Однако комичность ситуации быстро померкла. Уилсон похолодел. Картина за стеклом иллюминатора была такой четкой, такой живой. Разве его глаза могли увидеть несуществующего человека? Разве могли случайные мысли, бродящие в его мозгу, вдруг обрести зримое проявление, да еще с такими подробностями? Он не был пьян и не находился в том состоянии, когда сознание затуманено. Да и видение не было размытым и бесформенным. Он четко, объемно видел за стеклом человека, а множество сопутствующих подробностей лишь подтверждало реальность увиденного. Вот это и пугало больше всего. Он ведь не спал. Он случайно посмотрел на крыло и… Уилсон резким движением раздвинул шторки.
Он не знал, сумеет ли пережить это мгновение. Грудь и живот стремительно раздувались, грозя забить своим содержимым горло и голову и лишить его возможности дышать. Ему выдавливало глаза. Сердце, плененное в этом раздутом мешке, отчаянно билось, готовое вот-вот разорваться. Уилсон сидел неподвижно.
Человек смотрел на Уилсона. Он находился в нескольких дюймах. Их разделяло лишь толстое самолетное стекло.
Вообще-то, находившегося снаружи было трудно назвать человеком. Это отвратительное злобное лицо принадлежало какому-то другому существу. Тело покрывала грязная грубая кожа с широкими порами. Нос был приплюснутым бесцветным комком, потрескавшиеся губы не имели формы. Сомкнуть их мешали огромные и невероятно кривые зубы. Глубоко посаженные глазки смотрели не мигая. Жуткий облик дополнялся не менее жуткими спутанными клочьями волос. Волосы торчали из носа и ушей. Они же, наподобие птичьих перьев, покрывали щеки.
Уилсон чувствовал себя совершенно разбитым. Он был не в состоянии что-либо сделать. Время остановилось и потеряло свой смысл. Мышление и способность анализировать тоже исчезли. Все это вмерзло в лед ужаса. Лишь сердце еще продолжало отчаянно биться, подпрыгивая в темноте грудной клетки. Уилсон был не в силах даже моргнуть. Он не дышал и только тупо смотрел, отвечая на такой же тупой взгляд существа за стеклом иллюминатора.
Потом Уилсон нашел силы закрыть глаза, и его разум, выскользнув из-под гнета зрения, обрел свободу. «Там никого нет, – подумал Уилсон, шумно выдыхая воздух. – Там никого нет. Совершенно никого».
Уилсон вцепился в подлокотники кресла. У него побелели костяшки пальцев, но он этого не видел. Он приводил себя в порядок, монотонно твердя себе, что за стеклом нет никакого человека. Никто не сумел бы удержаться на крыле летящего самолета, да еще при таком холоде и в разреженном воздухе. И никто не может оттуда смотреть на пассажира, прижавшись к стеклу.
Он открыл глаза и буквально врос в кресло, судорожно глотая воздух. Уродец за стеклом не только никуда не исчез. Он ухмылялся, глядя на Уилсона. Уилсон сжал кулаки. Ногти врезались в мякоть ладоней. Он почувствовал боль, но не разжимал кулаки до тех пор, пока не осталось сомнений в том, что он, Артур Уилсон, находится в полном сознании.
Затем дрожащей, негнущейся рукой Уилсон медленно потянулся к кнопке вызова стюардессы. Больше он не повторит ошибки, не станет кричать, вскакивать с места и побуждать существо за стеклом спрятаться от чужих глаз. Рука постепенно тянулась к кнопке. Мышцы Уилсона тряслись от возбуждения. Ведь уродец следил за ним, и глазки перемещались вслед за движением его руки.
Уилсон осторожно нажал кнопку. Один раз, второй. «А теперь появляйся, – подумал он о стюардессе. – Посмотри своим непредвзятым взглядом, и увидишь то, что вижу я. Но поторапливайся».
Сзади кто-то из пассажиров отдернул шторку. Уилсон оцепенел. Уродец за окном повернул голову на звук! Не в силах шевельнуться, Уилсон смотрел на него. «Ну торопись же! – мысленно подгонял он стюардессу. – Ради бога, поторопись!»
Уилсон пережил несколько болезненных мгновений безумия. Его взгляд без конца перескакивал с места, где только что находился уродец, к вопрошающему лицу стюардессы и обратно. Стюардесса, крыло самолета, опять стюардесса. Уилсон затаил дыхание. В глазах застыло смятение.
– В чем дело? – спросила стюардесса.
«В тебе. В твоем выражении лица», – хотел ответить ей Уилсон, но взял свои эмоции в тиски. Он вдруг понял, что стюардесса вряд ли ему поверит.
– Я… извините, – произнес он.
В горле пересохло. Уилсон попытался проглотить слюну, которой там не было, и издал странный цокающий звук.
– Ничего особенного. Еще раз извините.
Стюардесса явно не знала, как на это ответить. Она стояла покачиваясь и одной рукой держалась за спинку соседнего кресла. Другая рука замерла на складке форменной юбки. Она открыла рот, но не могла подыскать нужных слов.
– Хорошо, – наконец сказала она, воспользовавшись «дежурным» покашливанием. – Если вам что-то понадобится…
– Да, конечно. Благодарю вас. А мы что, попали в грозу?
– Совсем небольшую, – быстро улыбнулась стюардесса. – Можете не волноваться.
Уилсон слегка кивал в такт ее словам. Затем, когда она отошла от кресла, стремительно втянул воздух, раздувая ноздри. Он был уверен: стюардесса уже сочла его сумасшедшим, но не знает, как поступить. Курс подготовки стюардесс не содержал в себе ситуацию, с которой она столкнулась в этом полете. Ее не учили, как обходиться с пассажирами, если они утверждают, что видели человечков, притаившихся на самолетном крыле.
Сочла сумасшедшим?
Уилсон резко повернул голову к иллюминатору. Он смотрел на темные очертания крыла, на выхлопы с языками пламени, на мигающие сигнальные огни. Он видел уродца! В этом Уилсон мог поклясться. Но разве можно адекватно видеть всю картину, воспринимая ее вполне здраво, и в то же время включить в нее какой-то придуманный элемент? Ведь разум сумасшедшего искажает картину реальности. Логично ли, что разум, правильно интерпретируя все прочие детали, добавляет туда что-то заведомо несуществующее?
Нет, это противоречит всякой логике.
И вдруг ему вспомнились газетные статьи времен минувшей войны. Тогда много писали о странных существах, вредящих летчикам союзных войск. Англичане прозвали этих существ гремлинами[16]. Было ли это в действительности, или гремлины – хлесткая выдумка газетчиков? Уилсону вспомнилось, что гремлины отличались потрясающей ловкостью и были практически невесомыми. Во всяком случае, земное притяжение на них не действовало.
Пока Уилсон размышлял, уродец появился снова. Только что крыло было совершенно пустым. И вдруг тот откуда-то спрыгнул. Похоже, крыло даже не испытало удара. Свои волосатые руки уродец вытянул в стороны, удерживая равновесие. Уилсон напрягся. Во взгляде человечка (но правильно ли считать его человечком?) ощущалось понимание. Неизвестно каким образом, но он понял, что втянул Уилсона в игру с напрасным вызовом стюардессы. Уилсон дрожал от смятения. Чем он докажет другим, что уродец за окном действительно существует? В отчаянии он оглянулся по сторонам. Девочка напротив заснула. Может, если разбудить ее и осторожно все объяснить, тогда…
Нет, волосатый уродец и с нею сыграет ту же шутку. Он исчезнет. Возможно, переберется на фюзеляж, где его никто не увидит – даже пилоты из своей кабины. Уилсон испытал жгучую досаду на себя. Почему у него до сих пор нет фотоаппарата? Некоторые бизнесмены постоянно возят с собой фотоаппарат. Возможно, он сумел бы сфотографировать это существо.
Уилсон приник к иллюминатору. Чем сейчас занимается уродец?
Неожиданно молния вновь оттеснила темноту, и Уилсон получил ответ на свой вопрос. Уродец присел на краю крыла и протянул руку к бешено вращающемуся пропеллеру.
Уилсон с ужасом и изумлением следил, как рука неумолимо приближалась к мелькающим лопастям. Вдруг уродец дернулся, с губ сорвался крик. «Лишился пальца!» – морщась, подумал Уилсон. Но уродец тут же снова потянулся к пропеллеру. Крючковатый палец был на месте. Ни дать ни взять дефективный ребенок, пытающийся рукой остановить лопасти включенного вентилятора.
Где-нибудь в другом месте эта жуткая сцена выглядела бы даже забавной. Тролль из сказки, да и только. Ветер трепал и косматил волосы на теле и голове, однако все внимание «тролля» было сосредоточено на вращении пропеллера. «Безумие ли это? – вдруг подумал Уилсон. – Или ужасный фарс, который разыгрывается специально для меня?»
Уилсон смотрел, а уродец продолжал свой спектакль. Наклонялся к пропеллеру, совал туда пальцы, потом вытаскивал и отправлял в рот, словно хотел унять боль. При этом он не забывал оборачиваться и поглядывать на Уилсона. «Он знает, – думал Уилсон. – Знает об этой игре. Если, кроме меня, его увидит еще кто-то, проиграет он. Но если я останусь единственным зрителем, тогда он выиграет».
Трюки на самолетном крыле лишь слегка занимали Уилсона, но теперь интерес к ним полностью пропал. Он скрипнул зубами. Черт побери! Почему летчики до сих пор ничего не заметили?
К этому времени уродец забыл про пропеллер. Теперь он, словно всадник на норовистой лошади, восседал на кожухе двигателя. Уилсон присмотрелся и невольно вздрогнул от ужаса. Уродец пытался поддеть ногтями одну из защитных пластин гондолы.
Повинуясь импульсу, Уилсон протянул руку и нажал кнопку вызова стюардессы. Она вышла из хвостового отсека. На мгновение Уилсону подумалось, что он перехитрил паршивца. Тот был целиком поглощен своим новым занятием. Стюардесса уже подходила, однако в последний момент уродец поднял голову и взглянул на Уилсона. Затем, словно марионетка, которую дернули за веревочки, он взмыл в воздух.
– Я вас слушаю, – с заметным напряжением в голосе сказала стюардесса.
– Можно вас попросить… присесть рядом?
Стюардесса опешила:
– Видите ли…
– Ну пожалуйста.
Она настороженно опустилась на соседнее кресло:
– Что вы мне хотите сказать, мистер Уилсон?
Он внутренне собрался:
– Тот человек по-прежнему находится на крыле.
Стюардесса замерла, глядя прямо на него.
– Причина, почему я вызвал вас, очень серьезная. Дело в том, что он начал ковыряться в двигателе, – торопливо объяснил Уилсон.