– И для мамы тоже? – спросила она.
– Мне не нужны таблетки, – ответила мать.
От напряжения Ричард едва не закричал на нее. Ему хотелось заорать: «Прекрати играть в чертово благородство!» Однако он сдержался. Он смотрел в зачарованном ужасе, как Дорис сжимает таблетки в маленьком кулачке.
– Они не мятные, – сказала она. – Мама, они совсем…
– Нет, мятные. – Грейс набрала воздуха в грудь. – Проглоти их, детка.
Дорис положила в рот одну таблетку. Скорчила гримасу. Потом выплюнула таблетку в ладошку.
– Они не мятные, – произнесла она, огорченная.
Грейс вскинула руку и вцепилась зубами в костяшки пальцев. Взгляд ее безумно метнулся к Рею.
– Проглоти их, Дорис, – сказал Рей. – Давай, они вкусные.
Дорис заплакала:
– Нет, мне не нравятся.
– Глотай!
Рей вдруг отвернулся, он весь дрожал. Ричард пытался придумать способ заставить Дорис проглотить пилюли, но не мог.
Тогда заговорила его мать.
– Мы поиграем с тобой в одну игру, Дорис, – сказала она. – Посмотрим, успеешь ли ты проглотить все конфетки, пока я считаю до десяти. Если успеешь, я дам тебе доллар.
Дорис засопела.
– Целый доллар? – спросила она.
Мать Ричарда кивнула.
– Один… – начала она.
Дорис не шевельнулась.
– Два… – считала мать Ричарда. – Целый доллар!
Дорис смахнула слезинки:
– Настоящий доллар?
– Конечно, дорогая. Три, четыре, поторопись.
Дорис протянула руку за таблетками.
– Пять… шесть… семь…
Грейс сидела зажмурив глаза. Лицо у нее побелело.
– Девять… десять…
Мать Ричарда улыбалась, но губы у нее дрожали, а глаза слишком сильно блестели.
– Ну вот, – произнесла она бодро. – Ты выиграла.
Грейс резким движением сунула таблетки в рот и быстро проглотила. Посмотрела на Рея. Он протянул трясущуюся руку и проглотил свои пилюли. Ричард опустил руку в карман за своими таблетками, но потом положил их обратно. Он не хотел, чтобы мать смотрела, как он их глотает.
Дорис начала засыпать почти сразу. Она зевала, и глаза у нее слипались. Рей подхватил ее на руки, и она привалилась к его плечу, обхватив за шею маленькими ручками. Грейс встала, и все трое пошли в спальню.
Ричард сидел за столом, пока мать ходила сказать им последнее прости. Он сидел, глядя на белую скатерть и остатки ужина.
Вернувшись, мать ему улыбнулась.
– Помоги мне убрать, – попросила она.
– Помочь… – начал он.
Затем замолк. Какая разница, чем теперь заниматься?
Он стоял вместе с ней посреди залитой багровым светом кухни и, ощущая абсолютную нереальность происходящего, вытирал тарелки, которыми никто уже не будет пользоваться, а потом убирал их в буфет, от которого спустя несколько часов ничего не останется.
Он все еще думал о Рее и Грейс в спальне. Наконец он вышел из кухни, не сказав ни слова и не оглянувшись. Открыл дверь и заглянул в спальню. Он долго смотрел на них. Затем снова закрыл дверь и медленно потащился обратно в кухню. Посмотрел на мать:
– Они…
– Все хорошо, – сказала она.
– Почему ты им ничего не сказала? – спросил он. – Как же ты позволила им сделать это, ничего не сказав?
– Ричард, – ответила она, – в эти дни каждый сам выбирает свой путь. Никто не вправе говорить другим, что им следует делать. Дорис их ребенок.
– А я твой?..
– Ты уже больше не ребенок, – сказала она.
Он закончил вытирать тарелки, пальцы у него онемели и дрожали.
– Мама, вчера… – начал он.
– Мне это не важно, – сказала она.
– Но…
– Это не имеет значения, – сказала она. – Эта часть пути подходит к концу.
Вот оно, подумал он почти с болью. Эта часть пути. Вот теперь она заговорит о жизни после смерти, о небесах, о награде за добродетель и о неотвратимом наказании за грехи.
Она сказала:
– Пойдем посидим на крылечке.
Он не понял. Они прошли вместе через притихший дом. Ричард сел рядом с ней на ступеньки крыльца и задумался. Я никогда больше не увижу Грейс. И Дорис. И Нормана, Спенсера, Мэри, вообще никого…
Он не мог вместить в себя все это. Это было слишком. Все, что он мог сделать, – это сидеть неподвижно, как бревно, и смотреть на красное небо и громадное солнце, готовое их поглотить. Он даже не мог уже бояться. Страхи притупились от бесконечных самоповторений.
– Мам, – спросил он через некоторое время, – а почему… почему ты не говоришь со мной о вере? Я же знаю, что тебе хочется.
Она посмотрела на него, ее лицо было очень ласковым в этом багровом свечении.
– Я не имею права, милый, – сказала она. – Я знаю, что мы будем вместе, когда это закончится. Ты не обязан в это верить. Я буду верить за нас обоих.
И это все, что она сказала. Он смотрел на нее, поражаясь ее убежденности и ее силе.
– Если ты хочешь принять свои таблетки, – сказала она, – ничего страшного. Ты можешь заснуть у меня на коленях.
Он ощутил, как его пробирает дрожь.
– И ты не станешь протестовать?
– Я хочу, чтобы ты сделал то, что считаешь нужным.
Он не знал, что ему делать, пока не представил, как она сидит здесь одна, дожидаясь конца света.
– Я останусь с тобой, – сказал он порывисто.
Она улыбнулась.
– Если вдруг передумаешь, – сказала она, – только скажи.
Они немного посидели молча. Затем она произнесла:
– Как красиво!
– Красиво? – изумился он.
– Ну да, – сказала она. – Господь опускает за нами изумительный занавес.
Ричард не знал, что ответить. Но он обхватил ее рукой за плечи, а она прислонилась к нему. И одно он знал наверняка.
Они сидят на крыльце вечером последнего дня. И хотя для этого нет никакой очевидной причины, они любят друг друга.
Звонок издалека
Как раз перед тем, как зазвонил телефон, грозовой ветер повалил дерево за окном и вырвал мисс Кин из ее сновидений. Она села с натужным вздохом, сжимая хрупкими пальцами край одеяла. В чахлой груди напряженно забилось сердце, медлительная кровь быстрей потекла по венам. Мисс Кин сидела в безмолвной неподвижности и смотрела в темноту.
Через мгновение зазвонил телефон.
«Кто бы это мог быть?» – невольно оформился в ее голове вопрос.
Хрупкие пальцы нащупали в темноте холодную телефонную трубку, и мисс Эльва Кин поднесла ее к уху:
– Алло?
Пушечный раскат грома потряс ночь, и больные ноги мисс Кин непроизвольно дернулись. «Я же могу не узнать голос, – подумала она. – Гром заглушит его».
– Алло? – повторила она.
Ни звука. Мисс Кин сонно подождала ответа, а затем проговорила скрипучим голосом:
– Ал-ло?
За окном снова прогремело.
И опять никакого ответа; ее ухо не уловило даже звука разъединения. Она раздраженно вытянула трясущуюся руку и положила трубку.
– Какая бестактность! – пробормотала она и снова опустила голову на подушку.
Спина заныла – мисс Кин потянула слабые мышцы, когда садилась.
Она тяжело вздохнула. Придется снова вытерпеть мучительную процедуру засыпания: успокоить утомленные мышцы, позабыть о стреляющей боли в ногах. И как же трудно будет перекрыть вентиль, через который в голову просачиваются ненужные мысли! О да, это необходимо сделать, сестра Филлипс требует полного покоя. Эльва Кин задышала медленно и глубоко, натянула одеяло до подбородка и постаралась уснуть.
Тщетно.
Она открыла глаза, повернулась к окну и стала смотреть, как гроза пробегает мимо, мелькая ногами-молниями. «Почему я не могу уснуть? – задавалась она надоевшими вопросами. – Почему постоянно вынуждена лежать вот так, без сна?»
Ответ напрашивался: когда живешь скучной жизнью, малейшее добавление к привычному распорядку кажется невероятно значительным. А жизнь мисс Кин и есть печальный пример однообразия: ты лежишь или сидишь, подложив под спину подушки, и читаешь книги, которые сестра Филлипс приносит из городской библиотеки, и принимаешь пищу и лекарства, и отдыхаешь, и слушаешь крохотный радиоприемник… и ждешь, ждешь, ждешь, когда случится что-нибудь особенное.
Вроде этого звонка, который вовсе не был звонком.
Не было слышно даже щелчка рычага под опущенной трубкой. Что происходит? Кому понадобилось звонить ей и молча слушать, как она раз за разом повторяет «Алло»? Может, никто на самом деле и не звонил?
Что нужно было сделать, поняла она, так это молча дождаться, когда звонившему надоест шутить и он положит трубку. Или следовало решительно отчитать незнакомца, это же форменное хулиганство – беспокоить больную старую женщину посреди грозовой ночи. Кем бы ни был этот человек, гневная отповедь послужила бы для него наказанием…
– Ну конечно, – произнесла она в темноту, и теперь в кудахчущем голосе раздражения было поменьше.
Ну конечно, что-то случилось с телефоном. Кто-то пытался связаться с ней; возможно, сестра Филлипс хотела убедиться, что все в порядке. Но на другом конце линии что-то испортилось – звонок сработал, а голосовая связь не установилась. Ну конечно, в этом-то все и дело.
Мисс Кин кивнула своим мыслям и осторожно закрыла глаза. «А теперь спать», – решила она.
Где-то далеко, в полях, гроза снова прочистила свое горло.
«Надеюсь, меня больше никто не побеспокоит, – мысленно добавила мисс Кин. – Это было бы совсем некстати».
Только она об этом подумала, как телефон заверещал снова.
«Значит, они все-таки решили дозвониться до меня», – заключила мисс Кин и торопливо зашарила рукой в темноте.
– Алло, – сказала мисс Кин, найдя трубку и приложив ее к уху.
Молчание.
У нее перехватило горло. Она, конечно, понимала, что происходит, но ей это не нравилось. Нет, совсем не нравилось.
– Алло? – на всякий случай повторила она, все еще не уверенная в том, что напрасно тратит время.
Никакого ответа. Она подождала, а затем ее голос раздраженно прозвенел в темной спальне:
– Алло?
Молчание. Мисс Кин захотелось отшвырнуть трубку подальше, но она справилась с этим странным побуждением. Нет, следует ждать. Ждать и слушать, пока на другом конце линии не положат трубку.