она есть. Мне кажется, на любом Иуде печать с детства. Есть такие люди, которые рождаются для того, чтобы кого-нибудь предать. Сослуживцев, друзей, родню, как получится. Или Родину — если попадают, пользуясь изворотливостью и беспринципностью, в конторы вроде нашей. Потому что внутри они гнилушки. Внешне вроде обычный человек, а по сути нечто разлагающееся и смердящее.
— Диссертацию писать не пробовали, шеф? — хмыкнул Рад, где-то даже впечатлившийся моей речью.
— Найду себя в публицистике. Буду жечь глаголом сердца людей, — улыбнулся я, но очень невесело.
Мне вспомнилось, как полтора года назад прошел через чистилище. Я тупо попался в расставленные душманами сети. Меня взяли под стволы и захватили в плен. Разговор предстоял долгий и болезненный. От его первых минут у меня осталась пара глубоких шрамов. Было очевидно, что дорога моей жизни заканчивается, и последние ее метры — это пытки, боль и безысходность. И в этот момент я понял, что мое совершенное, натренированное, мощное тело — это ничто. И все страдания, которые я уже испытал и которые ждут меня в коротком будущем, — они преходящи. Но где-то внутри меня горит неуничтожимый огонек, который и составляет мое «Я». Впереди вечность. И предательство — это будет грязный плевок в эту самую вечность. И от этого понимания мне стало тихо и спокойно на душе, как в безветренную погоду на лесном озере. И басмачи каким-то своим чутьем поняли, что я уже не их, что никакими пытками ничего из меня не выбьют… А потом пришли мои ребята. И настала пора душманам молиться о своих душах.
— Все, поболтали и хватит. Я на встречу, — произнес я, поднимаясь на ноги. — Утес — контролируешь меня. Рад — на штабе.
Через час я был на «кукушке». Еще через десять минут там появился Караван-баши. И не с пустыми руками.
— Это видеозаписи, — произнес он, кладя на стол выносной винчестер. — Здесь их много. Как вы будете разбираться?
— Разберемся, уважаемый Караван-баши, — заверил я…
Раду много времени не понадобилось. В тот же день он прогнал данные через свой комп. И выдал нам:
— Есть совпадение. Девяносто пять процентов!
— Ну-ка, дай глянуть, — предложил я.
Мы тщательно просмотрели записи. И пришли к консенсусу с компьютером — прибывший три дня назад в Аль Кариб скромный среднестатистический пассажир, тянувший за собой метровой высоты красный чемодан на колесиках, и есть сотрудник ЦРУ Генри Тейлор.
— Остается узнать, как он уехал из аэропорта, — сказал я.
— Это мы быстро, — пальцы Рада стремительно забегали по клавиатуре.
На мониторе возникали и пропадали изображения. Слава богу, видеокамеры были понатыканы везде — и перед зданием аэропорта, и на автобусной остановке, и на автостоянке.
Рад аж прикусил язык от азарта и напряжения. Неожиданно ударил победно по клавише, заморозил картинку, ткнул пальцем в монитор:
— Вот он! Выходит на площадь перед аэропортом.
Изображение вновь пришло в движение.
— А вот и встречающие, — подал голос стоявший за нашими спинами Утес.
К нашему клиенту подошел высокий сухощавый араб в сандалиях, легких белых брюках и белой рубашке с короткими рукавами. Он поздоровался, взял у Тейлора чемодан. И они исчезли из поля зрения видеокамеры.
Рад снова углубился в работу, время от времени комментируя:
— Вот они заходят на стоянку… Так, а вот и машина!
Очередная видеокамера зафиксировала момент, когда Тейлор садился в желтый «Фольксваген Гольф» — машину скромную, далеко не представительского класса. Сопровождавший араб ловко закинул тяжелый чемодан в багажник. И уселся за руль. Машина тронулась с места и окончательно исчезла из поля зрения. Дальше камер не было.
— Номер машины! — потребовал я. — Ни черта ведь не видно.
— Сейчас сделаем.
Несколько минут Рад колдовал с файлом. И подтвердил свою репутацию кудесника — вытащил номер «Фольксвагена».
— Итак, — подытожил я. — Мы совершенно определенно знаем, что Генри Тейлор здесь.
— Значит, и Сотников тоже где-то здесь, — поддакнул Рад. — И мы не зря здесь прохлаждаемся…
Глава 10
Американский беспилотник зашел на боевой заход и выпустил ракеты по скоплению боевиков. После чего успешно вернулся на базу. Вечером оператор отметил со своими друзьями удачный боевой вылет в офицерском баре несколькими банками пива — довольно премерзкого, местного, но к нему уже привыкли.
Скандал начался на следующий день. Выяснилось, что боевики являлись не чем иным, как свадебной процессией. Было убито два десятка человек, среди них женщины и дети.
Оператор, как и положено тонкой творческой натуре, воспитанной айфонами, впитавший плоды мудрости от старика Билла Гейтса, видящий мир через стекло монитора и управляющийся с окружающей действительностью при помощи джойстика, сперва даже впал в депрессию. Нет, убиенных им молодоженов и их родственников он не жалел — как можно жалеть персонажей из глубин компьютерного монитора. Это все равно что проливать слезы над пойманными покемонами. Но ему было до дрожи страшно, что его сделают козлом отпущения, придется отвечать за все — за дурацкую организацию патрулирования, за ошибки разведки, за просчеты командования. Должен же кто-то ответить. И это будут никак не доблестные командиры, все силы и здоровье кладущие на борьбу с зомби-террористами.
Впрочем, волновался офицер зря. Официальные представители США сначала привычно включили режим идиота — я не я и мы не мы. Под давлением доказательств они все же признали удар, некоторое время поупорствовали, что это были боевики под видом мирных селян. Потом просто махнули рукой — ну разбомбили свадьбу. С кем не бывает — не первая и не последняя. И больницы, и детсады — чего только не бомбили. В общем, отстаньте и не мешайте работать. Бомбили, бомбим и бомбить будем, потому что есть возможности заниматься этим делом. А все остальные, у кого нет авианосцев и беспилотников, могут заткнуться.
Оператор прошел реабилитацию у войскового психолога. Тот довольно грубо посоветовал не париться по поводу врагов демократии и предъявил интервью английского принца, взахлеб делившегося радостными воспоминаниями, как он с вертолета разносил в клочки плохих парней в Афганистане.
— Понимаешь, свадьба не свадьба — они плохие парни, потому что завтра могут взять автомат и выстрелить в тебя. Или взорвать Белый дом, захватить пассажирский лайнер. Ты все сделал правильно. Понятно?
— Понятно, — с готовностью кивнул оператор.
Ему давно было все понятно, лишь бы от него отстали. А интервью с принцем вообще воодушевило его. В итоге он получил ранг полностью психологически реабилитированного, годного к дальнейшей службе. И к нему вернулось душевное равновесие.
Сестра Книжника, двое его племянников, отец — вот список тех, кого настиг удар беспилотника. И в душе до сего времени мирного человека поселилась холодная ненависть, которая не рвалась наружу, не искрилась обличительными речами и эпатажными поступками. Эта ненависть тяжелым холодным комом жила внутри, и ее верным спутником была месть.
Когда появился Халифат, провозгласивший избавление Востока от сатанинской власти крестоносцев, и прежде всего богомерзкой Америки, Книжник оставил свою мечеть, тепло попрощался с прихожанами и ушел воевать.
И вскоре перестал понимать, против кого и за кого воюют. Как-то так получалось, что на словах идя на бой против ненавистного истинному мусульманину западного мира, ты на деле воюешь за него. Для Книжника стало потрясением, когда он убедился в том, что его неистовый командир Большой Имам связан с ненавистными янки. Тогда он согласился работать на русских. Они такие же неверные шайтаны, жесткие до жестокости, но по своему складу гораздо ближе к Востоку. У них есть какие-то понятия о чести и доблести. И они тоже не любят американцев. Они вполне подходят как союзники для мести.
Книжник нисколько не жалел Большого Имама, когда того убили. Еще одна марионетка проклятых заокеанских кукловодов кончила свою жизнь бесславно. Но объявленная на его приспешников охота сорвала такие стройные планы… Почти сорвала.
Убого обставленная просторная комната была освещена стоявшей на низком дощатом столике масляной лампой. Здесь никогда не было электричества. Тусклого света лампы не хватало для нормального чтения, но Книжник, сидящий на мягких подушках, привычно положил перед собой открытый Коран — так ему было спокойнее. От этой книги будто исходил свет, не дававший потеряться во тьме этого жестокого мира его мятущейся душе.
Рядом, выпрямив спину, застыл немой Раджаб, глядя в окно, где проткнутое минаретом небо быстро темнело, готовясь принять ночь.
— Что грустишь, мой почтенный друг? — произнес Книжник. — Наш путь близок к концу. Мы получим деньги и оставим эти края.
Двести тысяч долларов. Им хватит, чтобы выбраться в тихое место, если такие еще остались на Востоке. Купить дом. И обрести покой.